Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом

дворянина, преследовавшего ее своей любовью; она же не любила его, зато знала за ним множество болезней и немощей, от коих не было ему ни минуты покоя; доктора сулили ему смерть не более чем через год, особливо именно по той причине, что он пылко любил жену и слишком часто спал с нею; дама надеялась вскорости похоронить супруга и наследовать за ним все его добро – деньги, красивую мебель и прочее достояние, поскольку был он весьма богат и жил на широкую ногу, настоящим барином. Однако дама жестоко обманулась: муж ее по сю пору здравствует и наслаждается жизнью пуще прежнего, сама же она давно умерла. Говорили, будто дворянин этот лишь притворялся хворым и немощным, дабы надеждою на скорое наследство привлечь к себе даму (за которой водился грех жадности и стяжательства) и жениться на ней, но Господь Бог рассудил иначе и послал смерть не пастуху, а козе – прямо на лужку, где она была привязана.

Что же сказать о тех мужчинах, которые женятся на знаменитых в прошлом куртизанках и распутницах по обычаю, широко принятому и во Франции, но особенно в Испании и в Италии, дабы свершить, как они утверждают, богоугодное дело – рor librar un’anima christiana del infierno[18] и наставить женщину на путь истинный.

Разумеется, некоторые заявляют, что коли мужчины эти женились на таких развратницах ради столь святого дела, их уже не сочтешь рогоносцами, ибо все, что творится во славу Господню, не подлежит осуждению; хотя следует оговориться: одни жены, ступив на путь праведный, весьма скоро возвращаются на прежнюю дорожку (я и сам видывал множество таких в обеих этих странах) и, не будучи в силах исправиться, валяются с мужчинами в первой встречной канаве; но есть и другие, которые, состоя в браке, грешат не более, чем в прежней жизни.

В первый раз, как посетил я Италию, случилось мне влюбиться в одну замечательно красивую римскую куртизанку по имени Фаустина. И поскольку у меня было мало денег, а она стоила дорого – брала десять – двенадцать экю за ночь, – пришлось мне удовольствоваться одними взглядами да словами. По истечении некоторого времени я возвращаюсь в Италию с большей суммой денег, отправляюсь в дом Фаустины, добившись свидания чрез ее наперсницу, и что же?! – застаю ее замужем за неким правоведом; она живет там же, где занималась своим ремеслом, и, радушно приняв меня, рассказывает все обстоятельства своего удачного брака и уверяет, что навсегда отринула прежние безумства. Сгорая от любви к ней еще сильнее, чем ранее, я выкладываю свои новенькие блестящие французские экю. Вид денег поколебал ее, и… она дала мне то, чего я так жаждал, сказавши, что по заключении брака твердо условилась с мужем о полной своей свободе, только без огласки и скандала, и что он позволил ей делать это, но только за большие деньги, дабы они могли жить в роскоши: так-то она и продолжала торговать собою за крупные суммы. Вот сей муж, без сомнения, был истинным рогоносцем и в помыслах, и на деле.

Слышал я историю об одной даме, которая, собравшись замуж, заручилась обещанием своего жениха, что он оставит ее по-прежнему услаждаться любовью при дворе, а сам будет сидеть в своем углу и обходиться, как говорят, сухостоем (иными словами, работать вхолостую); в утешение обязалась она выдавать мужу ежемесячно по тысяче франков на мелкие развлечения, что аккуратно и выполняла, не заботясь более ни о чем, кроме собственных утех.

Итак, женщина, хлебнувшая в молодости вольной жизни, редко когда удерживается от того, чтобы не взломать запоры супружеской крепости, особливо ежели ее манит и соблазняет золото; примером тому дочь царя Акрисия, которая, будучи заключена в неприступную башню, все-таки уступила нежному приступу Юпитера, обернувшегося золотым дождем.

«Ах, может ли женщина соблюсти себя, – воскликнул один галантный кавалер, – коли она красива, честолюбива, жадна до денег, обожает роскошные наряды и хочет всех затмить; ясное дело, что заработать все это можно отнюдь не головою, но передком, даже если сперва дама держит его на запоре, а муж ее, благородный и бесстрашный, не расстается со шпагою для защиты жениной чести!»

Эх, сколько же повидал я на своем веку таких достойных храбрецов, угодивших в сию ловушку! Жалко и прискорбно смотреть, как отважные воины после многих славнейших побед, одержанных над врагом, носят лавровый венок триумфатора, где меж листьев проглядывают позорящие их рога; весьма досадно, что их больше занимают доблестные подвиги, почетные должности и победы над неприятелем, нежели наблюдение за собственными женами и расследование некоторых темных делишек сих плутовок. Вот эдак они невольно и попадают в Корнуолл, известный как приют рогоносцев, что весьма и весьма печально; по сему поводу вспоминается мне один достойнейший, носивший высокий титул дворянин, который однажды с упоением повествовал о своих ратных подвигах и завоеваниях, на что другой кавалер, близкий его друг и соратник, заметил кому-то: «Дивлюсь я, как это он хвастает здесь своими победами; кому и гордиться сражениями, так это его жене – вот кто навоевался так, что мужу и не снилось».

Знавал я и других мужей, коих авантажный вид, приятное обращение и прочие достоинства меркли и бледнели пред позорным званием рогоносца; это ярмо не сокрыть и не скинуть, как вы ни старайтесь: рога есть рога, их ничем не прикроешь. Что до меня, то я рогоносцев признаю еще издалека по многим неоспоримым признакам, жестам, позам и повадкам; лишь однажды в жизни встретил я такого, в ком и самый зоркий глаз не смог бы распознать рогатого мужа, коли не знать жены его, – столь невозмутимо и гордо держал он себя.

Я хотел бы попросить дам, чьи мужья столь же совершенны (как и они сами), не позорить их понапрасну, но что толку, они мне ответят: «А где вы видите безупречных мужей? И где он – тот, о коем вы только что упомянули?»

Ну, разумеется, сударыни мои, вы правы: не каждый муж способен быть Сципионом или Цезарем, прошли те времена. Впрочем, нужно ли поминать тут Цезаря: ведь и он прошел через сей позор, как многие другие заслуженные и добродетельные мужи; стоит лишь прочесть историю императора Траяна, все совершенства которого не уберегли супругу его Плотину от любовной связи с Адрианом, ставшим впоследствии императором, из каковой связи этот последний извлек весьма ценные преимущества, должности и прибыли – основу будущей его карьеры; впрочем, надо признать, что он не страдал пороком неблагодарности, ибо по-прежнему любил и почитал Плотину, а