Звезда Егорова - Петр Нечай

Шутка командира разрядила напряженность. Партизаны стали устраиваться на короткий привал. А ночь между тем ушла. Тяжелый мокрый туман катился вниз по склону, чтобы растаять в долине. Сквозь деревья на вершине горы солнце пальнуло первой очередью ярких, но еще не жарких лучей. Через несколько минут это был уже ливень, который осветил чудесную долину. Внизу извивалось шоссе, за которым угадывалось какое-то село. Егоров долго рассматривал его в бинокль.

— Ну, братцы, — обратился он к начальнику штаба и комиссару. — Столовая сегодня не работает, хоть и вторник. Прикажите водички раздобыть, костерцы разжечь и поснидать, чем бог в Ровно послал.

Егоров потянул за собой начальника штаба и комиссара к большому валуну, на котором недавно сидел с Величко. Вытянул из планшета карту, развернул.

— Смотри, Антон, вот мы где, — Егоров ткнул пальцем на склон горы километрах в восьми от села Липтовска Лужна. — Нам действовать по другую сторону этой горушки. Организуй разведку и поиск подходящего места для расположения группы с расчетом, что группа будет быстро расти. С разведчиками пошли Ваштика, он и переводчиком будет при встречах с населением. Величко сообщил, что в горах народу тьма и все рвутся в партизаны. Будем формировать отряды. Предупреди, чтобы поосторожнее были, встречи-то всякие бывают.

— А тебе, Гриша, памятуя изречение какого-то великого полководца о том, что путь к сердцу солдата лежит через желудок, придется организовать закупку продовольствия. Кстати, и настроением народа поинтересуешься. Возьми с собой Ивана Волошина и еще кого-нибудь. Экономь кроны, дорогой. А я с Подгорой пойду на рекогносцировку вот по этой тропе в сторону Подбрезовой — это наше направление.

Егоров, Подгора и Павел Строганов медленно поднимались узкой козьей тропой по крутому склону. А вокруг шумел лес, словацкий лес. Об этом каждую минуту напоминал Йозеф.

— Посмотри, Алеша, какая краса! А там, за горою, Грон, а за Гроном мой дом, в котором я так давно не был. — Подгора перешел на шепот, голос его внезапно сел. Он словно не верил, что стоит на земле отцов и дышит знакомым с детства воздухом гор.

Алексей и Павел Строганов тоже заразились этим восторгом и тоже радовались красотам Татр. Но скоро им пришлось вернуться в суровую реальность. На лесной поляне чуть в стороне от тропы они заметили какого-то человека. Тихо, чтобы не спугнуть его, подошли ближе. Перед ними стоял на коленях одетый в тряпье старый человек с изможденным лицом. Губы его шевелились. Руки были воздеты к небу. Рядом лежала холщовая сумка и длинный посох.

Подошли еще ближе и встали за дерево.

— Чего это он, Йозеф? — шепотом спросил Алексей.

— Молится, — ответил Подгора. — Горе великое… молит всевышнего заступиться… вот проклинает кого-то и шлет кару на его голову.

Павел неосторожно наступил на веточку. Треск испугал старика, он оглянулся. И вдруг с воплем повалился в ноги Егорову. Высокий, в новой офицерской гимнастерке, перепоясанный ремнем с портупеей, с планшетом на боку и орденами на груди, командир десантников действительно был красив и грозен как бог.

— Святой Георгий! — разглядывая незнакомца, прошептал несчастный старик, испуганно вскочил на худые ноги и, крестясь, попятился в кусты.

— Подожди-ка, мы свои! — крикнул ему по-словацки Подгора.

Услышав родную речь, незнакомец остановился и, ничего не сказав, снова встал на колени и начал молиться: «Слава тебе, всевышний! Услышал ты мою молитву и послал на землю спасителей наших!»

— Объясни ты ему, что я советский офицер, а вы — мои товарищи, — попросил Алексей Подгору.

— То русский достойник[1], наш друг, — пояснил Йозеф.

— Нет, — решительно замотал головой старик. — Вы посланы небом на зов мой. Я видел, как ночью вместе со звездами на землю спускались святые. На широких белых крыльях…

— Да не святые мы. То падаки[2]. А я так и вовсе из Гронской долины, — теряя терпение, перебил Йозеф незнакомца. — Ты лучше скажи, какая беда стряслась с тобой и привела тебя в горы?

Старик молчал. Он переводил испуганный взгляд с Подгоры на Егорова. А потом осмелился и сам приблизился к ним, даже потрогал руку Егорова, все еще не веря, что перед ним живые люди.

Придя в себя, он понемногу разговорился. Зовут его Штефан, а родом он из села на Поважье, недалеко отсюда. Два дня тому назад гитлеровские прихлебатели — гардисты — схватили его единственного сына и после неслыханных издевательств без суда при всем народе повесили на сельской площади.

— И не только моего сына, — вытирая слезы, катившиеся по худым небритым щекам, продолжал старый Штефан. — Еще раньше повесили троих словаков. Говорят — партизаны. Я же успел скрыться.

От старого словака партизаны узнали о неслыханном произволе гитлеровских приспешников — гвардейцев Глинки — в городах и селах тисовской Словакии, о великой ненависти народа к фашистам и их словацким наймитам.

— Мы молимся за вас, только от вас и ожидаем спасения, — с надеждой сказал старик Егорову.

— Спасибо на добром слове. Мы для того и пришли, чтобы вместе бить врага. Только одних молитв мало, отец. Самим надо…

— А как же, все наши люди к этому готовы, — оживился старый словак.

Все четверо повернули назад, к месту отдыха партизан. Там старика накормили.

— А не слышал, дедо, как в Буковце за Гроном? — поинтересовался Йозеф у земляка. — Я родом из тех краев.

— Буковец, говоришь?.. Не знаю, сынок. Везде сейчас плохо, и уходит народ в горы. Может, и твой Буковец партизанит…

ВСТРЕЧА С ЯНОМ СМИДОЙ

В середине дня Егорову сообщили, что его разыскивает какой-то словак. Алексей пошел к часовому. На камне сидел неизвестный человек в поношенной вельветовой куртке. На вид ему лет тридцать пять. Худощавое загорелое лицо, небольшие, аккуратно подстриженные черные усы, острый нос и черные колючие глаза. На голове серая с узкими полями шляпа. Встал, назвал себя Яном Чепеком, рабочим Подбрезовского металлургического завода, что в Гронской долине.

— Какими же ветрами занесло вас так далеко от дома, к нам в горы? — как бы между прочим поинтересовался Алексей, присматриваясь к незнакомцу.

Подгора, подошедший к Егорову, перевел.

— Пасу свою корову. Там, за горой, в долине, — небрежно кивнул головой незнакомец. — Теперь каждый держит свою корову или козу, чтобы не умереть с голоду.

В голосе словака, как показалось Алексею, — нарочитое безразличие и спокойствие. Он неторопливо вытащил из кармана табакерку и стал скручивать папиросу, время от времени кидая острый взгляд на Егорова.