Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бурное негодование Мовсума Садыховича сменилось угрюмым молчанием, а это обычно не сулило радостей и для Телли. Необходимо было внести полное успокоение.
— Я знаю, кто сделает все как нужно! — загадочно произнесла Телли, не спеша назвать имя нового союзника — для большего эффекта.
— Да говори же! — в нетерпении крикнул Мовсум Садыхович: он был полон готовности продолжать борьбу до победы, чего бы это ни стоило.
— Это — Чингиз! — вымолвила наконец Телли. — Он — видный работник комитета, от него многое зависит. В этом деле он справится с нашей твердокаменной Баджи.
Мовсум Садыхович недолюбливал бывших поклонников Телли, особенно тех, с кем она и теперь не порывала дружбы. Общение с ними не радовало его. Один из них, род которого хотя и восходит к древнейшим властительным семьям, оказался шляпой. Вряд ли полезней будет и другой: ветрогон, пустомеля, хотя и занимает высокое место в комитете. Но к кому не бросится любящий отец, когда вопрос идет о судьбе, быть может о счастье дочери?
И Мовсум Садыхович ответил Телли почти теми же словами, какими ответила она ему, когда он выдвинул на роль посредника Хабибуллу:
— Попробуем. Мы ничем не рискуем… Тем более что Чингиз мне кое-чем обязан. Его банкет обошелся мне в копеечку!..
Чингиз рьяно взялся за дело — где только мог стал распространяться о талантах Мариам.
Однажды, заведя в присутствии Баджи разговор о новой постановке «Севили», он как бы вскользь заметил:
— А ты, Баджи, я слышал, выдвигаешь на роль Гюлюш другую актрису — твою протеже Делишад?
— Она — моя ученица, а не протеже.
— Не вижу особой разницы!
— Тем не менее она существует.
— Пусть будет по-твоему… Я помню, Гюлюш у твоей ученицы в корне отличается от той, к какой привык наш зритель, наш народ. Так ли это?
— Так!
— И ты одобряешь подобное?
— Вполне.
Чингиз забарабанил пальцами по столу.
— А не считаешь ли ты, что такого рода новаторство смахивает на ревизию классики? Не искажается ли замысел Джабарлы?
Баджи усмехнулась:
— Уж лучше бы тебе оставить такие вопросы в покое!
— А ты уверена, — продолжал Чингиз с нажимом, — что право теоретизировать имеют только избранные — Виктор Иванович например, Гамид или ты сама и твоя протеже — извини, пожалуйста! — твоя ученица Делишад?
— Правом этим обладает каждый, кто применяет теорию в честных целях!..
Безуспешны были и другие попытки Чингиза подорвать доверие к Делишад. И он решил: незачем зря ломать копья! В конце концов, у этой бездарной Мариам есть пройдоха отец, а у того — дама сердца, видная актриса. Пусть они сами и позаботятся о девчонке!
Вопрос о призвании
Услышав звонок в передней, Баджи отворила дверь. На пороге стояла Мариам.
«Сначала папаша устроил мне сцену на улице, сейчас его дочка продолжит ее у меня дома», — было первой мыслью Баджи.
Она только что вернулась из театра с головной болью, устав от споров вокруг новой постановки «Севили», собралась было прилечь, и вот — надо же…
— Я к вам, Баджи-ханум, можно?
— Входи… — Баджи холодно указала на дверь в свою комнату.
Мариам вошла и осталась стоять у дверей.
— Я слушаю тебя, — сказала Баджи.
И гостья решилась:
— В театре у нас, как вам, Баджи-ханум, известно, идут споры, кому поручить роль Гюлюш в новой «Севили». Я знаю, Баджи-ханум, что вы не за меня. И вот я пришла поговорить с вами об этом.
Столь прямой постановки вопроса Баджи никак не ждала. Всегда тихая, скромная девушка, и вдруг… Наверно, папаша подбил ее на подобный шаг. Не обошлось, разумеется, и без участия Телли и Чингиза.
— Такая бестактность, Мариам, тебе совсем не к лицу, — строго начала Баджи, чтобы сразу пресечь неприятный разговор, но Мариам, словно защищаясь, протянула вперед руки, не дала договорить:
— Нет, нет, Баджи-ханум, вы меня не так поняли!
Баджи пожала плечами:
— А как можно иначе тебя понять?
— Если мое мнение имеет для вас какое-нибудь значение, позвольте мне высказаться… Прежде всего: я согласна с вами. Я помню, как у нас в институте прекрасно исполняла роль Гюлюш наша Делишад. И вот теперь… Если бы мне и поручили эту роль, я все равно отказалась бы: Делишад сыграет лучше!
Мариам говорила, открыто глядя в лицо Баджи, и Баджи невольно опустила глаза. Да, не нужно торопиться дурно думать о человеке. А уж если так случилось…
— Я неверно тебя поняла, извини… — сказала Баджи, обняв Мариам за плечи. — К сожалению, многое в жизни наталкивает нас на дурные мысли… Еще раз прошу, извини… — Баджи хотелось загладить свою ошибку, сказать этой милой, честной девушке что-нибудь приятное, ободряющее. — Я уверена, Мариам-джан, что вскоре и для тебя найдется у нас в театре хорошая, интересная роль!
К ее удивлению, на лицо Мариам набежала тень.
— И об этом я хотела с вами поговорить… — тихо начала Мариам и вдруг замолчала.
Баджи погладила ее по голове:
— Рада буду, если смогу тебе помочь.
И тогда Мариам едва слышно произнесла:
— Я хочу уйти из театра.
Баджи показалось, что она ослышалась. Мысль, что по своей воле можно покинуть сцену, представлялась ей столь нелепой и кощунственной, что Баджи, не поверив своим ушам, в ужасе переспросила:
— Уйти из театра? Но почему? Так, вдруг! Что заставляет тебя?
Никак, ничем не могла объяснить Баджи странное намерение Мариам. Неужели на девушку подействовала вся эта долгая и непристойная возня вокруг роли Гюлюш?
— В свое время я пошла в театральный, уступив желанию отца, а не по призванию, — виновато промолвила Мариам.
— Но ведь в школе, в драмкружке, ты была одной из лучших!
Мариам невесело улыбнулась:
— Как видно, этого было недостаточно, чтоб стать настоящей актрисой.
— Но ведь ты и в театре неплохо сыграла в двух спектаклях.
— Неплохо сыграла! — невеселая, чуть виноватая улыбка не покидала лица Мариам. — А играть актриса должна отлично, ну, по крайней мере, хорошо.
— Не все дается сразу, пойми! Многие замечательные актрисы годами добивались своего настоящего места на сцене. — Баджи стала приводить примеры, какими Виктор Иванович обычно ободрял воспитанников, когда они теряли веру в себя.
— Да, конечно… — вежливо соглашалась Мариам.
Баджи подошла к полке, взяла книгу воспоминаний Савиной:
— Вот, прочти, и убедишься, что я права.
— Вы правы, конечно… — признала Мариам, вертя книгу в руках. Она помолчала, собираясь с мыслями, а затем, словно возражая самой себе, отложила книгу в сторону и твердо сказала: — Нет,
