Великий Краббен (сборник) - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я его убью! Тут не Африка.
– А сам говорил, вкусно.
– По обману говорил, любой суд признает.
– Да, ладно, не переживай. Не русалку мы, а корову съели.
– Какую еще корову? Откуда на Симушире коровы?
– Да морскую корову.
– А-а-а, морскую, – протянул Серп, будто все сразу разъяснилось. – Да замолчи ты, Ксюша. Слышала, что начальник сказал? Это мы не русалку, а морскую корову съели.
– Потому и плачу.
– Да чего тут жалеть?
– А-а-а… – зарыдала Ксюша и с берега тонким воем ответила ей перепуганная Маришка. – Мой папа теперь застрелится.
– Из-за такой дуры, как ты, стреляться? – не поверил Серп.
– Нет… Он не из-за меня… Он из-за морской коровы застрелится…
– Из-за утопленницы с копытами? – не поверил Серп. – Да ты только скажи, я твоему отцу поймаю утопленницу потолще. Вон такую, как Маришка. На отлив иногда и таких выносит, на радость рыбам.
– Ага, потолще… – рыдала Ксюша.
– Да какую захочешь, – цинично предложил Серп.
– Ага, какую захочу! Подайте мне лучше… Вон ту, вон ту кость… Ага… Да берите ее осторожнее… Нет, подайте мне лучше челюсть…
– Да на хрена тебе коровья челюсть! – обалдел Серп.
– Видите, какая она массивная… – сквозь рыдания объясняла Ксюша. – И с длинным симфизисом впереди… И зубов нет. Ни одного. Не было зубов у капустника… От природы не было, а вы, Серп Иваныч… – Она вся собралась. – Вы потом подпишете протокол осмотра?
– Это еще зачем?
– Я его представлю на Ученый совет. – Ксюша наконец сглотнула рыдание. – Я по этим останкам… Это же такая находка, Серп Иваныч, вы бы знали! Я по этим останкам докторскую напишу…
– А Пашка? Он что, в тюрьму?
– А зачем убил последнего капустника?
– Как это зачем? Чтобы ты не голодала, дура!
11Палого мы раскололи в тот же вечер.
Но ответил он просто. Краснеть не стал.
– Ты, Ксения, не очень разоряйся. У вас город. У вас кино, друзья, развлечения и все такое прочее. А у меня океан, сивучи и японские презервативы. Ну, виски иногда пососу, схожу на заставу, подерусь с сержантом. Ничего особенного, правда? И вдруг однажды вижу – в бухте баба плавает. Я за оптикой. Вижу, точно, груди торчат. – Он перевел жадные голубые глаза на Маришку. – Я так, я этак. Всяко показывал, плыви, дескать, к берегу. А она ни в какую. Но у берега целые леса ламинарии, она все же подплыла. Вижу, любит капусту. Но странная. Так и плавает только у берега, будто глубины боится. Один ласт выкинет вперед, будто брасом пытается, потом другим подгребет. Зад в ракушках. Круглая спина и бок из воды мягко колышутся. А на берегу кучи корней ламинарии и листьев. Это все она нажевала. Жует и жует. Иногда поскрипит немножко, видно, что плохо ей. Еле ворочается, но ест, ест, ластами внимательно запихивает капусту в пасть. Наверное, так привыкла. Голову не вынимает из воды, иногда только чихает, как лошадь. По толстой спине чайки разгуливают, склевывают паразитов. Такая красивая, что у меня сердце зашлось.
– Так зачем тогда съел ее?
– Один, что ли, съел? – все-таки обиделся Палый. – Вы же сами хвалили ее вкус. Эту корову, или уж не знаю, как там еще, наверное, глубинной бомбой военные моряки контузили. Она с ума съехала, косила странно. Шеи никакой, пухленькая, как Маришка. Ну, чего вы все трясетесь?
– Перемерзли на горе, – многозначительно покашлял Серп. Он, как всегда, оказался умнее всех. – Как бы, начальник, тут все это, значит, после прогулки-то такой нам не простудиться…
– Не хочу умирать, – шепнула Ксюша.
А бедная Маришка, та вообще затряслась.
– Да вы на меня не катите, не катите вы на меня, – совсем обиделся Паша Палый. – У меня правительственных грамот штук десять. Землетрясения пишу, даю тревогу цунами. Мои передачи японцы перехватывают в эфире. Ты вот, Ксюша, умная, но хоть заорись в эфир, тебя никто слушать не станет, а меня все слушают. Я виноват, что ли, что на океане военные учения идут? Торпедники в проливе всю живность переглушили, и эту корову контузило, не зря трясла грудями перед Серпом. Я что, жулик? Я же не хотел убивать. Она миленькая, я наоборот радовался. Бок у нее крутой, – покосился он на трясущуюся Маришку, – и глазки, – опять покосился на Маришку. – Хвостовой плавник горизонтальный с бахромчатой оторочкой. Ну, нежность, нежность, губы в щетинках. Плавает рядом с берегом, я ее по крутому бедру глажу, чешу тихонько. Все же умом она тронулась, пугнули ее глубинной бомбой. Любую девку так можно пугнуть, правда? Даже тебя, Ксюша. Я хотел корову приручить, а тут вы подвалили. Помните, Серп явился с птичьего базара: «Русалку видел!» А она, Серп, тоже тебя увидела. Ты ей страшней глубинной бомбы показался. Скрылась в пещере. Вот я и взял топор. Все ведь жрали! – затравленно заорал он.
12В общем, что сделаешь?
Налил я всем по стакану спирта.
Все замерзли, трясутся. Маришка шепчет: «Не пью, не пила, пить не буду».
«Вот и умрешь трезвая, хлебни…» – настаивает Серп. А Ксюша подсказывает: «…дура!» А Паша Палый выставил на стол сковородку: «Я ведь ее приручить хотел».
Вот, собственно, и все.
Кто выпил – у того ни чиха, ни кашля.
Ксюша даже на вид будто крепче стала, будто протеину в ней прибавилось.
А вот Маришка как ни плакала, как ни упиралась, все равно выпить не смогла.
Ни капли. Предчувствовала, видать, дура. Со всеми ничего, а она забеременела.
Запах счастья (Ловушка охотника)
1«Почему вы бросились на Ольгу Макарову?»
«Она красивая», – подумав, ответил старик Орлов.
«Но мимо проходило много других девушек, – возразил следователь Повитухин из Особого отдела. До районного села Убино он добирался на автобусе и выглядел несколько встрёпанным. – Почему Макарова? У вас с ней личные счеты?»
«Какие счеты?»
Маразмом старик Орлов не страдал, но значения многих слов не помнил.
Впрочем, за семь лет работы в Особом отделе Повитухин насмотрелся на всякое.
В Особый отдел писали о пришельцах. Начальство спускало точные карты с указанием мест посадок неопознанных летающих объектов. Повитухин сам не раз выезжал в область искать тайное оружие будущего. Один клиент в психушке, другой в тюрьме, – со следователем Повитухиным опасно было иметь дело.
Следующим в кабинет (собственно, в контору местной администрации) вошел скотник по фамилии Иван Лихих. Тихий человек, не числилось за ним никаких жалоб. А вот из протокола, составленного участковым, следовало, что «у входа в Дом культуры перед концертом скотник Лихих с особой циничностью проник рукой под кофточку потерпевшей, повалил на бетонную скамейку и вел себя по всякому». То есть на глазах многочисленных свидетелей именно этот тихий скотник пытался изнасиловать восемнадцатилетнюю студентку философского факультета. При этом Ольга Макарова, белокурая студентка с наливными щечками и пронзительной голубизны глазами, в момент нападения держала в руках первый том труда Шпенглера «Закат Европы». Предполагалось, что она выступит с небольшим докладом перед односельчанами, расскажет об ошибках европейского светила, но скотник Иван Лихих «втоптал в пыль толстую книгу и повалил потерпевшую на скамью».
«А ты-то чего бросился на девку?» – поразился Повитухин, отправив скотника прочь и вызвав в кабинет третьего подозреваемого, которым оказался мальчишка примерно четырнадцати лет. – «Ты машины моешь. Ну и мыл бы. Ах, ты рядом оказался случайно? Ну и что? Сразу бросаться? Старика понимаю, скотника понимаю, но ты-то?»
«А чего она фуфырится?»
«Что значит фуфырится?»
«А то самое! – дерзко отрезал мальчишка. Вид у него был недоумевающий, он сам чего-то не понимал. – Я машины мою, а она рядом прохаживает, фуфырится, отражается в лобовике».
«Разве это причина? – Повитухин заглянул в протокол. – «Грубо хватать потерпевшую руками… не давать вставать… ругаться цинично…»
«А чего она фуфырится?»
Правда, четвертый разговорился.
«Я ничего такого не хотел», – разговорился доктор химических наук по фамилии Энгельс. Чтобы не усложнять проблему, следователь Повитухин сразу стал его называть Иваном Ивановичем. Боялся вслух произносить: «А вот скажите, пожалуйста, почему вы, гражданин Энгельс…» Ученый поглаживал ладонью окладистую бороду и старался ничего не скрывать. Да, не скрывал он, это он привез своего аспиранта из города на открытую дискуссию о будущем, объявленную местным Домом культуры. А студентка философского факультета Макарова действительно обещала присоединиться к выступающим в клубе. Родители ее живут тут, в селе Убино, вот она и приехала самостоятельно. «Стыд какой», – время от времени повторял доктор химических наук. И бормотал негромким неприятным голосом: «Мы вскрывали их гробы и срывали покровы, в которых они покоились… Мы нашли священную мумию царя… Мы сорвали золото, которое нашли на священной мумии, и амулеты, и украшения, и покровы, в которых она покоилась… Мы нашли также супругу царя, и мы сорвали с нее все ценное, что было на ней…» При этом Иван Иванович не тянул на сумасшедшего.
