Герой - Лейтон Миа

— Трахни меня, — произношу я, — я так завишу от тебя. Просто трахни меня, Кельвин.

Всего несколько мгновений, и он со всей силы вжимает меня в деревянную поверхность лавочки в сауне. Мои глаза до сих пор закрыты. Этот секс — лишь чёрные и белые вспышки, такой поспешный, жёсткий и умопомрачительный. Он прожигает дыры в темноте, которая поглощает меня. Моё тело дрожит от истинного наслаждения, когда я кончаю, и мой разум возносится к небесам, которых я не могу достичь. Никогда не испытывала ничего подобного. Весь мой мир сжимается вокруг Кельвина и мелькает чёрным и белым. Я полностью пытаюсь «впитать» Кельвина в себя, и моя киска сжимается, жадно всасывая его член в себя. Моя опора трещит и ломается подо мной, я начинаю чувствовать невесомость. Глубоко и громко дышу. Моя жизнь испаряется из меня с каждой капелькой пота и влаги, которыми покрыто моё тело.

Слышу его слова: «Блядь, ты в порядке?», — и мои руки крепче сжимаются вокруг него, потому что, если отпущу его, я не знаю, что со мной будет. И именно в этот момент отчётливо понимаю, насколько неизвестность пугает меня. Я чувствую сжимающие пальцы на своей челюсти, и холодный и серый мир понемногу возвращается.

— Кейтлин.

— Я здесь, — произношу я.

Лицо Кельвина исчезает и снова появляется вспышкой света. Не могу перестать моргать. Лежу на холодном кафеле. Делаю глубокий вдох и открываю глаза.

Кельвин сидит на корточках рядом, его глаза внимательно изучают меня.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как в сказке. Так прекрасно…

На его лице появляется игривое выражение:

— Это из-за пара. На секунду мне показалось, что ты собралась отключиться подо мной.

Я довольно вздохнула:

— Так себя чувствуют наркоманы, когда им нужна доза?

Он смеётся:

— Вставай.

— Подожди, — я хватаюсь рукой за его бицепс. — Тебе понравилось?

— Что понравилось?

— Ну… Секс. Я всё делаю правильно?

Он смотрит на меня с минуту, а потом уголок его рта дёргается в ухмылке. Кельвин смотрит куда-то вверх и кивает подбородком в том же направлении.

— А ты как думаешь? Мы воспользовались единственным способом, чтобы превратить эту сауну в материал для бумажной фабрики.

— Она сломана?

— Дерево раскололось. Как ты могла этого не почувствовать? — я густо краснею и сажусь, держась за его тело как за опору, пока мир не перестаёт вращаться вокруг меня. — Тебя унесло дальше, чем я предполагал, — произносит он. — Может, мне тебя понести?

— Я в порядке, — трясу головой и быстро добавляю, — спасибо.

— Тебе нужно принять душ и поесть. Расслабься. Хватит с тебя возбуждения на сегодня.

Моё тело всегда меня предаёт. Я киваю, но подбородок дрожит от подступающих слёз, когда он кивает мне.

— Что? — спрашивает он.

— Куда ты собираешься?

— Никуда.

— Ты поужинаешь со мной?

В его прищуренных глазах я читаю тревогу:

— А что?

— Я слишком много остаюсь одна.

Кельвин берёт меня за руку и поднимает на ноги:

— Идём со мной.

Мы забираем полотенца, и я следую за ним через поместье. В моей ванной Кельвин снимает с меня полотенце и включает воду в душе. Он пробует воду рукой и смотрит на меня.

— Зачем ты прикрываешься?

— Не привыкла быть голой перед посторонними, — отвечаю я.

— Никогда не была?

— Нет.

Его брови взлетают вверх, словно говоря мне, что он не верит. Кельвин убирает руку из-под струи воды и придерживает дверцу кабинки:

— Забирайся внутрь.

Я не свожу с него взгляда, но переступаю бортик душевой кабинки. Он стоит перед дверью, глядя на меня в тот момент, когда тёплая вода льётся на мои волосы и щёки. Ресницы дрожат, но я не хочу моргать. Позволяю рукам просто свисать по бокам. Кельвин неподвижен, но костяшки его пальцев белеют, когда он сжимает ручку двери. В итоге он трясёт головой, вздыхает и развязывает собственное полотенце на талии.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Он отшвыривает его на пол:

— Мне ведь тоже не помешало бы принять душ, — отвечает он, переступая бортик кабинки. — Это можно сделать и здесь.

Я стою неподвижно, не зная, как реагировать на такое поведение. Он тянется за шампунем, находящимся за мной, но не успевает его открыть, потому что я кладу свою руку поверх его.

— Можно мне? — произношу я.

Крышечка скрипит, когда открывается пузырёк. Я не свожу с него глаз. В ожидании реакции Кельвина я выдавливаю немного шампуня себе в руку. Он слегка наклоняется, когда я тянусь вверх к его голове. Мне приходится подойти ближе, наши тела прикасаются друг к другу. Мои руки скользят по его волосам. С губ срывается вздох. Зарыться пальцами в его волосы подобно эйфории. Кельвин закрывает глаза, когда я начинаю массировать его голову, втирая шампунь. Кто бы мог предположить, что он обнимет меня за талию, притягивая в свои объятья. Его лоб прикасается к моему, пока я работаю пальцами.

Мне интересно, заботился ли кто-нибудь об этом мужчине? Не так, как это делает его персонал. Заботился ли кто-нибудь о его душе? Впервые с момента моего появления в этом поместье я ставлю существование его демонов под вопрос. Кто поселил их в нём? Знает ли он что-нибудь ещё? Можно ли его исправить, и хочет ли он этого? Я скольжу руками вниз к его шее, продолжая массировать и позволяя пальцам бродить по его плечам и бицепсам. Мышцы Кельвина выкованы из чистой стали, и мои пальцы болят от желания прикоснуться и изучить его тело. Боль — это хорошо. Она нужна ему. Я чувствую это по тому, как его руки сжимаются вокруг меня, и Кельвин вздыхает в мои волосы. Наконец он откидывает голову назад. Я пытаюсь прочесть слова в его глазах, но мне не приходится долго ждать. Он сам произносит их.

— Спасибо, — отвечает Кельвин, касаясь большим пальцем уголка моего рта. — Я вернусь к ужину. Мы поедим в твоей комнате.

Его руки ускользают из-под моих, оставляя меня мокнуть в одиночестве. Я знаю, что вопросы приведут лишь к сгущению мрака в его душе, который так опасен для меня. Но внутри меня растёт дикий голод. Не знаю, хотела ли я кого-нибудь так сильно за всю мою жизнь, как в последние месяцы хочу Кельвина.

Я не могу долго думать о том, что он уйдёт. В конце концов, или я, или он. Если я попытаюсь обуздать его демонов, это будет стоить мне жизни. Или хуже. Я останусь здесь пленницей навечно.

ГЛАВА 26.

Кейтлин.

Прикосновения влажной кожи Кельвина до сих пор горят на моём теле, даже после того, как он покинул комнату. За окном темнеет, хотя солнце и так рано садится в эти дни. Я переодеваюсь в пижаму и решаю поспать до возвращения Кельвина. Через несколько часов просыпаюсь и резко сажусь на кровати, потому что он стоит в моей комнате. Первыми я замечаю его тёмно-синие спортивные штаны на шнурке, которые подчёркивают каждую накачанную мышцу ниже талии. Белая футболка скрывает грудь и плечи. Чтобы отвлечься, слежу за его передвижениями. В течение дня я не заметила, чтобы то, что Норман вколол ему, как-то повлияло на поведение Кельвина. И теперь он даже кажется умиротворённым.

— Эй, — произносит он, поднимая на меня глаза. — Тебе уже легче?

Я киваю, и он двигает ко мне кофейный столик на колёсиках.

— Ты сам это сделал?

— Ага. Паста с сыром.

— А где Норман?

— А что не так? Думаешь, я не способен подать еду? — его тон так и дразнит мою улыбку. — Знаю, что это не фуа-гра (прим.: специальным образом приготовленная печень откормленного гуся или утки), — продолжает он, беря два бокала со столика, — но вино хорошее.

— Что это такое? — спрашиваю я.

— Фуа-гра? — он поднимает глаза вверх и кивает головой. — Ничего. Не обращай внимания.

Я наблюдаю за тем, как он двигается, и это пробуждает во мне интригу. На моём столике лежит фотоаппарат. Беру его и направляю объектив на Кельвина. Настраиваю камеру и убеждаюсь, что захватила в кадр обе тарелки и руку Кельвина, укладывающего салфетку с моей стороны. Я держу фотоаппарат, а потом опускаю его, улыбнувшись сама себе.

— Почему ты не сделала снимок? — спрашивает он.

— Мне это не нужно. Иногда мне просто нравится ловить кадры.

— В этом нет смысла.

— Не хочу тратить плёнку. Я снимаю только те моменты, без которых не смогу прожить.

Его брови мгновенно взлетают вверх:

— Ты ведь знаешь, что я куплю тебе столько плёнки, сколько понадобится.

Я пожимаю плечами и кладу камеру на стол. Верчу свою вилку в руках и жду, когда он заговорит.

— Кейтлин?

Поднимаю глаза на него:

— Да?

— Ты думаешь, я заберу плёнку за твоё плохое поведение?

Проклинаю себя за то, что натолкнула его на эту мысль, и желаю вернуть момент и просто сделать фото.

— Нет, — говорю я, не подумав. — Мне просто не нравится тратить её.

— Как долго ты это делаешь?

— Фотографирую? Всю жизнь. Даже в детстве я…

— Нет. Бережёшь плёнку.

— А. Несколько недель, кажется.

Он смотрит на окно.

— Понятно.