Коррупционер (СИ) - Путилов Роман Феликсович

— То есть, меня все-таки хотят убить…

— Я не знаю. Конкретно это слово никто не говорил.

— Павел, помоги мне, пожалуйста.

— Алла, я физически не буду успевать встретить тебя и успеть на службу.

— Павел, а у тебя права есть?

— На грузовик, а что?

— А если я тебе дам машину, ты будешь успевать?

— Какая машина?

— «Жигули», ноль одиннадцатая, не знаю, что это значить, я плохо разбираюсь. На ней муж ездил, а так, она в гараже стоит… с того времени.

— Ну, если машина на ходу, то надо подумать. Где гараж?

— Возле моего дома. Мы кстати пришли.

Алла жила в престижной кирпичной одноподъездной свечке, высотой в двенадцать этажей, с большими лоджиями и балкончиками, выходящими в подъезд.

— Хороший дом.

— Да, спасибо.

— А гараж где?

— Вон там — женщина ткнула рукой в сторону ряда капитальных гаражей, теснящихся у края лога.

— Номер какой?

— Я не помню.

— Давай, завтра в одиннадцать ты подойди к тому углу. Увидишь меня, иди к гаражу, я подойду.

— Так может быть, утром созвонимся?

— Хорошо, давайте номер.

Следующий день я провел в гараже. В «Жигулях» цвета кофе с молоком умер аккумулятор, два колеса были спущены в ноль. Хорошо, что на полке нашлось зарядное устройство, а масло и антифриз были на уровне. После промывки батареи, замены электролита, шестичасового цикла зарядки, стрелка зарядного устройства, уныло лежащая на цифре «ноль», чуть — чуть приподнялась, а через два часа стала показывать устойчивый заряд. Спущенные покрышки, накачанные ручным насосом, тоже внушали надежду, восстановив форму и, вроде бы, держа давление. Следующий день был посвящен танцам с бубнами вокруг бензонасоса и карбюратора. Часа через два, двигатель стал «кашлять», на села батарея. Вечером, уже в темноте, двигатель внезапно взревел, даря мне надежду на благополучную реанимацию машинки. Я осторожно, утопил дроссельную заслонку и стал собираться. С завтрашнего дня начиналась моя работа «секьюрити», на дополнительном окладе.

Утром я ехал на работу, бросая машину в квартале от отдела. Отправив Олега пить традиционный кофе в «Буратино», я садился на «одиннадцатую», и сняв китель, ехал за Аллой. Бросив машину у соседнего дома, я поднимался на лифте на двенадцатый этаж, спускался пешком, проверяя подъезд и проходя по площадке десятого этажа, где проживал объект охраны, звонил в ее дверь, после чего ждал ее во дворе. После чего, я садился в машину, подхватывал девушку на дороге, чтобы высадить за квартал до винного магазина. До магазина провожал ее, находясь на разумном расстоянии, после чего одевал китель и искал на маршруте напарника. Конечно, такая система охраны зияла дырами, но я надеялся, что злодей не подозревает о моем существовании, и будет действовать незатейливо, подловив женщину на пути домой, по вечерней темноте. Развязка наступила на четвертый день.

— Совсем забыла, у меня сегодня инвентаризация, придется задержаться на работе.

— До какого часа?

— Ну, наверное, до десяти часов, где-то.

— Давай так, никого не отпускай, одна в магазине не оставайся…

— Да там работы полно…

— Я на всякий случай предупреждаю. Без десяти десять я буду стоять у стоматологической поликлиники. За пять минут до выхода, выключи свет в своем кабинете, чтобы я успел развернуться, и иди в сторону Арены, я тебя подхвачу. Все поняла?

— Ну конечно! Сделаю все, как ты сказал. Пока, до вечера — и женщина выпорхнула из салона.

Вечером было все как обычно, только время нашего прибытия к дому Аллы сдвинулось на два часа позднее.

Я проверил подъезд, дождался Аллу, поднялся с ней на восьмой этаж на лифте, откуда пешком поднялся до одиннадцатого этажа, проверяя пространство за мусоропроводом и общественные балкончики. Сегодня в город вернулась зима. Несмотря на то, что, согласно календарю, была середина мая, по небу неслись тяжелые, темно-серые тучи. Днем в городе термометр опустился до шести градусов по Цельсию, а ночью обещали похолодание до минус трех градусов. Ветер, дующий со стороны Ледовитого океана, на высоте десятого этажа, казался просто пронизывающим. Я простоял на балконе, любуясь стремительным бегом мохнатых туч над головой, дождался, когда за женщиной захлопнулась дверь квартиры, и стал, не торопясь, спускаться вниз по лестнице. Дойдя до шестого этажа, я остановился. Наверху хлопнула дверь, потом раздался какой-то шум, еле слышный в завывании ветра на улице, с гулким грохотом, хлопнулось о бетонный пол и покатилось, что-то твердое, но легкое. Я, стараясь не шуметь, бросился на верх. На площадке десятого этажа лежало опрокинутое мусорное ведро, оранжевого цвета. На балкончике кто-то возился. Я шагнул вперед и увидел худого мужика в черной «хебешной» рабочей куртке и толстом свитере с высоким воротом. Мужчина, с любопытством, как юный натуралист, наклонив вбок голову, вглядывался в глаза Аллы, которая, выгнув спину назад, и практически вывалившись через ограждение балкона, старалась отклонить лицо от, поблескивающего в свете уличных фонарей, лезвия опасной бритвы, зажатой в кулаке мужчины. Все происходило в полной тишине, под романтичное завывание ветра. Я сделал шаг. Мужик, почувствовав что-то, начал поворачивать голову, но я уже схватил его за худые щиколотки и рванул вверх. Мужик был жилистым, но легким. Бросив бритву, мужчина, поднимаясь вверх, над бетонным ограждением, инстинктивно схватился двумя руками за норковый воротник импортного кожаного плаща, в котором, по причине холодной погоды, с утра щеголяла Алла. Мы оба одновременно вскрикнули, он от отчаянья, я от натуги, и двоюродный брат Андрея Андреевича, вдовец и любитель чехословацких мотоциклов, отправился в свой последний полет. Воротник, за который он вцепился мертвой хваткой с оглушительным треском оторвался, и Алла, с белыми от страха глазами, бессильно опустилась на пол. Внизу, еле слышно, звякнуло, затем глухо ударило об асфальт что-то тяжелое.

Я схватил Аллу за руку, подхватил ведро, и потащил бесчувственную женщину в ее квартиру. Захлопнув дверь, я втащил ее в спальню и ударил по щеке.

— Ой — в глазах девушки появились какие-то мысли.

— Ты как в подъезде оказалась?

— Ведро забыла с утра вынести, оно уже завоняло.

— Бля. Снимай плащ! Быстро, давай, пошевеливайся.

Я выдернул не пришедшую в себя Аллу из верхней одежды, плотно свернув тонкую кожу, запихнул узел в темную матерчатую сумку, висящую в коридоре.

— Запри за мной, никому не открывай. Лучше выпей, немного, для запаха. Если придет милиция, откроешь дверь в присутствии соседей, типа, боишься, так как живешь одна. Говори только то, что пришла домой поздно, выпила и легла спать, ничего не видела и не слышала. Ты поняла? Кивни, если все ясно!

— Не уходи, не оставляй меня! Я боюсь! Он умер, да? Я с ума сойду, если ты уйдешь — Алла схватила меня за шею и не собиралась отпускать.

— Алла, пойми, нам надо избавится от плаща, иначе нас с тобой посадят. Ты понимаешь? Отпусти меня, я приду через час, обещаю. Отпусти, мне надо торопится, счет на минуты идет. Все, давай, закрывайся.

Внизу уже собралась толпа, окружив нечто, темнеющие на асфальте. Я, вывернув в подъезде куртку оранжевой подкладкой наружу и накинув на голову капюшон, потоптался в задних рядах толпы, потом тихонечко двинулся со двора. Пройдя около километра, я, по пешеходному мосту, переброшенному через широкий лог, перешел на другую сторону, углубился в застройку старых «хрущовок», где, в каком-то дворе, который я, наверное, завтра, и сам не найду, сунул сумку в металлический ящик с мусором и двинулся в обратный путь. Во дворе, все также, стояли любопытные жители. Судя по количеству милиционеров в форме и в штатском, наличие норкового воротника в руках упавшего с высоты гражданина, не позволила, как основную, выдвинуть версию самоубийства. Я незаметно проскользнул в подъезд, на лифте поднялся на десятый этаж и постучал в дверь, которая распахнулась в тоже мгновение, как будто Алла ждала меня в коридоре.