Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы! - Виталий Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну, не у меня, у сестры – какая разница?
– Давайте все же разбираться по-порядку, Юрий Борисыч. В свое время, при социализме, культивировалась любовь к физическому труду. Вы прекрасно помните то время – «любой труд почетен», и так далее… Но своих детей наши тогдашние руководители предпочитали отдавать не в профтехучилища, а в такие институты, как МГИМО или ВГИК, в крайнем случае – в ГИТИС или МГУ. Вы, кстати, что заканчивали? А ваш с Женей папа, кажется, был заместителем предисполкома Моссовета?
Кудрявцев, по обыкновению, раздул разом побелевшие ноздри – я уже упоминал, что он так злился.
– Да вы не сердитесь, не надо… – я приподнялся, взял бутылку и разлил по бокалам янтарного оттенка благородный напиток. – Выпейте и успокойтесь.
Итак, начальники во все времена всегда хотят заниматься только умственным трудом… Но ведь в природе, кроме как у людей, нет умственного труда, там, если можно так выразиться, весь труд – физический… И знаете, что я сейчас подумал? Если бы коммунистические начальники в СССР не отделились от людей физического труда, может быть, и сейчас оставались бы начальниками? В социалистическом государстве?
Все цивилизации гибли от вырождения верхушки, Юрий Борисович, и вы это – знаете! Вспомните-ка Древний Рим!
Так что в физическом труде самом по себе ничего зазорного нет – что плохого, что Ваня любит работать руками? Вы прекрасно знаете, что в его школе превалирующие дисциплины – информатика и маркетинг. И по этим предметам у Вани только отличные оценки.
Я сделал паузу. Кудрявцев уже успокоился.
И мы вместе выпили.
– Знаете, Юрий Борисович, – продолжал я, – Ваня уже давно сам выбирает, чем ему заниматься, я его ни к чему не принуждаю…
Тут он усмехнулся и неожиданно остро посмотрел мне в глаза.
– То есть ты уже все сделал… – сказал он, посасывая ломтик лимона.
Я пожал плечами.
– Я все делал открыто, – сказал ему я. – И вы не возражали.
Он вздохнул, взял в руки бутылку, подержал и поставил на стол.
– Все-таки тебя нужно было просто убить, – негромко проговорил он. – Сразу, тогда еще… Ты ведь и не скрывал, что ненавидишь таких, как я, классовой ненавистью… А я недопонял тогда, забыл, что не бывает полукоммунистов-полукапиталистов… Это я к вопросу о том, что доверил тебе воспитание Вани.
– Слушайте! – взорвался я. – Что такого сказал вам Иван? Хорошо, не хочет он становиться предпринимателем, но ведь наверняка он не говорил вам, что собирается пойти работать на завод уборщиком помещений?
– Да нет, не уборщиком. Он собирается податься в «Гринпис» – спасать планету…
– И что? – спросил его я. – Тысячи нынешних миллионеров прошли через «Гринпис», общины панков, баловались наркотиками – чего вы взбесились? Ему 11 лет, он еще сто раз поменяет свои пристрастия. Да и убеждения – тоже!
– Может и так, – Кудрявцев вздохнул и встал. – Все равно ты мне не нравишься…
И направился к выходу.
И вот тут я рассмеялся. Я смеялся и сквозь смех смог лишь проговорить ему в спину:
– А это и есть классовая ненависть! Только на этот раз – с вашей стороны по отношению ко мне!
Глава 20-я
Конечно, я знал, что рыночные отношения (а проще говорить как было принято раньше – «капитализм») пришли в Россию навсегда.
Великий греческий философ – не помню точно, кто – справедливо заметил когда-то: «Нельзя в одну реку войти дважды».
Он имел в виду процесс эволюции мира – все случается в процессе эволюции согласно вселенским законам лишь единожды. А то, что кажется нам повторением, все равно является лишь подобием ранее случившегося, и не более того.
Но и подобия случившемуся в нашей огромной стране в начале 20-го века ныне произойти не могло – некому было совершать революции…
Поэтому я, конечно, не готовил Ваню к роли бунтаря. А два разговора, которые я припомнил и описал чуть раньше, не должны ни у кого создавать впечатления, что я сознательно воспитывал Ваню в духе неприятия богатства, которое его ожидало после смерти дяди – просто так уж сложились наши эти две беседы.
По своему я любил Ваню. Да и не могло быть иначе – ведь мальчик искренне считал меня своим родным отцом, и бесспорно сам он очень любил меня.
Этому, конечно, способствовало то, что Евгения не давала сыну достаточного количества тепла, и хотя по-своему также любила мальчика, наверное, свою уфология и мифических пришельцев любила гораздо сильнее. Ну, вот таким была человеком – что же поделаешь!
Все бы ничего, но и Женя, и я вели двойную жизнь. У нее были связи с мужчинами – не хочу врать, добавив – многочисленные. Может быть – всего лишь кто-то один, близкий ей по духу и убеждениям человек.
Но я это знал, я чувствовал это. Близкие люди всегда чувствуют такие вещи – какое-то время, конечно, можно обманывать человека, живущего рядом с тобой, но всего лишь – какое-то время.
А у меня самого была Люсьена, и это тоже неоспоримый факт.
Такое положение не могло оставаться незамеченным вечно. Но пока – пока видимость благополучия сохранялась, Женя жила своей уфологией, а я – Ваней, Люсьеной и ощущением тесного братства с живыми и мертвыми друзьями и коллегами.
И вот об этом-то нужно рассказать подробнее.
Впервые в Славоград, рядом с которым когда-то находился наш химкомбинат, я приехал на ежегодную встречу ветеранов-подземников 27 апреля 1991 года.
Когда-то именно 27 апреля было запущено это предприятие.
Именно оно было крупнейшим в Сибири среди предприятий этой отрасли, и именно на Славоградском кладбище когда-то кто-то придумал хоронить первых умерших моих коллег.
Несколько позднее сама собой организовалась инициативная группа ветеранов, которая приняла решения всех наших сибиряков, работавших за Уралом, после смерти упокоивать в одном месте – а именно на Славоградском кладбище.
Кто-то подумает – а откуда мы все знали друг друга? Но наша инженерная специальность была уникальной, специалистов нашего профиля вообще было немного, и все мы кончали одно учебное заведение – в Барнауле. Кроме того, всем нам за время десятилетней работы пришлось побывать в командировках на других сибирских предприятиях – мы замещали друг друга.
А так как наша работа по степени опасности – сродни войне, наша братство мало отличалось от любого фронтового братства.
К 2000 году у нас имелась в активе тесная связь пока еще живых инженеров-подземников Минсредмаша, а в пассиве – Славоградское кладбище с многочисленными могилами. За которыми нужно было ухаживать, а главное – помогать нашим больным друзьям и их семьям материально.
Да и духовное участие чего-то стоит – это ведь важно человеку – знать, что тебя поддерживают не только родные, но и друзья.
Поэтому, до переезда в Москву, я вместе с другими перезванивался, общался, участвовал в сборе средств, и все мы, кто мог, ежегодно обязательно встречались 27 апреля в городе Славограде.
Как-то сама собой образовалась такая традиция.
Вот так я и жил уже который год – Ваней, потом к этому прибавилась Люсьена, с которой хотя нечасто, но я встречался, и именно рядом с которой пусть и всего несколько часов в неделю, но ощущал себя полноценным мужчиной.
И, конечно, я всегда помнил о своих друзьях. Помогал им, чем мог.
Нет-нет, я, конечно, по-прежнему все остающиеся непотраченными деньги из тех, что оставляла на хозяйство Евгения, клал на Ванин счет в банке, о чем делал соответствующую запись в очередном блокноте или записной книжке. Их уже накопилось в моей тумбочке множество.
Не трогал я и других денег – тех, что когда-то дала мне Женя для поездок домой, в Барнаул.
Но ведь большую часть пенсии я не тратил. И эти-то деньги ежемесячно отправлял на наш общий с друзьями счет туда, в Сибирь.
Хотя сам я и моя семья вроде бы жили теперь только в Москве…
Наверное, интересно было бы узнать, кто отправил анонимку в Барнаул моей жене Ане. Но как это узнаешь?
Не у Кудрявцева же спрашивать – он резонно спросит в ответ: «Развелся из-за анонимки? Ну, и что? Ты ведь живешь все равно постоянно в Москве, и у тебя, между прочим, свидетельство о браке с моей сестрой имеется…»
Может и унизить, сказав: «Денег твоей „бывшей“ послать не надо? Сколько тебе дать?»
Ну, а если поразмыслить – кроме Кудрявцева (нет, не лично сам, поручил, конечно, кому-то) посылать анонимку просто некому.
Евгения – человек, не способный ни на гадость, ни на интригу (ну, кроме любовной, конечно).
А коли так – то кто, кроме Кудрявцева, м о г?
Вот только зачем?
С Ваней я и так проводил каждую свободную минуту. Мальчик был очень привязан ко мне, и я просто не мог не отвечать ему тем же.
Он становился все старше, информатика и маркетинг в его школе с каждым годом преподавались на все более высоком уровне: от игр детских ребят на уроках постепенно переводили к играм взрослым. Учился Ваня отлично, он также практически не пропускал ни одного занятие в клубе «Фудзияма». Причем преуспевал и здесь – Римори-сан говорил, что Ваня успешно заканчивает второй трехгодичный этап подготовки.
