Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом

воспитание детей. Так, например, случилось с одной знатной дамою, которая забеременела от короля Франциска I, от коего и произошел на свет сьёр Вильконен. Она попросила короля закрепить за ее ребенком некоторое состояние на случай внезапной смерти, что тот и сделал, положив на имя сына в банк двести тысяч экю, дававших недурные проценты, так что юноша этот, по достижении взрослого возраста, получил превосходнейшее наследство, позволившее ему вести роскошную и беззаботную жизнь при дворе; окружающие дивились сему богатству, подозревая, что он обирает какую-нибудь тайную любовницу; никто из них и не подумал об его матери, однако же именно она снабжала его деньгами без счету; мало кто знал, откуда молодой человек берет их, притом что происхождение его так и осталось никому неведомым; только когда он умер в Константинополе, состояние это, как принадлежавшее бастарду, передано было маршалу де Ретцу, весьма пораженному столь долго хранимой и наконец раскрывшейся тайной; не пожелав воспользоваться сим даром, он тщательно проверил факт незаконного рождения, вслед за чем отказал эти деньги господину де Телиньи, назначив его официальным наследником означенного Вильконена.

Поговаривали, будто сия дама родила сына не от короля, а от кого-то другого, обогатив его за счет своих любовных похождений; однако господин де Ретц тщательно обследовал все банки и действительно в одном из них отыскал и деньги, и долговые обязательства короля Франциска; тем не менее сплетники утверждали, что ребенок этот – от другого члена королевской семьи, правда не менее знатного; другие приписывали отцовство некоему придворному; как бы то ни было, но для надежного сокрытия тайны и должного воспитания Вильконена совсем не глупо было свалить всю вину на его величество, и это далеко не единственный случай подобного рода.

Думается мне, что в мире, а равно и во Франции, найдется множество женщин, которые согласились бы произвести на свет ребенка такой ценою и, не чинясь, позволили бы королю или принцу придавить им живот (чтобы он после вздулся), однако чаще случается, что те живот-то придавят, да мошны не оставят, обманывая глупых женщин, охотнее всего отдающихся за galardon[16], как говорят испанцы.

Но вот какой интересный вопрос возникает по поводу этих незаконных, рожденных от любовника отпрысков: имеют ли они право наследовать отцовское либо материнское состояние; ведь это великий грех, коли женщина отдает его такому ребенку; некоторые юристы полагают, что жена должна признаться мужу в измене, сказав ему всю правду. Таково, например, мнение мэтра Сюбтиля. Но другие опровергают сей вывод, говоря, что таким образом женщина опозорит себя, вот почему наши дамы к огласке отнюдь не склонны; доброе имя куда дороже благ земных преходящих, сказал царь Соломон.

Итак, лучше уж незаконному ребенку лишиться состояния, нежели матери его погубить свою репутацию; недаром же гласит старинная пословица, что «дороже имя святое, чем платье златое». Отсюда теологи вывели следующую максиму: когда пред нами встает выбор меж двумя необходимостями, меньшая должна уступить место более насущной. Нет сомнений, что сберечь свою добрую репутацию много важнее, нежели достояние другого человека, стало быть, следует предпочесть первое второму.

Кроме того, разоблачив себя пред мужем, женщина подвергается риску быть убитой за измену, иными словами, как бы идет на самоубийство, что строго осуждается Церковью: даже из страха насилия или же после свершения такового женщинам запрещается накладывать на себя руки, ибо сие есть смертный грех; лучше уж допустить насилие над собою (ежели крик и сопротивление не позволяют избежать его), нежели покончить жизнь самоубийством; насилие над телом не считается грехом для жертвы, коли она противится ему рассудком. Именно так ответила святая Люция тирану, который угрожал отвести ее в бордель на поругание: «Вы вольны подвергнуть меня насилию, но непорочность моя от того лишь вдвойне воссияет».

По таковой же причине многие осуждают поступок Лукреции. Правда, надобно оговориться, что святая Сабина и святая Софонисба, которые вместе с другими христианскими девственницами лишили себя жизни, дабы не попасть в руки варваров, оправдываются нашими теологами и Отцами Церкви, ибо, как считают эти последние, пошли на это, вдохновленные Святым Духом; точно так же, с поощрения Святого Духа, после взятия Кипра одна местная девушка, недавно обращенная в христианство и попавшая в плен к туркам вместе со многими другими женщинами-христианками, тайком подожгла порох на галере, увозившей их в рабство, да и сгорела в пожравшем все и вся пламени со словами: «Знаю, что Господу не угодно видеть, как поганые турки и сарацины оскверняют тела наши!» Одному Богу было известно, не надругались ли над девушкой нечестивцы еще ранее и не стала ли гибель ее искуплением греха; правда, вполне возможно, что хозяин не притронулся к ней, желая продать ее девственницей, дабы выручить побольше денег, ибо в этих восточных странах, как, впрочем, и во всех других, много водится любителей свежатинки.

Но, возвращаясь к непорочным стражам бедных женщин, а именно к евнухам, повторю еще раз, что они не допускают близких сношений и не делают мужей рогоносцами, позволяя себе разве лишь легкие шалости.

Я знавал во Франции двух женщин, взявших себе в возлюбленные парочку таких целомудренных кавалеров, дабы избежать опасности забеременеть, получая притом всяческое удовольствие от сношений с ними и нимало не сетуя на недостачу. Однако в Турции и Мавритании встречаются столь ревнивые мужья, что, заприметив таковые шашни, тотчас лишают рабов своих мужского естества, напрочь отрезая у них то, чем грешат. По свидетельству людей, хорошо изучивших жизнь в Турции, из дюжины жертв столь жестокой операции выживают едва ли не двое; зато выживших мужья почитают и любят как истинно верных, надежных и целомудренных хранителей чистоты и чести жен своих.

Мы, христиане, не держимся столь мерзостных и бесчеловечных обычаев, зато, вместо охолощенных евнухов, приставляем к супругам своим древних старцев – так, например, поступают в Испании повсюду, вплоть до королевского двора, где старики эти охраняют инфант, их фрейлин и прочих дам из свиты. Но, Господь свидетель, есть старики, во сто крат более опасные для молодых девушек и женщин, нежели юные кавалеры, коим бывает куда как далеко до первых в коварном, хитроумном, необузданном и пылком искусстве развращения.

Я полагаю, что подобные стражи, кому седина в бороду, а бес в ребро, не более надежны, чем молодые; то же скажу и о старых дуэньях: так, одна из них проходила со своими юными подопечными по большой зале, где стены были ярко расписаны огромными мужскими членами; увидев их, старуха прошептала: «Mira que tan bravos no los pintan estos hombres, como quien no los