Глас Времени - Александр Малашкин

Иосиф смотрит на расхаживающего неподалеку эсэсовца. Тот насвистывает какой-то мотив. Караул, охранявший усадьбу утром, недавно сменился.

На веранду является Лотар. Он улыбается, нарочно выставляя напоказ зияющий промежуток отсутствующего зуба.

– Выдернул! – уточняет он, плюхаясь в плетеное кресло-качалку. – А то надоел шататься. Обмотал плоскогубцы бинтом – и дело с концом.

– Сурово. А что за траву ты там собирал?

– Листья подорожника. – Лотар ставит на стол миску. В ней зеленая кашица с выступающей по краям жидкостью.

– В доме нет ничего другого? Мазь какая-нибудь, я не знаю… Может, поискать аптечку?

– Зачем мазь, когда под рукой отличное средство народной медицины?

– В детстве мне прикладывали подорожники к разбитым коленкам, но что-то я не припомню ошеломляющего эффекта.

– Сами по себе листья малоэффективны. Для того чтобы полностью раскрыть целебные свойства, нужно растолочь их до консистенции, близкой к каше. Сок подорожника – просто чудо! Он помогает заживить рану вдвое быстрей. – Лотар трогает ссадины на побитом лице. – Я не метросексуал, просто рожу нужно привести в надлежащий вид. Нас, как-никак, ждет возвращение!

– Кстати, ты в это веришь?

– Иначе говоря, верю ли я Лабберту? Нет, не верю. Зато верю, что насчет нас он действительно получил указания откуда-то свыше. Ему просто указали на допущенную ошибку, и теперь он будет стараться её исправить.

– Выходит, через день-два будем дома?

– А почему нет? В противном случае нелогично было бы поселять нас в таких хороших условиях.

– Я тоже об этом думал. Ведь куда проще нас расстрелять. – Иосиф делает паузу и по-русски, с характерным грузинским акцентом, поднимая указательный, повторяет: – Расстрелять!

Лотар смазывает лицо соком подорожника и улыбается:

– Сталина изображаешь?

– Откуда ты знаешь? Я ведь сказал по-русски.

– Брат, слово «расстрелять», – произносит Лотар на русском, – я знаю. Это выражение олицетворяет твоего вождя. А я не такой отсталый элемент социума.

– Моего вождя? С каких пор этот тиран стал моим? Мой вождь – президент Российской Федерации. Да и то сугубо номинально. Какое мне дело до вождей минувшего?

– С историей своей страны необходимо считаться, какой бы ужасной и невыносимой она ни была.

– В таком случае, мне всегда было интересно узнать, каково же вам, немцам, считаться со «своим» Гитлером?

– От лица всех немцев ответить не могу.

– Хотя бы ответь за себя.

– Часто я испытываю чувство стыда. Хотя всегда держу на заметке, что чувство исторической вины нам, трем поколениям послевоенных немцев, навязали. В редкие минуты, когда сознанию удается скинуть с себя предвзятость, признаю всю ответственность гитлеровской эпохи, но чувства стыда уже нет. В особенно редкие минуты, когда к отключению предрассудков присовокупляется недовольство современным миром – безумно горд.

– Ах, горд? Еще скажи, что разделяешь идеологию, тогда я, не раздумывая, вылью этот зеленый раствор тебе на голову.

– Нет, идеологию не разделяю. Нацизм и фашизм – вещи ужасные. Но подумай о том, какая мощь концентрировалась в руках этих людей! Это первый прецедент за всю историю. Такого, возможно, никогда не повторится. Грандиозность во всем, грандиозность везде. Даже наше поколение любителей гаджетов и айфонов твердо хранит воспоминания о тех временах.

– Если я тебя правильно понимаю, не важно, каким ты будешь, плохим или хорошим, главное, чтобы твои действия сочетались со словом «грандиозно»?

Лотар утвердительно кивает, перелистывая страницу.

Солнце спешит к горизонту. Желая насладиться еще одной кружечкой чая на фоне разгорающегося заката, Иосиф спешит в дом, кипятит воду, заваривает свой напиток и возвращается на веранду. Лотар раскачивается в кресле, лицо он плотно обклеил листьями, остались видны только глаза. Всюду витают тростниково-сладкий запах зелени и неповторимое благоухание сельского вечера.

– Тебе не приходило в голову, что нас просто убило током на той электростанции? – непринужденным тоном спрашивает Лотар, не отрываясь от чтения газеты.

– И это никакие не временные путешествия, а загробный мир? – подытоживает Иосиф. – Я сразу об этом подумал! Смерть от удара электричеством, потеря рассудка, промыслы потусторонних сил… Какие только мысли меня ни посещали! Но проблема в том, что если явления в этом времени не реальны, я не смею утверждать, что таковыми являлись события всей моей предыдущей жизни. Так что, Лотар, в эту действительность я верю твердо. Если все это смерть, тогда что такое жизнь?

– А я, по правде говоря, до того, как оказался в гестаповском кабинете, был полон сомнений. Даже когда валил штурмовиков, колебался касательно реальности. Знаешь, в голове такое легкое чувство, все будто плывет, и ты думаешь: «эй, а это точно происходит со мной?». Потом какая-нибудь незначительная мелочь возвращает к реальности, и все будто проходит. Вот такие дела.

– Ты будешь смеяться, но я проходил через это задолго до временных перемещений, лет пять-шесть назад. Тогда я буквально страдал от похожего состояния. Но в этот раз то, что ты описываешь, меня не коснулось. – Иосиф отпивает из кружки теплый ароматный напиток. – Ну, что ж, поживем – увидим. Может, сумеем что-то понять. Сможем объяснить, что произошло. Кстати, ты был прав: если вернемся обратно, о том, что с нами случилось, нужно молчать. Расскажем – станем посмешищем.

– Когда вернемся, напишешь об этом роман. Разумеется, без намека на документальность: обычный, фантастический.

– Из меня выйдет скверный писатель, – хмурится Иосиф. – Тем более от книг, в которых разные люди попадают во всякие времена, в книжных магазинах ломятся полки.

Лотар пожимает плечами. На обклеенной листьями физиономии, руках и газете мерцают прощальные лучи уходящего солнца.

– К тому же, – говорит Иосиф, – наша с тобой история не закончена. Кто знает, где и когда, в каких временах, на каких перепутьях мы сможем сказать «все кончено»?

– Только не наговаривай, а то, не дай бог, сбудется. Мне нужно возвратиться домой, к семье.

– Кстати, а ты не думал, что при переходе в другое время всё остальное теряется и исчезает? Что если будущее еще недоступно? Там у тебя нет ни семьи, ни ребенка – вообще ничего! Я хочу сказать, что история пишется заново, здесь и сейчас.

Глаза Лотара расширяются, он закрывает газету и секунд пять взбудораженно смотрит на Иосифа. Но потом снова раскрывает нацистскую многотиражку и улыбается:

– Маловероятно. Как тогда Лабберт смог попасть в наше время?

– Верно. Этого я не учёл. Получается, вся история мироздания готова и ждет входа в любую из «точек воспроизведения»? Включаем машину времени и – вуаля!

– Йозеф, не напрягай мозги над тем, чего понять не в силах. – Лотар наклоняется через стол и продолжает шепотом: – Как только мудозвон вернет нас обратно, я вытряхну из него дух. После того, что с нами случилось, после гибели напарника, потери зубов, синяков, я заставлю эту эсесовскую собаку ответить на каждый вопрос. Будь уверен, знает он немало.

Иосиф осматривается по сторонам:

– То есть после того, как Лабберт отправит нас домой, он сюда больше не вернется?

– Будет зависеть от него самого. Так или иначе, я не позволю ему смыться, не разъяснив ситуацию, не разложив проблемы по полочкам. Здесь он значимая шишка, там – пустое место, жалкий нацистишка.

Лабберт прибывает в свой кабинет. Подходит к столу, закуривает сигарету. В чемодане у входа есть две бутылки коньяка. Однако, намереваясь осуществить отъезд без эксцессов, при трезвом рассудке, штандартенфюрер решает его не трогать. Мысли заняты происшествием, случившимся с помощником Хорстом.

«На первый взгляд, это полное безумие. Высокорослые существа, взявшиеся неизвестно откуда, всеподжигающие лучи. Не мог же он это выдумать? Хорст адекватный, хорошо воспитанный молодой человек с прекрасными данными. В личном деле множество хвалебных рекомендаций, внесенных туда офицерами, чье доверие заслужить непросто. Какой ему смысл мне врать? Да и на сгоревшем кузове автомобиля остались странные разрезы. Такие повреждения трудно вызвать даже газосварочным аппаратом. Рекомендованная мною версия, что якобы металл был облит особым видом сгущенного бензина, получит опровержение при ближайшей экспертизе. Но если все было именно так, как рассказал мне Хорст, экспертизу необходимо сфальсифицировать! Если высокорослые существа – не выдумка, этому факту нечего делать в официальных отчетах».

Он поднимается и начинает бродить по комнате, периодически открывая дверцы пустых шкафов и убеждаясь, что в них ничего не осталось. Ни старых бумаг, ни документов, ни какой-нибудь мелочи.

«Вот и всё. Даже не верится, что вскоре я попрощаюсь с Германией. Навсегда ли? Что касается сгоревшего архива, там содержались действительно важные бумаги: всевозможные расчеты, научные изыскания и банальный журнал посетителей. Всё безвозвратно утрачено. Жалко, конечно, но черт со всем этим. Признаться честно, я бы и сам это уничтожил. Однако по дурацким законам обязан хранить папки и раз в несколько лет сдавать в главный архив Германии. Все к лучшему. В Антарктиде начнется новая жизнь, не отягощенная бумажным бременем».