На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

Когда Фрэнк вернулся в индикативный мир, там его ждала Мельпомена с новостями из Столицы о перевороте Уэрты, постепенно он начал понимать, что два загадочных здания из его видения —  Президентский Дворец, где Мадеро нашел убежище среди лояльных ему войск, и арсенал, известный как Сьюдадела, полторы мили на запад, где укрепились повстанцы во главе с Феликсом Диасом, племянником Порфирио Диаса. Между ними находился центр Столицы, место военных действий и тысяч убитых, лежащих там, где они упали, под открытым небом, и это продолжалось десять дней в феврале, события получили название «Десена Трагика». Тень над головой, много столетий преследовавшая Ацтеков и их потомков на юге в их долгом полете, наконец повисла в небе над Долиной Мехико, над Столицей, двигаясь на восток от Сокало, чтобы собраться над тюрьмой под названием «el palacio blanco», белый дворец, и, в конце концов, постепенно уплотниться в калиберный снаряд, который убил Мадеро и Пино Суареса, и привел к власти Уэрту, и, несмотря на столь долгую и ужасную борьбу, и преданную веру людей, в конце концов возобладал змей.

Решив не оставаться здесь, чтобы узнать, какую цену новый режим назначит, если назначит, за его голову, Фрэнк покинул Мексику на борту судна с кофе, отплывавшего из Вера-Крус, спрятавшись в трюме под несколькими мешками с грузом. К тому времени, как он добрался в Корпус-Кристи, он был так взвинчен из-за вдыхания кофейной пыли, что готов был пробежать всю дорогу до Денвера пешком.

— Оставайся в Техасе, — умоляла танцорка фанданго Чикита, когда он пробегал через Сан-Антонио.

— Дорогуша, при обычных обстоятельствах я не желал бы ничего иного, поскольку Мексика — моя другая земля, mi otra tierra, как мы говорим там, более, чем всегда, заставлявшая меня помнить, что Сан-Антонио — город, в котором находится форт Аламо, колыбель независимости Техаса и так далее, не вдаваясь в подробности, кто что у кого украл, я уверен, ты способна понять, что рано или поздно кто-нибудь в каком-нибудь салуне поднимет эту тему, может быть, лишь скользнув взглядом по зеркалу, но это станет обещанием сделки, которая будет осуществлена в ближайшем будущем, в диапазоне от цены пива до жизни одного из нас, понимаешь ли..., — к этому времени он уже в любом случае был снова у дверей, на полпути в Сан-Анжело.

Добравшись в Денвер, он сразу же пошел в банк, чтобы выяснить, выбрались ли на самом деле какие-то деньги, которые он отправлял, за пределы Мексики, и, к своему удивлению, обнаружил на счету неплохой куш. Кроме зарплаты от Гюнтера и комиссионных за тяжелое оборудование там копились по десять долларов золотом в день, которые люди Мадеро платили ему в 1911 году в Чихуахуа, кажется, туда добавили еще и премию за павших лошадей. Впервые он понимал, что получает деньги за то, что был глуп. Возможно, его будущее —  в этом?

Однажды ночью Фрэнк сидел в баре на Семнадцатой улице, и увидел там не кого иного, как д-ра Уиллиса Тернстоуна, бывшего разочарованного кавалера сестры Фрэнка Лейк, только что пришел после ночной смены в госпитале неподалеку.

— Заметил, что ты бережешь ту ногу, — некоторое время спустя сказал Док.

   Фрэнк рассказал ему историю.

  —  Можешь что-нибудь с этим сделать?

 — Если я не могу, мой партнер точно сможет. Китайский парень, исцеляет всё, исколов тебя золотыми иголками. Лежишь там, похож на дикобраза, а потом танцуешь фокстрот ночь напролет.

  — Иголки. Это надо обдумать.

  — Вот наша визитка. Я тут прямо за углом, зайди как-нибудь, посмотрим.

   После нескольких дружелюбных реплик Док сказал:

  — Ты заметил, я ни разу не спросил о твоей сестре.

 — Ценю. Полагаю, ты это преодолел. Хотелось бы и мне сказать о себе то же самое.

—  Преодолел, и как. Я помолвлен с совершеннейшим из ангелов. Не могу даже начать ее описывать. О, Фрэнк, она достойна всяческого обожания. Мать, муза и возлюбленная — всё в одном флаконе, можешь вообразить? Конечно, не можешь. Слушай, ты, кажется, выглядишь немного осунувшимся, новость —  как гром среди ясного неба.

  — Ищу плевательницу, чтобы в нее блевануть?

  — Здесь нельзя, запрещено правилами внутреннего распорядка.

Полтора квартала отделяли офис дока Тернстоуна от Госпиталя Милосердия, и три полета.

  — Семена агграванта! — хихикнул его партнер д-р Чжао. — Посмотрим ваш язык. Ага.

Он взял оба запястья Фрэнка и прислушивался к различным вариантам пульса.

  — Как давно вы беременны?

  —  Как это?

  — Шучу!

Дверь открылась, внутрь заглянула молодая женщина в шляпке из темного бархата — такие мелькали по всему городу.

  — Привет, милый, ты... Аааа! Ты!

 —  Не я, — пропищал д-р Чжао. — А вашему жениху пришлось уйти по вызову на дом. О! вы, должно быть, имеете в виду этого пациента!

 —  Привет, Рен. Ты не против, если я не буду вставать прямо сейчас?

Все эти иглы, должно быть, что-то сотворили с Фрэнком. В обычной ситуации у мужчины разбилось бы сердце, а то и вовсе он был бы разбит, встретив бывшую пассию, которая называет «Милым» другого мужчину, а в придачу — еще и доктора. Но что сработало вместо этого — какой-то странный рефлекс городского сплетника, заставивший Фрэнка думать: «Ладно-ладно, Рен и Док», интересоваться, как всё обернется, и прочее.

— Фрэнк, я надеюсь, ты не...

Он всегда ценил эту ее неуклюжесть ученой женщины...словно ревность была чем-то, с чем в состоянии справиться лишь персонажи книг, а когда человек сталкивается с нею в реальности, просто теряется...

—  Расскажи мне, —  произнес он несколько сонно, — как вы, двое голубков, познакомились?

—  Пойду заварю китайские травы, —  пробормотал д-р Чжао. — Оставляю дверь открытой. Ведите себя хорошо!

—  Я вернулась в Штаты, — ответила Рен, — обратилась в госпиталь, чтобы провести обследование для получения страховки, Гарвард настаивал на этом, Уиллис тогда случайно оказался на дежурстве, мы собирались пройти по коридору, посмотрели друг на друга, и...

—  ¡Epa!, — предположил Фрэнк.

Он слышал о таком явлении, но никогда не наблюдал его в действии.

Рен пожала плечами, точно как беспомощная женственная жертва Судьбы.

—  Уиллис хороший, —  сказала она. — Хороший мужчина. Ты увидишь. Он и с твоей подругой Эстреллой знаком. Они участвуют в каком-то загадочном проекте в каменноугольном бассейне.

Прекрасно, она заговорила. Богачи, кажется, да будут прокляты их души, если они у них есть, снова взялись за свое в южном Колорадо, где мужчины спускались под землю, рискуя жизнью ради угля, а не ради золота, и шахтеры приезжали в основном из Австро-Венгрии и с Балкан, а не из Корнуолла и Финляндии. С прошлого сентября профсоюз горняков бастовал против «Компании добычи нефти и железа» Рокфеллера в Колорадо, с ноября месторождение в Тринидаде находилось на военном положении.

У обеих сторон было много винтовок, и у Национальной Гвардии штата тоже были пулеметы. Стычки и перестрелки происходили почти постоянно, когда позволяла погода —  бури той зимой были сильные и смертоносные, даже как для Колорадо. Семьи, у которых отняли служебное жилье, всю зиму жили в палаточных городках возле Ладлоу и Уолсенбурга. Стрэй поехала туда в начале забастовки, а в декабре поселилась в палатке, вопреки советам всех, кто о ней волновался.

  — А это — достаточно большое количество людей, — сказал док Тернстоун.

—   Можешь мне сказать, что она там делает?

— Это — неофициальная сеть людей, делающих всё возможное, чтобы помочь бастующим. Продукты, лекарства, боеприпасы, медицинская помощь. Всё — на добровольных началах. Никто не получает выгоду или оплату, или хотя бы похвалу и благодарность.

 —   Звучит так, словно мы опять в Мексике.

  —  Ты уже этого нахлебался, надо передохнуть, наверное.

—  Черт возьми, нет. Как вам, парни, удалось так хорошо отремонтировать мою ногу.

 — Так совпало — небольшой конвой направляется в Уолсенбург, им не хватает рабочих рук.

  —  Я с удовольствием.