Центурион - Саймон Скэрроу

При мысли об этом Катону немедленно вспомнился иллириец, которого он ранил, и внутри тут же гадко вспучилось ощущение вины. Может, признаться во всем Макрону? Ведь это была не более чем случайность. Хотя это не умаляло ее трагичности — того, что для офицера с боевым опытом недопустимо. Кстати, жив ли он вообще, тот человек? И если да, рассказал ли он своим товарищам об офицере, ткнувшем его в приступе слепой паники мечом? На секунду сквозь жгучую призму стыда Катон ощутил, что желает тому солдату смерти, за что тут же себя проклял. А позыв узнать о состоянии того человека сделался таким нестерпимым, что ближе к исходу ночи Катон обратился к Макрону:

— Господин префект, мне бы хотелось проверить своих раненых.

— Сейчас, сию минуту? — в глазах Макрона отразилось недоумение. — Но зачем?

Катон, силой принуждая себя к хладнокровию, сказал:

— Пока я в своей когорте действующий префект, мне нужно знать, что мои солдаты получают все, что им положено. Сюда же относится и удобство для раненых.

— Ну да… наверное. Хорошо, ступай. Только смотри, сразу назад.

Катон со скрытым облегчением повернулся и бесшумно зашагал в сторону раненых, рядами уложенных возле обозных повозок.

Глава 10

— Каковы дела у эскулапа? — спросил Катон хирурга когорты, сухопарого грека всего в нескольких месяцах от увольнения и уютного житья в отставке.

Темокрит выпрямился, вытер окровавленные руки о тряпку и лишь затем отсалютовал префекту.

— Пока умерло четверо, — жестом обвел он скорбное лежбище. — Ранено восемнадцать. Трое почти наверняка умрут, остальные, думаю, поправятся. Хотя будут ходить калеками.

— Понятно, — кивнул Катон. — Покажи мне тех, у кого раны смертельны.

В глазах у Темокрита мелькнуло удивление.

— Слушаю. — Он поманил рукой. — Идемте сюда.

Катона он отвел на край рядка раненых, уложенных на песке. Большинство из них лежало неподвижно и безмолвствовало; лишь некоторые мучительно стонали и вскрикивали. Над ними склонялась стайка подчиненных хирургу санитаров, которые делали все возможное — обрабатывали раны, накладывали шины на размозженные конечности, останавливали кровоток. Те, у кого раны наиболее тяжелы, лежали особняком от остальных; один из них безмолвно, неровно, навзрыд дышал. Еще за двумя присматривал один из темокритовых санитаров. Завидев приближение офицеров, он с легким подобострастием застыл навытяжку.

— Доложи, — распорядился Катон.

— Один недавно отошел, господин префект. Истек кровью. Другому уж тоже недолго осталось.

Он указал на раненого возле своих ног, в котором Катон не сразу, но распознал черты того, кому нанес рану. Кулаком стукнуло сердце, вновь обдав жарким стыдом и ощущением вины (хорошо еще, что не развиднелось и в бледном мерцании звезд нельзя было разобрать выражения лица Катона). При этом чувствовалось, что санитар пристально на него смотрит.

Кашлянув, Катон спросил:

— Как звать этого человека?

— Гай Прим, господин префект, — после некоторой паузы ответил санитар.

Катон присел возле раненого на корточки и, помедлив, нерешительно похлопал его по здоровому плечу. Солдат слабо дернул головой и стеклянисто поблескивающими глазами уставился на Катона.

— Не беспокойся, Прим, — вызвав на лице улыбку, сказал ему Катон. — О тебе позаботятся. Клянусь.

Иллириец поморщился, словно слова начальника причинили ему боль. Нервы у Катона холодно полыхнули от злости: надо же, какая безмозглость, ляпнуть такое. Он попытался придать своему голосу ободряющей уверенности:

— За тобой будет уход.

— Ты, — выдохнул Прим и тут же сморщился от нахлынувшей боли, стиснув зубы для того, чтобы ей противостоять.

Внезапно его пальцы накрепко, как клещами, обхватили Катону запястье. Пока раненый превозмогал муку, Катон силился высвободиться, однако не к лицу было прилагать чрезмерные усилия на глазах у санитара. Он принялся медленно, бережно отгибать от своего запястья пальцы, дивясь такой силе в руках смертельно раненного.

Тут что-то с легким жужжанием резко ткнулось в песок; поискав глазами, Катон буквально в локте от своей калиги увидел торчащую из песка стрелу.

Санитар боязливо отшатнулся, и Катон мгновенно осознал нависшую над всеми опасность. На Прима времени у него больше не оставалось; выдернув руку, он резко выпрямился:

— Стрелы! Всем укрыться!

Воздух в секунду наводнил звонкий шелест, подобно листве на стремительном ветру; люди, непроизвольно пригибаясь, искали прибежища под своими щитами. Точно так же поступил и Катон — вскинул руку со щитом, еще раз выкрикнув при этом приказ. Всюду вокруг неуловимо сеялись темные тонкие стрелы — словно колосья смертоносных злаков, — молотя по щитам с хлестким перестуком прутьев или розог. Вскрикнул кто-то из солдат, оказавшийся недостаточно расторопным. Оглядевшись, Катон увидел, что и раненые и санитары под градом стрел совершенно беззащитны. Уже в первые секунды у него на глазах две стрелы впились в раненых. Одна из них зазубренным наконечником прошила лоб стонущему, мгновенно оборвав его стенания. Катон яростным взмахом поманил к себе ближних солдат:

— Вы! Прикрыть раненых! Шевелитесь!

Люди неохотно подлезли к неподвижной цепочке раненых и мертвых и как могли прикрыли щитами себя наряду с товарищами. Убедившись, что санитары со своими подопечными худо-бедно под защитой, Катон возвратился к своей когорте. К началу обстрела она уже была выстроена и отреагировала быстро, встав на колено и укрывшись за щитами.

— Центурион Парменион!

— Слушаю! — донеслось сбоку.

— Ко мне!

К нему поспешил темный силуэт.

— Парменион, остаешься за старшего. Я иду искать Макрона. Надо стянуть людей, чтобы цель была меньше. А ты здесь покомандуй.

— Слушаю.

Катон начал пробираться вдоль рядов своих людей, пока не вышел на первого из легионеров Макрона, после чего за их спинами бочком стал продвигаться к штандарту. Поначалу кучные, но неровные залпы стрел выровнялись в стойкий град, со стуком сыплясь в такт тому, как конные лучники выхватывали из колчанов стрелы, прицеливались и с разной скоростью натягивали тетиву. Поверх легионерских шлемов и щитов враг виделся лишь отдаленным мельканием теней: лучники на скаку проносились вдоль строя римлян, пуская стрелы. Кстати сказать, с таким же успехом они могли бы просто стоять там на месте и даже спешиться и оттуда спокойно целиться в обе когорты. Хотя понятно, воюют как умеют. На расстоянии дальше броска дротика им, в сущности, мало что грозит. Причем стоит им это осознать, как римляне окажутся в еще более незавидном положении: через час-другой, с восходом, цель будет перед лучниками как на ладони.