Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

— Вот мы с тобой и дома! — крикнул папа.

Дом был красновато-коричневым с высокой крышей и зелеными ставнями. Его почти полностью прикрывала крона росшего во дворе огромного дуба, и соседний дом тоже. Выбравшись наружу, я первым делом двинулась к этому дубу, обошла его кругом. Чтобы обхватить гигантский ствол, требовались руки раза в четыре длиннее моих. Я подумала, что он, пожалуй, и впрямь хорош, не хуже моего клена. Над улицей с двух сторон тянулись ветви дубов поменьше, льнули друг к другу, будто руки влюбленных.

Папа проводил экскурсию, скакал туда-сюда, как кузнечик:

— Вот тут у нас камелии, тут шелковая акация, кстати, как раз у твоего окошка. А взгляни на индийскую сирень. Фантастика, ты согласна?

Он подбежал к машине, выгрузить вещи.

Я стояла как столб, а папа суетился ужасно. Вытащив чемодан и сумку, удовлетворенно улыбнулся. Я забрала сумку, вцепилась в нее мертвой хваткой.

Жарко было невыносимо. Я боялась, что в этом пекле у меня закипят мозги и тогда вообще перестану соображать.

Мы зашли, и сразу в гостиную. А там — все такое чужое…

Пол из золотистых, в красноту, досок, диван из черной кожи, перед ним коврик. На коврике кофейный столик с мраморной столешницей. Рядом со столиком два больших кресла, у боковой стены еще одно, поменьше. И на всех стенках картины в рамках.

Дома мама любила менять декорации. То наши фотографии повесит, то рисунки Мики, то вырезки из обожаемых своих журналов.

Бросив вещи на пол, папа провел еще одну экскурсию, по гостиной. Я смотрела на его губы, они двигались очень быстро, тоже суетились.

А меня раздирала жгучая обида. Я думала, Мика уже тут, ждет. И Ребекки не было, но это-то меня не трогало. Может, папа успел и от нее избавиться? Только это подумала, дверь отворилась, и вошла мачеха с двумя полными матерчатыми сумками. Сразу же заглянула мне в глаза, проверяла, тоскует ли ребенок по маме. Фигушки, пусть не думает, что я трусиха и рева.

— Ну, здравствуй, Вирджиния Кейт. Надеялась вернуться к твоему приезду, но сегодня судьба ко мне сурова. — Она улыбнулась своей щербатой улыбкой и отчалила с сумками на кухню.

Меня охватила паника, вдруг они устроили нам фокус? Что если Мика едет сейчас домой, в Западную Вирджинию? Может, они решили произвести обмен?

Папа обернулся ко мне:

— Иди помоги Ребекке разобрать продукты, я пока отнесу вещички в твою комнату. А тебе в ту дверь, сразу за столовой.

Ясно. Нарочно гонит меня к ней. Пятью пять — двадцать пять. Пятью шесть — тридцать.

Деваться было некуда, потащилась на кухню. Ребекка подошла, обняла. Я резко вырвалась. Еще и обнимается. Очень нужно!

Она отступила.

— Ладно, проверим, что там у нас с продуктами. Их действительно лучше поскорее выложить.

Я стояла посреди кухни, угрюмо наблюдала.

— Как попутешествовала? Много удалось увидеть?

Язык словно прилип нёбу, а ноги к полу. Мозги от жары окончательно расплавились. И рядом не было Мики, он ехал сейчас в Западную Вирджинию.

Ребекка налила в стакан молока, протянула мне, а уже потом спросила:

— Молочка хочешь?

Молоко я не взяла, и она поставила его на стол.

— Ладно, посмотрим, что там у нас еще.

Она извлекла из сумок остальные пакеты. Потом тщательно эти сумки сложила и отряхнула руки.

— Ну что, лапуля, хочешь взглянуть на свою комнату?

Я пожала плечами, но покорно побрела следом.

Комната была рядом с гостиной. Все розовое и белое. Обшитые кружевцем занавески и покрывало. Девчачьи штучки. Стены тоже розовые, с белым бордюром. Пахло свежей краской, все было новеньким, кроме мебели. Мебель старая, темно-коричневая, как кофе. Наверное, дерево теплое и гладкое на ощупь, подумала я. Кровать деревянная, с высоким изголовьем и скругленными углами. Покрывало розово-белое, две розовые подушки. Рядом с кроватью стояло большое мягкое кресло и столик с лампой. На стенах висели картинки со зверушками. На низеньком комоде еще два небольших светильника с прозрачными стеклянными абажурами, расческа, щетка для волос и шкатулка для драгоценностей. Я задумалась: что бы мне туда положить? Открыла крышку. Из шкатулки выскочила балерина в пышной розовой юбочке и закружилась под тихую музыку. Я щелкнула крышкой, сто лет мне была нужна эта балерина и эта музыка!

— Я не знала, какие ты любишь цвета. Обычно девочки любят розовый. А шкатулку в универмаге «Пенни» заказали. — Ребекка мимоходом коснулась крышки, плечи ее дрогнули и на миг поникли.

Столько розового, чокнуться можно, бесилась я. Дома стены были желтыми, светильник молочно-белый, а на стенах рисунки Мики. Мне недоставало железной кровати с перьевым тюфячком. И комода, который смастерил дядя Иона, когда я родилась. А кедровый шкафчик? А коврик? Но больше всего я тосковала об одеяле бабушки Фейт и об окне, из которого всегда смотрела на свою гору, и она улыбалась мне.

Выглянув в окошко новой спальни, я увидела, что мне машет ветками акация, но не махнула ей в ответ.

Ребекка подошла ближе, протянула руку.

— Все будет хорошо. Понимаю, как тебе сейчас непросто.

Я попятилась.

Рука Ребекки упала.

— Я совсем забыла про ужин!

Она отправилась на кухню, я поплелась за ней, хотелось вырваться из этих розовых стен. Ребекка была в коричневых брюках и в папиной белой рубашке, туфли практически без каблука. Тоже высокая, но в остальном ничего общего с мамой. Зачесанные назад светло-рыжие волосы были плотно прижаты лентой под цвет глаз, зеленых, кожа молочно-белая, сквозь нее просвечивали голубые жилки.

Прижавшись спиной к холодильнику, я смотрела, как Ребекка кромсает ножом лук. Хотелось спросить, чем помочь, но разговаривать с ней не хотелось. Тут, причмокнув, отворилась дверь черного хода, и в кухню вошел Мика. Он недоуменно хлопал глазами, видимо, вообще не знал, что меня везут сюда. Мы долго, как дураки, таращились друг на друга, а потом он сунул руки в карманы и рассмеялся. Мика немного подрос, и его волосы тоже, они превратились в волнистую темную шевелюру. Брат был в черной футболке, джинсы, продранные на коленках, кроссовки на босу ногу. Я прижала ладони к глазам, которым вдруг стало горячо и щекотно.

— И что это за офигительная шутка? — спросил Мика.

— Я же сказала, что она сегодня приезжает, — сказала Ребекка.

— Ви, смотри сюда! Я Элвис.

Я раздвинула пальцы и, не успев расплакаться, улыбнулась. Мика очень похоже крутил бедрами и томно кривил губы.

— Идем, покажу свою комнату. — Он подтолкнул меня к двери в коридор и потащил за руку.

У Мики стены были белыми и не пахли краской.

И все были в рисунках, совсем как дома. Одеяло в клеточку, белую, голубую и зеленую. Никаких «ковбойских мотивов».

Мика выудил из-под кровати альбом с рисунками.

— Хочешь посмотреть?

Конечно, я хотела, и мы уселись на кровать. Мика переворачивал листок за листком, он стал рисовать гораздо лучше, чем раньше. Было очевидно, что брат у меня не такой, как у всех, брат у меня особенный.

— Это соседские собаки. Пебблз [16]и Отис [17].

— Как смешно их зовут. — Я всегда ценила удачные клички. — Можно с ними поиграть?

— Они переехали. Теперь в их доме живет какая-то бабулька.

Один рисунок, вложенный между страницами, Мика вытащил и, перевернув, положил на покрывало. Я тут же его сцапала. Ужас, кричащий человек, весь в ранах, из которых хлещет кровь.

— Отдай! — Мика выхватил у меня листок, довольно сильно порвав. Лицо его перекосилось от бешенства.

Я спрыгнула с кровати и отскочила. Прочно запертые двери моего сердца с грохотом распахнулись, потом захлопнулись, потом снова распахнулись под напором ворвавшегося ветра. Я снова прижала к глазам ладони.

— Ч-черт! Прости, сестренка. — Он положил руку мне на плечо. — Ну ладно, мир.

Я опустилась на кровать. А Мика достал портрет: женщина в кресле с книжкой. Старательно его разгладил.