Стальное крыло ангела - Сергей Иванович Зверев

и сам не понял. Что-то хрустнуло на краю бетонной плиты – не туда наступил, когда прицеливался. Бетон от старости, дождей и ветров тоже изнашивается. Образовалась трещина, отвалился кусок, нога застряла во вскрывшихся прутьях арматуры.

Он испуганно вскрикнул, замахал руками. Схватиться оказалось не за что или не успел – мужик сорвался вниз! Загудела, затряслась и стала рваться лестница. Он хряпнулся о край плиты на втором этаже, отскочил от нее, словно мячик, упал на выступающий край фундамента, но и здесь по инерции скатился, рухнул на землю.

Это было неожиданно… но кто бы возражал? Я подался вперед, вытянул шею. Плешивый плевался матерками. Напарник хрипел, царапал ногтями землю. Из распоротого бока толчками выплескивалась кровь. Он пытался подняться, но в итоге только выгнул спину и снова растянулся. Под ним уже расплывалась лужа.

Плешивый перебежал к нему, опустился на колено, ухитряясь при этом смотреть по сторонам. Он что-то спрашивал, ощупывал пострадавшего, тот не мог отвечать – только тужился, и в итоге кровь пошла горлом. Плешивый стиснул зубы, лихорадочно раздумывал. Решение созрело – и я ему ничуть не удивился.

Он приставил ствол ко лбу раненого, сам подался прочь на длину отставленной руки, отвернулся. Сообщник дергался, мычал, махал рукой – видно, его чем-то не устроил выбор товарища. Выстрел встряхнул кустарник, взлетели птицы, прячущиеся в ветках. Местность безлюдная, вряд ли посторонние слышали шум. С точки зрения целесообразности он поступил, конечно, правильно…

Лысый кряхтел, затаскивая тело в кустарник, а я в это время подползал, гусиными шажками форсируя канаву.

Он выбрался из кустарника, отряхивая ладони, физиономия выражала крайнюю злость: «клиента» потерял, напарника потерял… Впрочем, поправка – клиента он еще не потерял!

Лысый вылез на открытое место, дернул головой, следуя боковому зрению, оскалился, заблестели глаза. Но вскинуть руку с пистолетом он уже не успевал, я налетел, как коршун, и мы оба покатились по клочку иссушенной почвы. Он бешено ругался, извивался, как червь. Его пистолет откатился в кусты, свой я даже не доставал – достаточно одного трупа.

Но я переоценил свои возможности – справиться с этим кренделем оказалось сложнее, чем представлялось. Мы кружились, как борцы на татами, выискивая слабые места в обороне. Он скалился, ничего не говорил, берег силы. Я тоже без нужды не рвал глотку. И вдруг сюрприз! Он ловко вырвал нож из потайного кармашка в жилетке, пропела пружина, выбрасывая лезвие. Он бросился на меня с победным ревом, а нож при этом мельтешил между пальцами, а еще предплечье гуляло взад-вперед. Ставить блок в таких условиях – однозначно пораниться. Не знаешь, что делать, – падай.

Я тупо рухнул ему под ноги, обхватил их и рванул в сторону. И снова он катился, изрыгая мат. А где же нож? А нет ножа.

Он взгромоздился на подогнутые конечности, и тут я уже не дремал – атаковал двумя прыжками, двинул кулаком в челюсть. Он выплеснул порцию кровавой слюны, зарычал, попятился, но ноги удержали. Я шел за ним, второй удар, третий, четвертый… Я бил по челюсти, по глазу, в незащищенный корпус. Он рычал, дергался, наливался кровью. Я уже предчувствовал победу, последний сокрушительный удар… и вдруг он проворно отклонился, получив всего лишь в ухо, и ударил меня в живот. Это было неожиданно, я упустил инициативу, он тут же набросился, сделал пяткой подсечку.

Мы оба повалились, он на меня, затрещали ребра под гнетом, дыхание перехватило. От мужика разило потом, он вцепился мне в горло, стал душить. Я бил его по почкам ребром ладони, но он не унимался, пальцы вдавливались в шею. То, что ранее представлялось незначительным, вдруг сделалось серьезной проблемой. Он не реагировал на боль, блокировал мои ноги, одну из рук. Он оседлал меня, засмеялся диким, сумасшедшим смехом. И тут я начал с ужасом осознавать, что перевес уже на его стороне…

– Эй, ты! – прозвучало сбоку, и он невольно повернулся, ослабил хватку. В лицо ударила струя из газового баллончика!

Это Ольга подбежала. Ну и ну! Часть струи попала в глаза, остальное – в распахнувшийся небритый рот. Он взревел, как обиженный носорог, облаял вовремя отскочившую девушку. Терпеть эту пытку было невозможно, он откинулся, начал тереть глаза. Я стряхнул его рывком бедра. В глазах метались разноцветные круги, но до греха этот тип не довел – я оставался в форме. Ударил пяткой, выпрямив ногу, согнутую в колене. Сам подскочил, схватил за шиворот, выбил почву из-под ног… и стал кормить землей, вдавливая физиономию в сухой грунт.

Он скреб землю, дергал ногами, давился. Я сделал паузу, оставил его в покое. Он почувствовал свободу, как-то замер, словно не веря своим ощущениям. Стал подниматься, весь растопыренный, с «косметической маской» на роже. Я нанес ему в рыло точный удар. Хрустнули носовые хрящи, и диверсант повалился без чувств…

Боль в отбитый кулак пришла с опозданием, добавила ярких красок. Я опустился на колени в полном изнеможении, уставился на девушку, которая стояла в странной позе, держа баллончик в вытянутой руке. Защипало в глазах, я схватил ее за руку, оттащил подальше от места распыления.

– Мама дорогая, что творится… – Ольга икала, пряча баллончик в сумку. Она испачкалась, осваивая дикую природу, волосы слиплись, кончик носа измазала землей. Я не удержался, вытер ей нос ладонью. Она вздрогнула, но не стала отступать.

– Спасибо, девушка, – поблагодарил я с чувством. – Плохо, когда вы вмешиваетесь в разборки мужчин, но сегодня ты все сделала правильно.

– Он хотел… убить тебя? – прошептала девушка, моргая на поверженного преступника.

– Это у него надо спросить, – уклончиво отозвался я. – Ты почему не убежала?

– Не знаю… я убегала… – Она приходила в себя, задумалась. – По кругу, наверное, бегала… Потом смотрю, тебе помощь нужна, решила вмешаться. У меня всегда баллончик в сумочке, привычка такая. В гостиницу только с ним нельзя, они просвечивают, приходится оставлять на охране. А где второй? – Она завертела головой. – Он целился в меня, потом под ним что-то треснуло. Я за камень спряталась, не видела.

– Забудь про него, – посоветовал я, – не было такого.

– Серьезно? – удивилась Ольга.

Она уселась на колени и, сделав маловыразительное лицо, стала чесать в волосах. Потом сморщила лоб, задумалась.

– Ты знаешь, я уже не уверена, что посещу сегодня пресс-центр.

– У тебя уважительная причина.

– Я могу об этом написать? Ну, статью или что-то в этом роде…

– Ты даже своей сестре рассказать об этом не можешь.

– Ну, уж… – протянула она, и я засмеялся. Быстро же она пришла в себя, вспомнила про работу. Опасные, однако, профессии – журналист и репортер.

– Ты замужем? – спросил я.

Она подумала и покачала головой, что-то долго вспоминала.