Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

Перед прогулкой вставила новую кассету, но снимать ничего не стала. Решила дождаться чего-нибудь примечательного. Это уже после я сняла горы во время грозы, когда вершины их заволокло тучами, в которых сверкали зигзаги молний. Сняла маму, уткнувшуюся в очередную книжку про любовь, у губ полосатый стаканчик, мизинец оттопырен. Миссис Мендель у нее в садике, с кошкой на руках. Энди вечно нарочно строил рожи. Фотографии я сдам в печать уже тогда, когда то, что на них, станет немыслимо далеким. Ведь тот июнь надолго станет последним моим июнем в родной низине.

ГЛАВА 14. Жизнь иногда слишком жестока, доченька

Классный тогда выдался денек, и я подумала, что все у нас не так уж плохо, мало ли что мне показалось. Была теплынь, и небо словно бы передразнивало мамино платье в крупный белый горошек. Я разомлела, прислонившись спиной к старому морщинистому стволу, Энди кругами носился по траве.

— Энди, давай поиграем?

— Давай, — подбежал, плюхнулся рядом.

— Угадай, что я вижу на небе?

— Воздушную попу? — Он ткнул пальцем в пухлое двугорбое облачко и торжествующе рассмеялся.

— Нет, оно голубое.

— Тогда там моя попа. — Он вскочил и несколько раз перекувырнулся.

— Нет, оно голубое с белыми пятнышками.

— Твоя попа. — Энди бухнулся на землю и начал дрыгать ногами, хохоча как сумасшедший.

— Это же мамино платье, дурачок.

— Да ну, скучная игра. — Он стал искать в траве мошек и жучков.

— А что ты хочешь?

— Ничего-ничего, ни-чичи-чего. — Он подпрыгнул и снова побежал, размахивая руками.

— Энди-и-и, ну хватит уже.

— Энди-диди догони-ни-ни-ни-ни. — Он стал обегать дерево, но я и не думала за ним гнаться.

— Сейчас же прекратите весь этот шурум-бурум.

Мама уже развесила белье на порыжевшей от старости бечевке и теперь подбоченившись смотрела на нас. Волосы, стянутые в хвост, перекинула через плечо, огромный завиток в форме полумесяца. По взгляду я сразу поняла, что ее осенила какая-то идея. Мама зашла в дом и вернулась с синим одеялом, а в левой руке — налитый доверху стакан. Расстелила одеяло под деревом и уселась поджав ноги. Мы тут же подбежали и расселись по бокам. Мама отхлебнула своего тонизирующего и блаженно выдохнула:

— Ах-х-х, самое то.

— Ма-а-ам, может, устроим пикник? — предложила я.

— Мне, чур, сэндвич с червяками, — сказал Энди, — и пирожное из грязи.

— Энди, гадость какая! — возмутилась я и сама же захихикала.

Мама отхлебнула еще, взгляд ее затуманился нежностью.

— Как у нас тут красиво. Нет, из Западной Вирджинии я никуда и никогда.

— И я, — сказала я, осмелившись прильнуть к ее плечу.

— И я! — Энди вскочил и подпрыгнул, силясь достать до нижней ветки.

— Так какие будут пожелания для пикника? Кроме червяков и грязи?

— Гамбургеры с жареной картошкой? — предложила я.

— Или по два горячих песика Сосисика, — заказал Энди, брякнувшись на траву.

Все складывалось замечательно, только бы не поднялся ветер, подумала я, не помешал бы. Но тут выяснилось, что у мамы было совсем другое настроение.

— Ну и как бы я сейчас, если бы не отправила Мику? — Перекинув завиток с плеча на спину, она сделала три глотка подряд. — Продукты бессовестно подорожали.

— Я буду меньше есть. Могу не завтракать.

— И я могу, — заверил Энди.

— Сплошные потери, такая теперь моя жизнь. Все летит к чертям собачьим. — Мама уставилась на донышко стакана, будто там таилось волшебное спасение.

— Ну что ты, мама, нет. — Но внутри у меня все перевернулось.

Я знала, что мама тоскует по чарлстонскому универмагу, где она чувствовала себя в своей стихии, оттуда она приносила ватные шарики, пропитанные терпкими духами, и проводила ими по моим запястьям. Принимая вечером ванну, я держала руки над водой, чтобы сберечь запах на всю ночь. Кокетливо придерживая на затылке свои роскошные волосы, мама наряжалась в дивное платье, слегка выпятив губы, проводила по ним помадой и несколько раз сжимала. И если ей случалось разговаривать с другими женщинами, те злобно на нее пялились, будто она была созданием из иного мира.

Вытянув перед собой ноги, мама пошевелила пальцами с красными ногтями.

— Посмотрите на эти ноги. Как по-вашему, мне пойдут голые ногти? — Она подняла руки и растопырила пальцы. — А на руках? Не могу представить свои ногти без лака.

— Ты всегда-превсегда красивая, — успокоил ее Энди. — Мам, а что на пикник? Ты же сказала, у нас будет пикник?

Я промолчала.

В маминых глазах трепыхнулся испуг. Потом она грациозно, словно урожденная леди, поднялась с одеяла и, погромыхивая остатками льда в стакане, сказала:

— Пойду еще налью, пить хочется.

И направилась к дому, приладив к бедру корзину из-под белья. Но назад вернулась не со стаканчиком, а с пустой чашкой.

Протянула ее мне:

— Сходи к миссис Мендель, попроси взаймы муки.

— Для чего? — спросила я.

— Хлеба хочу испечь. Энди, ты тоже иди.

Я послушно брела с опущенной головой, чувствуя, что мама смотрит, как я шлепаю по тропинке грязными босыми ногами. Я постучалась, услышав «да-да», мы вошли. В домике повсюду были салфеточки и фотографии, в том числе и нашей троицы. Миссис Мендель насыпала в чашку муку, а Энди протянула тарелку с печеньем, сказав, что тарелку можно занести потом. Только мы вышли за дверь, Энди набросился на печенье. Назад я брела еще медленнее, пытаясь осмыслить, что же все-таки происходит.

Я вошла в дом отдать муку, мама в этот момент вешала телефонную трубку. Потом схватила бутылку и стаканчик и обернулась ко мне:

— Пойду прилягу. Мне что-то нездоровится.

— Ма-а-ам?

Она заперлась у себя в спальне и не вышла даже к ужину. Мы с Энди поели томатного супа, а потом допоздна смотрели телевизор. Мама так и не пришла.

На завтрак она приготовила глазунью и сделала тосты с ореховым маслом. Зазвонил телефон. Сказав «алло», послушала, в ответ спросила:

— Лаудина, что еще тебе от меня нужно? Чтобы я отдала всю свою кровь?

На ланч мы ели бутерброды, запеченные с сыром, а потом хрустящее шоколадное печенье. Раньше мама никогда не давала нам днем сладкое. Сама она ела крекеры, размачивая в молоке, очень медленно их пережевывала, уставившись на стену. Весь день она как-то странно себя вела. Мы с Энди на всякий случай сбежали на ручей, искать красивые камушки.

Среди ночи меня разбудил запах сигаретного дыма. Разлепив веки, я увидела у кровати маму. Она отпила из стаканчика, потом затянулась и выдохнула большой клубок. Я и не знала, что она курит.

— Мама? Что-нибудь случилось?

— Ты помнишь тот пикник на твой день рождения, в четыре годика?

— Ну-у… нет, мам.

— Тогда ты даже без нытья надела платье в цветочек и как миленькая терпела, пока я расчесывала тебе волосы, зато блестели потом, будто шелковые. — Она снова отхлебнула и затянулась, медленно выпустила дым. — У тебя обгорели на солнце плечики, и я помазала их бальзамом от ожогов.

— Да, теперь вспоминаю.

— Пальцы на ножках были крохотные и плотно прижатые, как зерна в кукурузном початке. — Снова глоток и дымное облачко изо рта. — Ты прыгнула мне на колени, и от волос твоих пахло теплой ванилью.

Я завороженно слушала ее голос. В окно падал лунный свет, прямо на маму. Во мраке светилась ее белая хлопковая сорочка. Светился кончик сигареты. Светились между приоткрытых губ зубы.

Она потыкала сигаретой в подоконник и щелчком швырнула окурок в окно.

— И еще я приколола тебе тогда бантики. — Мама наклонилась меня поцеловать, на миг щекам стало щекотно от ее волос. — Жизнь иногда слишком жестока, доченька.

Сказала так и ушла. Я долго не могла заснуть.

На следующий день мама продолжала нас удивлять. На завтрак испекла оладьи и налила по стакану шоколадного молока. А сама только курила и пила кофе и все смотрела из окна на дорогу.

Когда Энди доел все оладьи, она сжала ладонью его пальцы.