«Если», 2009 № 06 - Журнал «Если»

Нить рассуждений слегка ускользала от меня. Терпеть не могу абстракций.

— Какого шара? — не выдержал я и оправил на себе костюм.

Герострат смутился.

— Мы же условились, — пробормотал он. — Поверхность шара — это нынешнее состояние материи, Вселенной. Чтоб попасть из одной точки на поверхности шара в другую, можно двигаться вдоль поверхности, но тогда нужно преодолеть огромные расстояния. Это влечет огромные затраты энергии, времени, других ресурсов. В масштабах Вселенной человек так мал, а его жизнь так коротка… В сингулярности пространственные, временные характеристики не имеют значения. И перенос в заданную точку происходит мгновенно. Проблема в нацеливании. Серия экспериментов позволила разработать систему ориентирования. Пройден долгий путь. Аппаратура стала компактной, ее легко встраивать…

Мой зам заерзал, ему не терпелось блеснуть эрудицией:

— Чтобы уйти как можно дальше вперед, нужно вернуться как можно дальше назад… А что происходите живым существом, когда вы пропускаете его через сингулярность?

— Ничего. Что может происходить там, где нет пространства и времени?

— А как же закон сохранения энергии, массы?

— Она преобразуется в импульс смещения.

— Перемещения в подпространстве?

Я же говорил — нахватался…

Герострат вздохнул:

— Это не подпространство, не изнанка пространства. Это полное отсутствие пространства и связанных с ним расстояний, а также времени, которое необходимо для их преодоления. Данный процесс — смещение — было бы некорректно описывать как прыжок сквозь пространство, как прокол «стоячих волн», «складок» пространства, как уничтожение объекта в одном локусе и воссоздание его атомной структуры — в другом. Все иначе. Материя словно проваливается внутрь себя. А затем возвращается в свое прежнее состояние, уже в другом времени или пространстве. В зависимости от того, что задано.

— Проваливается внутрь себя?… Это же коллапс, уничтожение!

— Почему уничтожение, если в сингулярности объект присутствует в свернутом виде? Объект на бесконечно малую долю мгновения обретает исходный, свернутый вид, только и всего.

Тарантул обхватил взлохмаченную голову.

— Не переживайте… — улыбнулся ему Герострат. — Мой коллега однажды высказался в том смысле, что адекватно воспринять теорию смещений можно лишь хорошенько свихнувшись.

— Придерживаюсь того же мнения, — буркнул я, собираясь придать этой научной дискуссии в полной мере свернутый вид.

Но Тарантул не унимался, он сверкал выпученными глазами:

— Вы сказали, в сингулярности потенциально уже присутствуют все объекты, явления, появившиеся много позже, в том числе — мы с вами…

— В том числе.

— Квантовая модель Вселенной исключает возможность существования того или иного объекта в двух экземплярах. Так как же объект может пройти сквозь точку сингулярности, если он там уже есть, хоть и в свернутом виде?

— Он и есть, и его нет. Квантовые состояния, в силу неопределенности, амбивалентны по определению. Что и открывает возможность доступа.

— А расстояния что же, не присутствуют в сингулярности потенциально, в свернутом виде?

— И присутствуют, и нет. Как посмотреть.

— Но можно ошибиться в импульсе. И объект, возвращаясь к условной поверхности, не достигнет заданной точки, а застрянет где-нибудь на середине радиуса. Что же с ним произойдет? Канет в небытие? А вдруг он вынырнет, когда и Земли-то еще не было? Э-э, постойте… Это… путешествие в прошлое?…

— Оно самое.

— А если переборщить с импульсом энергии и объект превысит ожидаемый радиус, то он попадет в будущее?

— Тех, кто платит нам, интересует возможность, зная результаты некоторых процессов, корректировать их на ранних стадиях — в наиболее выгодном направлении. Влиять на ход общественных событий, на ход истории…

— Такого нельзя допустить, нельзя.

— Думаете, генералов, политиков наши доводы остановят? А чем лучше путешествие в будущее? Вы считаете, что цель подобных экскурсий — посмотреть, насколько изменилась мода? Кто-то захочет позаимствовать технологии, оружие будущего ради своих односторонних преимуществ. Что будет с миром? Он далек от совершенства, но может стать еще хуже.

— При смещении какой вы можете взять с собой груз?

— Эквивалентный моему весу.

— То есть вам ничего не стоит захватить в будущее и человека, хоть бы и меня?

— Да.

— А почему заняться исправлением прошлого решили именно вы? — спросил я, беря нить беседы в свои руки. — У вас какая-то специальная подготовка?

— Нет. Просто я — один из авторов статьи. На мне лежит вина.

— А ваш соавтор?

— Он покончил с собой, когда понял, что мы сотворили. Я решил прикрыть лавочку.

— Мне кажется, вы слегка запутались, — сказал я и выразительно посмотрел на подчиненных. — Говорите, ничего менять в прошлом нельзя. А сами хотели взорвать коллайдер.

— Случай исключительный. Мир на распутье. Коллайдер — очень дорогая игрушка. Он стоит три миллиарда евро. Стоимость проекта в целом — шесть миллиардов. Если уничтожить коллайдер — никто больше не даст ученым денег на удовлетворение их опасного любопытства. И не будет этого кошмара…

— Но зачем взрывать наш коллайдер? Насколько я понял, вы работали в другом исследовательском центре.

— Эффект был открыт здесь. Если исчезнет коллайдер в ЦЕРНе, другой исследовательский центр не появится вообще.

— А вдруг при взрыве погибнут сотни людей?

— Если не взорвать — умрут миллиарды.

Я улыбнулся:

— Ну-у, разочаровали вы меня. Такой пафос на протяжении всего разговора… И такой слабый, неоригинальный финал…

Герострата увели.

Надо было что-то решать. Через сутки придется отдать задержанного полиции. А мы так ничего и не выяснили.

Я обвел подчиненных строгим взглядом.

— Его мотив — забота о будущем? — спросил я для затравки. — Психиатрическая экспертиза не выявила отклонений. Все реакции нормальны. Однако этот бред о спасении человечества… Еще взрывчатка, ее происхождение устанавливается. Кто может стоять за ним?

Тарантул, конечно, высказался первым:

— Он дилетант! Профессионал не стал бы откровенничать. Ярко выраженный одиночка.

Я скептически посмотрел на зама.

— Для человека его типа важно мнение окружающих, важна мораль, — сказал я веско. — Наш Герострат хочет быть хорошим в глазах людей — вот и разговорился… Такими легко манипулировать.

— Если только он не маскируется.

— Ладно… — Я не стал предлагать для обсуждения версию о международной террористической группе. Размышляя, постучал ногтями о край стола. — Как он ведет себя в камере? Лежит, глядя в потолок? Отказывается от еды?

Зам воспрянул духом:

— Напротив, добавки просит. Делает гимнастику. Особенно часто — приседания, отжимания от пола. Он буквально изнуряет себя. Это при его-то суставах… К делу приобщены рентгеновские снимки. Взгляните. Стержни, амортизаторы… Как еще ползает? Мне кажется, у него комплекс неполноценности. Он зол на весь мир.

Заявление о комплексе неполноценности я оставил без внимания. А вот прочее…

Рассматривая снимки, я хмурился.

Расслабленный очкарик с цыплячьей мускулатурой, инвалид — и такая любовь к физическим упражнениям?…

— Гимнастика… — пробормотал я. — А зачем?

— Быть может, хочет сохранить форму? — Тарантул хмыкнул, пряча ехидную улыбку.

Тут я счел нужным одернуть подчиненного:

— Серьезнее, пожалуйста… Он сказал, аппаратура стала очень компактной. Я полагаю, когда нашего Герострата обыскивали…

— Господь с вами, шеф!.. — обиделся Тарантул. — Я лично проверил! И его в моем присутствии осматривали медики. Чисто. Кроме одежды, взрывчатки и пропуска — ничего.

Я примирительно кивнул.

Все же, отпустив своих подчиненных, я долго не мог избавиться от смутного ощущения, что мной упущена важная деталь. Какая?

Ночью меня разбудил звонок. Не реагируя на сонное ворчание жены, я взял трубку.

Сначала не понял. Затем понял, но не поверил. Когда уяснил, что это не дурацкий розыгрыш, стал одеваться.

По дороге я старался не думать о случившемся, дабы не создавать предвзятых мнений. Доехал с незамутненным сознанием.

Очкарик-инвалид с цыплячьей мускулатурой исчез из запертой комнаты изолятора.

Охранник клялся, что периодически заглядывал в глазок. И удивлялся, поскольку заключенный всю ночь делал гимнастику. Заглянув в очередной раз, охранник заключенного не увидел. Поднял тревогу.

Стоя посреди комнаты в окружении своих подчиненных я чувствовал, как у меня шевелятся волосы, те, что еще остались вокруг лысины.