Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер

Папа взглянул на Сиксто, стоявшего на земле:

— Сиксто, позови… — начал он, но Фил пихнул Сиксто, не дав ему сделать ни шага.

— Стоять, сынок, — произнес он.

— Смотри, не пришиби его, Ли’л Киллер, — захихикал Томми. — Так, пощекоти маленько.

— Послушайте, зачем вы нарываетесь на неприятности? — спросила Елена, не глядя на них и отыскивая взглядом Зипа, который в это время стоял на углу, около лотка с мороженым.

— Кто нарывается на неприятности? — вкрадчиво спросил Томми. — Мы с Ли’л Киллером очень вежливо попросили вашего друга убраться к черту с этого ящика. Вот и все. И никакого шума.

— Абсолютно никакого шума, — подтвердил Фил.

В этот момент лейтенант Бирнс взмахом руки подал знак открыть огонь тем, кто находился на крыше. Операция была рассчитана на то, чтобы не подпустить Мирандо к окнам. Во всех дальних уголках двора эхом отозвалась оружейная стрельба, и, как слаженное трио в громкоголосом оркестре, одновременно послышался звон разбитого стекла.

Мирандо появился в окне всего лишь на какую-то секунду. Цщртянув на улицу и увидев то, что предполагал увидеть, он скрылся в свое убежище.

Полицейские 87-го участка стремительно бросились к входной двери здания, расположенного с левой стороны от «Ла Галлина».

Прошла какая-то секунда, но, прежде чем укрыться, Мирандо успел их увидеть. Операцией руководил лейтенант Бирнс. Подбежав к дому, он открыл огонь по окнам. За ним бежали Стив Карелла, Энди Паркер и еще полдюжины вооруженных полицейских. Замыкал атаку Фрэнк Эрнандес. Один за другим полицейские вбежали в здание. Эрнандес, казалось, следовал за ними не отставая, но, неожиданно, в последний момент свернул направо и прижался к стене.

В это же время капитан Фрик, командующий одетыми в форму полицейскими 87-го участка, поднес мегафон ко рту и закричал: *Мы входим, Мирандо! Мы снимаем входную дверь с петель».

Никакого ответа.

«Сейчас мы будем у тебя, Мирандо. Мы уже поднимаемся по лестнице», — кричал Фрик в надежде, что Мирандо клюнет на это.

В коридоре, согнувшись на ступеньках, притаились Бирнс, Карелла и Паркер. С улицы доносилась стрельба, крики полицейских, визги толпы, звуки разбившегося стекла и расщепленного дерева, оглушительный свист пуль отскакивающих и бивших рикошетом.

Там на улице, за стеклянной дверью «Ла Галлина», бесшумно пробирался к пожарной лестнице Фрэнк Эрнандес.

Вдруг толпа замерла.

Единственным звуком, доносившимся сейчас до них, была стрельба с крыши и из окон, выходящих на квартиру, где укрылся Мирандо.

Она торопливо повернула за угол. Ее лицо было в слезах, блузка вылезла из-под юбки, и она все еще продолжала ощущать пальцы Куха там, где он прикасался к ней. Часы показывали двадцать минут первого, но ее не покидала надежда, что Джефф все еще ждет её, что он верил… во что он верил? С заплаканным лицом она быстро вбежала в кафе.

Его там не было.

Посмотрев на пустые стулья, она обернулась к Луису и спросила: 

— Луис, у тебя здесь был моря1'’

Тот согласно кивнул.

— Он ушел.

— Я… Я не успела… толпа на улице.

— Он ушел, — повторил Луис.

Быстро повернувшись, она вышла на улицу. Словно гром среди солнечного дня до нее доносилась оружейная стрельба.

«Чайна, эй, Чайна!» Ей страстно захотелось, чтобы набежали тучи и пошел дождь. «Чайна, ты что, не слышишь?»— и чтобы дождь умыл улицы и все…

— Эй, Чайна!

Она резко подняла голову.

— Что? А, привет.

У лотка с мороженым, ухмыляясь, стоял Зип.

— Как поживаешь?

— Прекрасно, — ответила она. — У меня все отлично.

—‘Хочешь мороженого?

— Нет, Зип, спасибо.

Он изучающе посмотрел на нее.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего.

— У тебя такой вид, будто ты плакала. Кто-то обидел?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет.

— Если тебя кто-то будет обижать — скажи мне. Я разберусь с ним так же, как собираюсь разобраться с Альфи.

— Оставь Альфи в покое! — вспыхнув, она резко оборвала его.

— Что?

— Почему ты хочешь расправиться с ним? У тебя нет на это никакого права!

— Я не боюсь его, — сказал Зип.

— Никто и не говорит, что ты боишься.

— Просто он это заслужил, вот и все.

— Зип, ты прекрасно знаешь, что он ничего не сделал. Ты знаешь это.

— О, нет — он наломал немало дров. Я хочу поставить его на колени. Я хочу…

Неожиданно она разрыдалась.

— Почему ты так говоришь? Почему ты так жесток? — кричала она. — Посмотри на себя! Ты сам he свой! Разве ты не можешь быть самим собой?

Пораженный такой неожиданной вспышкой гнева, он молчаливо смотрел на нее.

— Что ты хочешь этим сказать? — слезы градом катились по ее лицу. — Чего ты добиваешься? Хочешь сделать только себе хуже? Что случилось с тобой? Какой бес вселился в тебя?

Растерянный, он не отрывал от нее глаз. Протянув руку, он хотел дотронуться до нее, чтобы утешить. Ему не приходило в голову, что слезы душили ее давно, с того самого момента, когда она подверглась нападению Куха; слезы душили ее во время нескончаемого пути от дома до кафе, где она все еще надеялась увидеть ожидающего ее моряка. И сейчас, не найдя его, уже не могла более сдерживать себя и дала волю чувствам. Всего этого Зип, разумеется, не знал; он знал лишь то, что она плачет. И перед лицом женской ранимости, перед лицом боли, которую ему никогда не доводилось испытать, Зип одернул руку, побоявшись сейчас прикоснуться к ней, побоявшись установить контакт, казавшийся в эту минуту таким личным и таким откровенным.

Послушай, не надо плакать. К чему эти слезы?

— Обещай, что ты ничего не сделаешь Альфи, — сказала она. — Обещай.

— Ты… ты не должна плакать.

— Обещай мне.

— Чайна, я уже всем рассказал, что собираюсь сделать. — Он замялся. — Я сказал, что ты моя девушка.

— Ты не имел права так говорить.

— Знаю. Конечно, ты не моя девушка. Послушай, ну хватит плакать. Тебе дать носовой платок?

— Я не плачу, — всхлипывая, произнесла Чайна.

— На, возьми, — он протянул ей платок. — Я им почти не пользовался. — Она вытерла нос.

— Хочешь мороженого? — осторожно спросил Зип.

— Нет. Зип, ты ведь ничего с ним не сделаешь, правда? Поверь, он ничего мне не сделал. Он хороший парень.

Зип молчал.

— Ты совершишь очень большую ошибку, если расправишься с ним.

— Ты все еще дуешься на меня за то, что я сказал, что ты моя девушка? — поникшим голосом спросил он.

— Нет, я не обижаюсь.

— Больше этого не будет, — тихо произнес он. Затем, пожав плечами, продолжил — Сам не знаю, зачем я так сказал. Наверное потому, что ты очень красивая.

— Спасибо, — она едва заметно улыбнулась. Вернув платок, сказала —