Поездка в Обонежье и Корелу - Владимир Николаевич Майнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XXXVII
До смерти любит заонежанин (а обонежанин пореже, по меньшей состоятельности своей) приодеться и щегольнуть; баба все отдаст за подвеску, мужик готов не есть, лишь бы сколотить деньгу на обнову; в будни бабы ходят в ситцевых сарафанах, а в праздники вовсе не редкость увидать на них не только шерстяные материи (рипс), но и красный штоф, и синее фабричное сукно, известное под названием французского. Иной раз плохо придется заонежанину — хоть в петлю лезь, и отдает он все свои и женины наряды под залог за пуд муки; раздобудет деньжонок и тотчас же норовит выкупить наряды, а о запасе муки и не думает. Крайне характеристично то обстоятельство, что здесь выработалось народом целых три выражения для щеголя и что народ умеет различать в том же самом щегольстве три типа: хаз — тот человек, что щеголяет вообще новизною и добротностью костюма; лощило — тот, который на добротность внимания не обращает, лишь бы все было с иголочки, да подороже, и наконец фабольщик — тот, кто щеголяет уже скверно, по бабьему, так что ленточку лишнюю вденет в волосы примаслит, словно телок, что корова облизала, не прочь пожалуй и духов на гривенничек прикупить в Петрозаводске, чтобы от «себя запах пущать» на погибель сердец красивых заонежанок. Особенности костюма не бросаются резко в глаза и выдается разве только «балахон», который спускается не много повыше колен у заонежанина; с боков балахон подхвачен, а сзади делается обыкновенно «щепочек», ловко сделать который не так легко, как кажется с первого раза, а потому и славятся на щипочки только 2 швеца во всем Заонежьи, да и те «шалые», т. е. приходящие, а не местные жители. Полушубок всегда снабжен стоячим воротником — пальца в два вышиной. На руках заонежанин носит «дельницы» или вареги, которые могут быть двух сортов: «русския» — из толстой шерсти и «панския» — из «шленки». Сапоги всегда выбирают сшитые из белой кожи, которая, по уверениям местных жителей, никогда не промокает, а черную кожу хают и никого не увидишь в сапогах из черного товара до праздника, когда без него не обойдешься для того, чтобы «похазить». Не знаю, верно ли убеждение крестьян по поводу белого товара, но только мои обыкновенные, черного товара «непромокаемые» сапоги промокали так, что иногда их просто снимать приходилось за совершенною бесполезностью. Женщины носят обыкновенно сорочку из «пачесины»; рукава у сорочки делаются короткие, до локтей и притом непременно с цветными обшивками и складками. Сарафан у них обыкновенный великорусский, со складочками на талии и руки продеваются в «лямочки»; фартук составляет чуть не непременную принадлежность туалета. Поверх сарафана носят «шугай» с вырезною спинкой и с коротенькою юбкою в 1/2 арш, длины; назади шугая понаделаны складки, как у наших охтянок, и иная сноровистая насажает их у себя на спине до 30 штук; воротник у шугая круглый, вершка в 3 — не больше. Осенью носят женщины «кафтанушку», которая очень смахивает на мужской балахон, а для зимы употребляют такой же полушубочек, крытый то штофом, то плисом. Волоса заплетают в две косы, которые кладутся вокруг головы, в виде венка; на голове надет у баб ситцевый чепчик или повойник. В праздники, на чепчик надевается «колпачок» или «мода», — просто шелковая косынка; на гуляньях головной убор довершается жемчужною сеткою, которая лежит на голове холмами; на такую сетку идет жемчуга от 3-20 и более золотников. У девушек, обыкновенно, можно увидать «повязку» из ленты в 2 пальца ширины (подволосник), а в праздник этот подволосник заменяется шелковою косынкою, которая складывается опять-таки так, чтобы походить на ленту, пальца в три шириною, а концы прячутся под косу. В праздники, на гуляньи, нередко можно видеть и девушку в сетке. Сетки эти передаются от матери дочери по наследству и проданы быть не могут, как гордость той семьи, к которой принадлежит обладательница сетки. Нам случалось видеть сетки в 300 и 400 р. сер.; все дело здесь в количестве жемчуга, нанизанного на сетку.
ХХХVIII
Приемы при обработке земли, как в Заонежье, так и в Обонежье, почти те же, которые существуют вообще в малоплодородных губерниях, если не считать некоторых особенностей в земледельческих орудиях и не принимать во внимание того огромного труда, который употребляется здесь, так сказать, на предварительную подготовку почвы для посева. Прежде всего, когда облюбует крестьянин удобно место, где нибудь на покатой сельге, начинает он огораживать облюбованное место; наконец огорода готова — начинается подсечка молодика, который гореть на корню не будет, а потому и должен быть неиспременно подсечен, cложен в кучи, вылежаться, высохнуть, и тогда уже поджигай смело — сгорит. Большие деревья и подсекать нечего — сами сгорят, благо смолою на них Бог не поскупился. Когда огнище готово, то его зажигают и преспокойно уходят домой — сгорит, дескать, и само, возжаться тут нечего. Горит огнище, горит изгородь, загорается и окружный лес — небось! до лесничего далеко! не увидит! да и беда не велика: ну сгорит десятина, две лесу, так и новый вырасти может. Глядишь — подул ветерочек, прошел дождичек и лес гореть перестал в самую пору — всего две десятинки выгорело за напраслину! Начинается новая работа для крестьянина и притом работа куда не легкая! Собирается вся семья и таскает с пала камни, что наворочала природа не у места, как раз там, где задумал крестьянин устроить свою пожню. Много натаскают они каменьев; словно забор из камня наворотят они вокруг будущей пожни, да и то больших не осилят, а мелюзгу оставят — «не трожь полежат! бороной захватим». Смастерил — спорандал крестьянин оралку, либо соху, да борону и пошел поезживать по палу, а соха-то позвякивает об камушки, а борона-то подпрыгивает на камушках; и раз пропашет он пожню, и два, и три, а в ином месте и четыре раза вспахать не поленится по раскиданному навозу, без которого сыра земля ни зерна не даст ему за труды его нечеловеческие, а там и станет выжидать Ильина дня, чтобы пронял Илья сыру землю дождичком, чтобы громом да
