Ловец Душ - Марина Ефиминюк

– Черт! – Я вскочила и заорала на неловкого соседа: – Ты что делаешь, олух?

– Ты, девка, на кого пасть открыла?! – взвизгнул тот, поднимаясь.

Я уже замахнулась для удара по отвратительному бородатому лицу, как Лу схватил меня за руку.

– Успокойся! – Внезапно во взгляде Копытина промелькнул уже знакомый тёмный огонёк, подменивший на одно-единственное мгновение застывшее, будто приклеенное, выражение детской наивности.

Страх моментально лязгнул зубами, словно предлагая ему не дёргаться. Копытин поспешно скрестил руки на груди.

– Ангел-Хранитель, Пресвятая Богородица, помоги, – запричитал мужик, глядя на страшного монстра, плюнул три раза через плечо и тихонечко уселся на место.

– Садись уже! – Лулу повернулся к столу. Я заскрежетала зубами и уселась обратно. – Ты пей! – Он подлил мне отвратительного пойла, неестественно улыбаясь, и сам схватился за свою кружку, сделал внушительный глоток. Он заметил, что я увидела что-то чёрное, спрятанное им глубоко внутри, но внезапно просочившееся на поверхность, и попытался скрасить странное тревожное ощущение, окутавшее меня.

Я рассеянно оглядела стол, Савкова напротив не оказалось, он будто бы растворился в царящей суматохе и толчее. Я нервно крутила головой, пытаясь из десятка пьяных лиц выхватить лицо Николая, но он исчез.

– Где Савков? – Я схватила Лу за руку, ткнув пальцем в пустое место напротив.

Между тем на лавку плюхнулся дородный детина с чёрной повязкой на одном глазу, схватил кружку Савкова и принюхался к содержимому.

– Ваше здоровье! – Он широко улыбнулся, довольный бесплатной выпивкой, и залпом опрокинул в себя медовуху. Крякнул, обтёр усы и заел солёным огурцом, который все это время держал в руке.

Лу резко вскочил, на его бледном лице лихорадочно блестели глаза, а губы превратились в ломаную линию:

– Я сейчас! – Расталкивая пьяный народ, он кинулся к выходу. По дороге толкнул полную подавальщицу, та выплеснула толику бражки на заезжего купца в дорогом кафтане, отороченном соболями. Тот подскочил и попытался схватить Лу за шкирку.

– Что же это такое? – вдруг услышала я сдавленное бормотание и обернулась. Детина, отведавший нашей медовухи, на глазах покрывался красными струпьями. Он схватился за живот и стал медленно заваливаться назад.

– Потравили! – вдруг завизжал где-то в углу тоненький женский голос.

Народ ошарашено и испуганно смотрел на конвульсии умирающего, даже не пытаясь помочь бедняге. Сердце у меня тревожно ёкнуло, я с ужасом рассматривала собственную кружку, боясь к ней даже прикоснуться. Рядом с мёртвым столпился пьяный сброд, а я незаметно выскользнула из смрадной комнаты на улицу.

– Копытин!!! – заорала я во всю глотку. Ответа не последовало, большой разбитый двор освещали лишь окна таверны. Из открытой двери на улицу высыпал встревоженный, гудящий, словно рой пчёл, народ. Ржали лошади, местные шавки, испуганные всеобщей суетой, лаяли и кидались на колёса телег. Все спешили к своим подводам, старались поскорее убраться из проклятого места, где травят простых путников.

– Копытин! – старалась я перекричать толпу. Во мне кипела настоящая, ничем не прикрытая злоба. Лу пытался меня отравить! Безобидный с виду, придурковатый Лулу Копытин хладнокровно добавил яд в медовуху и с улыбкой подливал мне в кружку отравленного пойла!

– Копытин!

Я вошла в пустую тихую конюшню, в дальнем стойле заржала чем-то испуганная лошадь. Лу лежал на грязной соломе, рядом валялось тяжёлое седло, которое он так и не смог дотащить.

Он тяжело приоткрыл мутные глаза и посмотрел на меня полным страдания взглядом. Посиневшие губы зашевелились, он что-то беззвучно шептал. Я присела на корточки рядом с ним, неожиданно Лу с силой схватил меня за руку.

– Ианса ... – дышал он мне в ухо, – найди... Хранители!

Впервые на моих глазах умирал человек, а я не чувствовала ничего: ни жалости, ни грусти, только большое скользкое отвращение к скрюченной фигуре. Я встала.

– Наташа, – из последних сил просипел Лу, я резко обернулась, – прости!

И обмяк.

В каком-то отупении я смотрела на его откинутую голову, тонкую струйку слюны, тянущуюся от уголка рта по щеке, безжизненно свисающие длинные волосы, из-под приоткрытых век виднелись белые глазные яблоки.

– Бог простит!

Я собиралась уйти, но в одну секунду пришла страшная мысль. Я кинулась к бездыханному телу и поспешно вывернула все карманы в поисках тоненькой розовой трубочки. Они оказались пусты, Савков все же получил своё заклинание.

ГЛАВА 4

– Газыскивается за убийство Копытина Луиса Потаповича девица, двадцати четырех лет от году, сгеднего госта, коса длинная, светлая, на щеке годимое пятно. За поимку тысяча золотых и вогодой от отца убитого, ещё пятьдесят золотых от стгажего предела. Мдя, – Денис печально поцокал языком, – хотел бы я эту девку изловить, на год впегед озолотился бы!

Мы рассматривали портрет: страшная вытянутая рожа с живописным пятном на скуле. Денис почесал под заячьей шапкой кудрявый затылок, тяжело вздохнул и направил лошадь к городским воротам.

Я зачарованно любовалась на собственное изображение, мало похожее на оригинал, непроизвольно потирая щеку. Синяк держался долго, почти три недели желтел на лице, каналья.

– Фголка, стегвец, шевели копытами, обожги тебя комаг! – услышала я картавый окрик Дениса.

– Чего, парень, девица понравилась? – хохотнул косой Антошка, обгоняя меня.

Я хмыкнула и покачала головой. Ума Плошкину всё равно не прибавишь, а на дураков не обижаются. Невзлюбил он меня с тех самых пор, как я появилась в отряде чёрных перевозчиков. Давно бы шею намылил, да демона болотного боялся. Как-то после очередной потасовки попытался кулак мне показать, а Страх Божий так лязгнул зубами, что Антон в мгновение ока ретировался. Теперь он лишь издалека плевался ядом, страшась приблизиться ко мне на сажень. Собственно, только это и спасало его от потери обеих верхних конечностей.

– А ты, Антоша, пасть не разевай, – незлобиво понукнул бородатый дед Митрофан, взявший меня под своё потрёпанное, облезлое крылышко, – а то пацан на тебя снова свою зверюгу натравит.

Площадь перед городскими стенами огласил грубый гогот, мужики смеялись слаженно – в пять хриплых и одну тоненькую Денискину глотку. Я от общего веселья воздержалась, Антон и вовсе покраснел. Со злостью махнул в воздухе хлыстом, как будто случайно сбил с моих криво стриженных волос лисью шапку («Вот те крест, парень, лиса, а не собака», – божился торговец, когда покупала). Болотный демон, обросший по случаю крепких морозов чёрной жёсткой шерстью, сорвался с моего плеча, на лету схватил шапку и по-собачьи тявкнул в лицо трехаршинному Антону. Надо сказать, собачий лай Страх освоил совсем недавно и теперь при любом удобном случае с удовольствием подвывал, повизгивал и откровенно брехал мне в ухо, за что бывал бит. Неоднократно.