Последний император - Су Тун

Погребальный кортеж волновался целым морем белого траура, и за ним не было видно зелени травы. Захоронения вместе с Вдовствующей Императрицей ожидали девять красных гробов поменьше — больше числом, чем на похоронах покойного государя. Этим старая дама последний раз демонстрировала свою власть и величие тем, кто оставался после нее. Я знал, что девять служанок, лежавших ныне в этих красных гробах, ушли из жизни беспрекословно. Они прислуживали госпоже Хуанфу при жизни и предпочли сопровождать ее и после смерти. В ночь после того, как она умерла, они проглотили по золотому слитку, а потом поспешили забраться в ожидавшие их девять красных гробов. Они и дальше будут прислуживать этой великой женщине на пути к Желтому Источнику.

Девяносто девять раз ударили бронзовые барабаны, и послышались громкие причитания и плач членов царской фамилии и сановников. Эти громогласные нестройные стенания звучали очень смешно, потому что исходили от людей с нечистой совестью, каждый из которых лишь изображал горе. В плаче одних слышался вопль радости, в горестных рыданиях других — крики презрения, а третьи выдавливали из себя слезы зависти и жалости к себе. Просто не было желания уличить их в лицемерии, ведь так повелось с древних времен.

Я перебирал в памяти полузабытые сцены восьмилетней давности, когда над могильным холмом слева от Царских Могил безмолвно возникла призрачная фигура госпожи Ян. С выражением извечного сожаления на лице она махала в сторону собравшихся императорским указом, и для меня вновь прозвучало, как в кошмарном сне: «Ты не государь Се. Настоящий государь — старший принц Дуаньвэнь». Серые ласточки вдруг вспорхнули с могильных холмиков и поднялись в небо, где, собравшись в какой-то странный прямоугольник, улетели прочь.

Ласточек спугнула еще одна группа участников похорон. Эти люди в боевых доспехах еще не сняли шлемы, было видно, что траурные ленты и белый шелк на их конях наброшены в спешке, и от их появления, а также от принесенных ими запахов крови и пота, у тех, кто прибыл сюда раньше, вырывались удивленные возгласы.

Никто не ожидал, что Дуаньвэнь будет мчаться день и ночь, чтобы преодолеть тысячу ли и успеть на похороны госпожи Хуанфу. Он восседал на боевом коне с рыжей гривой, бледное от усталости лицо освещали последние лучи зари, а над головой у него развевались стяг Черной Пантеры и траурный флаг. Дуаньвэнь, старший принц Дуаньвэнь, великий и славный генерал Дуаньвэнь, командующий тремя армиями Южного похода, мой сводный брат и извечный враг, он вновь предстал передо мной. Помню первую странную мысль, что пришла мне тогда в голову. Почему именно топот коня Дуаньвэня спугнул тех бесстрашных, похожих на призраков, ласточек? Именно это я лишь и спросил у вернувшегося с победой героя, указав на небо на западе: «Кто ты такой, что из-за тебя улетела эта стая серых ласточек?»

Глава 9

Решающее сражение у подножия горы Бицзяшань завершилось полным разгромом отрядов Цзитяньхуэй. Ступая по усеявшим поле битвы телам, солдаты правительственных войск водрузили на вершине горы стяг Черной Пантеры. Затем они атаковали с тыла и фронта и на укромной настильной дороге, проложенной вдоль утесов на другой стороне горы еще в древние времена, захватили в плен вождя Цзитяньхуэй Ли Ичжи, который; бросив лук, пытался бежать.

Под завесой секретности Ли Ичжи доставили в столицу и бросили в водную темницу Министерства наказаний. Было проведено три судебных заседания, которые не дали никаких результатов. Ли Ичжи упорно не хотел признавать, что Цзитяньхуэй — сборище разбойников, утверждая, что общество организовано для помощи пострадавшим от стихийного бедствия и для облегчения участи простого народа. Посовещавшись, проводившие расследование чиновники постановили, что традиционные методы наказания, известные в государстве, для Ли Ичжи слишком неэффективны, и придумали несколько видов крайних и беспрецедентных мер, чтобы заставить его признаться в преступных деяниях. На этот допрос, проводившийся под пытками, в качестве наблюдателя от дворца был приглашен мой главный управляющий, верховный евнух Яньлан, который впоследствии подробно описал мне каждую из этих непревзойденных пыток.

Первая называлась «Обезьяна, сбрасывающая одежду». По словам Яньлана, сначала был приготовлен утыканный острыми иглами лист металла, свернутый в форме бочки иглами вовнутрь. Этот лист обернули вокруг Ли Ичжи. Затем один из палачей обхватил эту железную «бочку» руками, а другой, ухватив Ли Ичжи за волосы, стал протаскивать его через нее. По словам Яньлана, Ли Ичжи дико орал, когда иглы распарывали его обнаженную плоть на полоски, выпуская фонтанчики крови. Третий палач, стоявший рядом с чашкой соленой воды, неспешно кропил ею растерзанное окровавленное тело. Яньлан признался, что боль, которая, вероятно, пронзала сердце и вгрызалась в кости, наверное, была невыносимой, потому что Ли Ичжи издал еще один отчаянный вопль и потерял сознание.

Вторая пытка называлась «Бессмертный, оседлавший туманную дымку». Это безупречное дополнение к первой использовали для того, чтобы Ли Ичжи быстро очнулся и испытал еще один вид мучения. Палачи подвесили его вверх ногами над чаном с кипящей жидкостью.

— Как вы думаете, ваше величество, что было в этом чане? — хихикнул вдруг Яньлан. — Уксус! Просто блестящая идея! Как только крышку сняли, лицо Ли Ичжи обволокло кислым, едким паром, он тут же пришел в себя, но эта мука оказалась в сто раз страшнее адской боли, от которой он потерял сознание.

— Потом подошла очередь «Чистки баклажана», — продолжал Яньлан. — Эта пытка была самой простой, самой незамысловатой из всех. Ли Ичжи опустили на землю, потом двое палачей раздвинули ему ноги, а третий вонзил ему в задний проход невероятно острый кинжал. — Помедлив, Яньлан уже как-то двусмысленно добавил: — Какая жалость, что мужественному герою-храбрецу тоже приходится страдать, как какому-нибудь напудренному юноше.

Дойдя в своем рассказе до этого места, Яньлан вдруг замолчал. Было видно, что ему неловко, и я заподозрил, что при описании адских страданий ему вспомнились моменты, когда он сам переживал мучительную боль.

— Рассказывай дальше, — нажал я на него. Мне стало только интереснее.

— Государь на самом деле хочет слушать дальше? — спросил Яньлан уже своим обычным тоном. Он испытующе посмотрел на меня. — Не кажется ли вам, ваше величество, что все эти крайние пытки слишком жестоки и бессердечны?

— Что это еще за «жестоки и бессердечны»? — рявкнул я на него. — Какие могут быть церемонии и разговоры о морали, когда имеешь дело с негодяем и разбойником? Выкладывай давай, что там еще за хитроумные пытки они придумали.

— Была еще пытка, называемая «Одевание плаща из пальмовых волокон». Она состояла в том, что расплавленный черный свинец лили вместе с кипящим маслом ему на спину и плечи, — продолжал Яньлан. — На моих глазах кожа Ли Ичжи медленно трескалась и разрывалась, и во все стороны летели брызги крови, смешанной с маслом. На самом деле начинало казаться, что на Ли Ичжи надет большой красный плащ из пальмовых волокон. Правда, было очень похоже.

Однако самое потрясающее впечатление произвела пятая пытка. И название у нее звучное — «Подвешивание вышитых шариков». Кузнецу был специально заказан небольшой меч с четырьмя или пятью небольшими крючками на лезвии. Входил он в тело Ли Ичжи как по маслу, но крючки цеплялись за плоть, и когда палачи выдергивали меч, в стороны разлетались куски мяса, ну что твои фрикадельки, только ярко-красные.

После пятой пытки я ушел, — признался Яньлан, — но насколько мне известно. Ли Ичжи подвергли одиннадцати изощренным пыткам. Были еще такие названия, как «Тыква-горлянка на плече», «Парящая стрекоза» и «Разрезание сапога». Всех я своими глазами не видел и описать их вам, государь, не осмеливаюсь.

— Что же ты ушел с половины представления? Почему не досмотрел все одиннадцать изощренных пыток?

— Дело в том, что во время «Подвешивания вышитых шариков» одна из этих «фрикаделек» угодила мне прямо в лицо, и ваш раб так перепугался, что смотреть дальше был уже не в состоянии. Я понимаю, что поступил неправильно, и когда в следующий раз будут применять эти изощренные пытки, я непременно досмотрю до конца, чтобы рассказать вашему величеству.

— Знай я, что будет так интересно, сам бы пришел посмотреть, — полушутя-полусерьезно сказал я. В тот момент я понял, почему все эти пытки Ли Ичжи вызвали у меня такой повышенный интерес. Это напомнило мне о примерно таком же греховном наказании, которому я в юности подверг отвергнутых наложниц в Холодном дворце. Но ведь я столько лет боялся вида крови и убийств, стало быть, это естественное возвращение к прежним временам связано с моим настроением и окружающей обстановкой. Закрыв глаза, я стал представлять себе остальные шесть видов изощренных пыток, пока чуть ли не ощутил, как в Зале Чистоты и Совершенства разносится запах крови Ли Ичжи, и не почувствовал легкое головокружение — то самое немощное, женственное головокружение, которое всегда было мне так противно.