М. С. - Владимир Чистяков

Рэтерн села и коснулась её руки.

— Я никуда не уйду. Выспись. Может, станет легче.

''Хотя это-то вряд ли' — подумала она про себя. Ибо она до какой-то степени могла понять, насколько сейчас муторно и тяжело на душе у Дины. Ибо прекрасно теперь Рэтерн знала, что вовсе не настолько Дина бесчувственна, какой её считали слишком многие. Да и она сама до сегодняшнего дня. Всё-таки люди видимо, способны к более тонким чувствам, чем они. И наверное поэтому, они и живут намного меньше. И так часто гибнут молодыми! Почему же за бронёй так сложно разглядеть истинное лицо человека. И иногда мы этого не успеваем сделать. А человек уходит. И зачастую навсегда. А мы слишком поздно понимаем, каким он был.

Ночь прошла тяжело. Дина то засыпает, то просыпается вновь, то мечется во сне, больше похожем на бред, иногда её буквально колотит. Казалось, она не понимает где находится, и что с ней происходит. Она ругается во сне и выкрикивает какие-то имена. Она говорит, она командует. И вновь летят по степи джипы. И падают мертвецы. И видно что-то горящее. Она снова была в тех местах, где пылает земля. Тяжело её слушать. Очень тяжело. Но Рэтерн её только слушала. А сама Дина вновь и вновь видит это перед собой. Коснувшись лба, Рэтерн обнаружила, что у неё сильный жар. Путалась разбудить. Бесполезно.

Она вызвала медиков, Дине сделали какие-то уколы, а она так и не просыпалась. Жар вроде стал спадать, но она мечется по-прежнему. Только не кричит больше.

Это нервы. Устала душа. И она сейчас очень сильно страдает. Ей очень, очень плохо. Она не смогла отомстить за Марину. Не смогла сдержать ту свою клятву. И поклялась она той, которая в настоящий момент умирает. Той самой М. С… И матери Марины одновременно, женщине, потерявшей своего единственного ребёнка.

А Рэтерн казалось, что и она словно виновата в чём-то перед ними. Она помнит добро. И просто не смогла отплатить им тем же. Пусть платой и должна была быть смерть. Всё равно.

Она помнит Дину ребёнка. Озорную, живую и очень быструю. Этакий живой огонек. Сколько лет с той поры минуло и сколько всего произошло! Тогда Дина её откровенно недолюбливала и ревновала к М. С…

К утру её пробил холодный пот. Рэтерн так и не уснула.

Мельком взглянув в коридоре в зеркало, кэртерка не узнала себя. Недешево и ей далась эта ночь.

Утром позвонил Кэрт. Сказал, что состояние М. С. стабилизировалось, и опасности для жизни нет. И похоже, на этот раз говорит правду. Рэтерн промолчала о болезни Дины. Он ведь в любом случае не психотерапевт. Да и вряд ли бы ей кто-либо смог помочь сейчас.

Она никогда не считала себя сильной, но вдруг оказалась сильнее такого человека, как Дина. А её-то звали не только Чёрной, но изредка, ещё и железной. И ей очень нравилось, когда её так называли. Ибо М. С. — то железной звали все. Рэтерн держалась там, где свалилась Дина. Но Дина-то пережила гораздо больше Рэтерн, хотя и моложе. Но дело тут вовсе не в годах.

А что толку быть сильнее, если ты не знаешь как поддержать того, кто оказался слабее?

— Мне всё известно — он склонился к лежащей М. С. и прошептал — его перевели в госпиталь в казармах гвардейцев императора. Дина тоже промазала. А многие медики там — мои люди. Только скажи — и мы что-нибудь такое ему дадим. Мы это сумеем.

Сначала он подумал, что она не слышит. И вообще без сознания. Но глаза у неё вдруг открылись. Взгляд затуманенный, но вполне осмысленный. Она слышала всё, что он говорил. И размышляла. И приняла решение.

Заговорила с трудом.

— Это мое дело… Ты не лезь… Приказываю…

Приказ есть приказ. Хотя в сложившихся обстоятельствах именно Кэрту проще всего убить Линка. Ибо лично он считает, что за смерть Марины стоит отомстить. И за это не жалко заплатить любую цену.

К ней приехала М. С.. Она ещё не слишком хорошо ходит, и лицо перекошено в левую сторону так, что она почти не может открыть глаз. И словно полугримаса или полуоскал на лице. Но это она, и она снова прежняя. А из госпиталя попросту удрала.

Дина сидит у большого окна в коридоре. В позолоченном кресле, очень напоминающие те, которые стояли когда-то в Загородном дворце. Она словно спит, опершись щекой на кулак правой руки. На Дине длинное светлое платье довольно простого покроя, хотя и из неплохой материи. Раньше М. С. у неё такого не видела. Она хотела подойти тихо, на сразу поняла, что это не получится, слишком уж сильно хромает.

Но Дина никак не отреагировала на её появление.

Подойдя, М. С. коснулась её плеча. Дина не сразу открыла глаза, и повернула голову в её сторону. Буквально смертельно усталой выглядит Дина. И словно больной. 'Мне шестой десяток, а ведь выгляжу здоровее её' — подумала М. С… Дина довольно долго на неё смотрит. Никогда раньше не видела у дочери Софи-Елизаветы М. С. подобного взгляда. И светлого, и печального одновременно. И грустью какой-то переполненного. И это-то у вечно неунывающей Дины такой взгляд! Да она в жизни ни о чём не грустила! Молчит она довольно долго. Потом неожиданно сказала.

— Мы дети большой и кровавой эпохи

Враги смертные брат и сестра

Это было словно пророчество. Про нас всех. И лично про неё. Одно из последних стихотворений. Оттуда эта фраза. Ты читала?

— Нет… Я не разбирала бумаг. Хотела издать, то что она мне показывала, но как-то не до того потом было.

— А я вот всё разобрала. И тот сборник дополнила. Нашла ещё одно. Юношеское. Словно из того мира. Не знаю, сколько ей было тогда. Семнадцать… Шестнадцать… Называется Осенний Петербург.

Осень сыпала листья в туман

Время мчалось сквозь рамки веков

Этот город мечта и обман,

Этот город весь соткан из снов.

Я люблю свежий холод Невы,

Серый камень её берегов.

Помнят прошлое сфинксы и львы,

Помнят волны обрывки стихов.

В мутной дымке тонул Петербург,

Осень плакала серым дождем,

И лиловые сумерки вдруг

Растворились причудливо в нём.

Над водой изогнулись мосты

Словно вечный решая вопрос.

А из мглы и ночной темноты

Ветер листья опавшие нес…

А другое назвала Посвящается Петербургу Достоевского

Сумерки ложатся над Невою,

В забытье дома погружены…

Серый снег кружится над тобою,

Оживают все твои герои,

Оживают призраки и сны.

Этот «город полусумасшедших»

Мир дворцов-колодцев и углов.

Мир людей, событий, лет ушедших,

И протянутых из века в век мостов.

Гонит в непогоду ветер резкий

Тени бедных и больных людей,

Здесь порою бродит Достоевский,

А над черною водою невской

Слышен шепот уходящих дней