Простые истории - Олег Патров

и конкурировать с Ириной она не могла. В отличие от нее, сватья все время жила рядом с молодыми, в одном городе. Она и Галю воспитала, пока родители работали, каждое лето привозила ее в деревню, а сама уезжала. Городской была житель, подвижный, путешествовать любила, начальница. Непростой ее характер передался и детям, а вот мужа удержать не смогла. Ушел к другой. Да и не пыталась. Баба Дуня помнила, как в то лето приехала сватья к ним сама не своя, а в чем дело не говорит. Уж они к ней и так подступались, и этак, одно слово – гордая. Потом-то, конечно, все равно разузнали. А бобылихой жить очень несладко, это уж Дуня сама на себе испытала.

~

Иногда, когда Галя возвращалась от другой бабки и рассказывала, что они делали, о чем говорили, что читали, баба Дуня чувствовала нечто похожее на зависть. С внучкой они даже спеться толком не могли: песни, что знала Галя, она не знала, и наоборот.

– Вот бы внуков понянчить, – громко вздыхала баба Дуня, сидя у телевизора, когда в очередной раз накатывала на нее грусть-тоска.

Но на эти ее восклицания никто и бровью не вел. Разве что Галина иной раз обернется да скажет, махнув рукой на родителей:

– А ты их попроси, пусть мне сестричку али братика родят или возьмут.

– Это уж не наше дело, мы тебя воспитали и ладно, – отнекивался в подобных случаях Иван.

Татьяна молчала. А что ей было сказать?.. Баба Дуня еще тогда ей говорила: никогда для детей времени не будет, рожала бы второго, подумаешь, через год после родов снова понесла, разве раньше так не рожали, но Татьяна с сыном решили, что не время. Если бы Дуне довелось, она бы и три раза подряд родила, так нет, счастьем судьба обошла, все сестре перепало.

Впрочем, Ирина, сватья ее, тоже ревновала к напарнице по несчастью. На праздники в дом к дочери не приезжала, отнекивалась, что тяжело, хотя у Ивана машина была. Все норовила к себе переманить. Галя и ездила к ней, даже ночевать оставалась. Пару раз приезжали и супруги, но баба Дуня – ни ногой. Хватило ей одного раза в гостях побывать. Куда деть себя не знала. Все расположились, будто на похоронах, говорят о чем-то своем, ей незнакомом, сватья и довольна. Нет уж, лучше она по телефону с ней раз-другой переговорит, и то хватит.

А под Новый год случилась очередная беда. Уехала к детям соседка Ирины, а вторая подруга умерла, не выдержала, что сын ее из дома ворует. Последнее – обручальное кольцо матери – на бутылку утащил. И осталась сватья одна-одинешенька. Сравнялись они, две бабки, вроде. Даже теплота в отношениях какая-то появилась, а все равно дальше телефонных разговоров не доходило. Так раздельно и делили молодую семью.

~

Татьяна, приезжая от матери, нервничала, кричала на всех за что не попадя, Галина переживала, что баба Ира почти перестала есть, готовила только, когда кто-то приходил в гости, а кто к ней мог прийти?.. Внучка да сестра сводная, но у последней были и свои проблемы, а Галя работала на другом конце города. Дочь?.. С Татьяной-то мать особо не ладила, это баба Дуня сразу поняла. Обе характерные.

– А ты молчи да делай по-своему, как отец, – утешала бабушку Дуню внучка. – Она покричит-покричит да отстанет. Это у нее работа такая нервная, да и вообще, характер.

С сыном бабе Дуне поговорить удавалось еще реже. В работе его она мало что понимала, деревенскую их жизнь он сам давно позабыл – шутка ли, как в техникум поступать, уехал, так с той поры в городе и жил. О чем говорить-то было? О семье?.. Баба Дуня уж туда не лезла, не тревожила. Молча за сына переживала. Один он у нее был, единственный.

А к лету, когда вроде все распогодилось и баба Дуня уже собиралась перебраться на дачу, на ветерок, у сватьи случился инсульт.

– Допекла себя! – только и проговорила зло Татьяна, и взяла отпуск, чтобы ухаживать за матерью.

Пришлось всем планы свои менять. Баба Дуня чуть раньше перебралась на дачу, а Ирина к молодым домой.

Сватью перевезли через месяц, на время. Потом, пока были теплые деньки, квартиру Ирины продали и купили в соседнем доме коморку однокомнатную, не чета той. А только куда же было деваться, не вместе же им всем жить?.. Тут бы баба Дуня ни за что не согласилась. Лучше к сестре назад в деревню уехать… Но сын не допустил. Понял ее, без слов понял, правильно. Да и все в семье решение поддержали.

~

Желание жить у сватьи оказалось крепкое, а вот здоровье – не очень. Память вернулась, речь, а вот ноги совсем ходить перестали. Молилась баба Дуня, чтобы дал Бог подруге ее облегчение, да видно судьба уж такая.

Остаток денег от продажи квартиры пошел на лекарства да сиделок. Татьяна вышла на работу, и теперь каждый день то невестка, то внучка ночевали в доме по соседству с Ириной. В квартире стало свободнее – и тише.

Порой Татьяна или Галина досиживали до ночи, укладывали бабку спать, а потом шли домой – работать надо было, да и какой сон рядом с больным человеком. Это уж баба Дуня знала. Ее мать, царствие ей небесное, правда, тихо умерла, зато последний год и не спала ночью вовсе, все молилась: «Господи, прибери, не дай до немощи дожить». Господь и прибрал вместе с последним сыном. Восемь их у нее было, а остались Дуня да Вера. Мужики-то все рано ушли. А когда уж последнего хоронили, да без отпевания, сердце материнское и не выдержало. Так во сне и умерла. Хорошая кончина, о такой мечтать можно было бы, кабы не обстоятельства.

Вот и остались Дуняше одни письма да редкие разговоры. А тут еще одна напасть: слепнуть стала. Один глаз вовсе перестал видеть, а второй так, плохонько. Потом и зуб последний вырвала, но это уж в облегчение стало. С едой, правда, по-своему приходилось обходиться, но на даче ничего, сама для себя каши варила, Галя тоже с ней манку да гречку молотую порой ела, а сыну, как приезжал по вечерам, отдельно готовила. Иван-то теперь чаще на даче старался ночевать. Приедет вечерком с работы, забор поправит али грядку, съест что-нибудь с куста – и то душе легче. И присмотра лишнего никакого. Уйдет на второй этаж, куда матери и не подняться,