Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

Покинув столовую, Сидони попыталась найти место в замке, где еще можно спать. Но Меррик не преувеличивал, когда говорил, что большая часть замка необитаема. После их трапезы из турецкого будуара убрали всю мебель, а в гардеробной, где стояла узкая койка, не было огня. Сидони все же подумала, не взять ли несколько одеял из спальни и лечь там, но быстро сообразила, что это первое место, где Меррик станет искать ее. Прятаться – только откладывать неизбежное. К тому же она обещала, что не станет его избегать.

Сидони услышала, как открылась дверь. Вздрогнув, она подняла голову от книги, которую не читала. В своем красном халате Меррик выглядел олицетворением греха. В одной руке он держал наполовину наполненный графин с бренди, в другой – два хрустальных бокала. Когда он шагнул в комнату, рубиновое кольцо хищно сверкнуло в свете свечей.

Предательское влечение рябью прошлось по ней, и соски натянули шелковую материю рубашки.

– Надеюсь, у тебя под этим что-то надето? – выпалила она, прежде чем сообразила, что это не самый мудрый выбор темы.

Тот непредсказуемый, изменчивый юмор, который всегда привлекал ее, ярко осветил его лицо. Когда Джозеф улыбался, белые зубы поразительно выделялись на фоне его смуглой кожи. На один захватывающий миг его шрамы исчезали, и она видела лишь ослепительно красивого мужчину.

– Мисс Форсайт, вы снова вогнали меня в краску.

Сидони молилась, чтобы он не догадался, как звенит, словно натянутая струна, ее тело. Она пугающе уязвима перед ним, особенно в те моменты, когда он не ведет себя как повеса, а бывает таким вот провоцирующим, интригующим, как сейчас.

– Я не хочу, чтобы ты спал здесь. – Она с трудом сохраняла голос ровным, хотя руки дрожали. Она закрыла томик в сафьяновом переплете и положила его на стол красного дерева.

Меррик пересек комнату с небрежным видом, которому, как она уже знала, не стоило доверять, поставил бокалы на туалетный столик и наполнил их.

– Разве? – лениво спросил он, приблизившись, чтобы вручить ей бокал.

– Да, – отозвалась Сидони удручающе неубедительно. Она ожидала большей реакции на свои слова. Вызывающе вздернув подбородок, взяла бокал с бренди.

Единственными звуками были потрескивание огня и стук дождя по стеклу. Погода напомнила ей ночь приезда, когда она предложила себя хозяину Крейвена. А вместо этого нашла… Что? Она не была уверена, что знает ответ.

С той же неспешностью Джозеф выбрал стул по другую сторону мраморного камина и сел, разметав алый шелк. Когда полы халата разошлись, Сидони заметила, что под ним свободные серые брюки, и облегченно выдохнула.

– Что ж, хорошо, – сказал он все тем же подозрительно мягким голосом.

Это было что-то слишком уж легко. Она сделала глоток, чтобы подкрепить свою слабеющую смелость, – бренди обожгло горло.

– Значит, ты оставишь меня одну?

Улыбка тронула его губы, когда он поднял свой бокал в безмолвном тосте. Сидони старалась не смотреть, как двигается его кадык, когда он пьет. Она резко вдохнула, но все равно грудь как будто сдавило. Отчего-то вдруг стало нечем дышать.

– Конечно же, нет. Ты была бы разочарована, если бы я так сделал. – Смех добавил такой теплоты его словам, что ей отчаянно захотелось протянуть к нему руки.

Прекрати, Сидони!

– Я бы пережила, – сухо отозвалась она. – Ты же сказал, что согласен.

– Нет, я просто подтвердил, что услышал тебя.

– Из тебя вышел бы прекрасный политик, – съязвила Сидони.

– Полно, tesoro. Ты же знаешь, что я не оставлю тебя сегодня. Этим утром я проснулся в твоих объятиях и от этой привилегии ни за что не откажусь.

На один предательский миг она вспомнила, как надежно и покойно чувствовала себя, лежа рядом с ним в постели. Решительно расправив плечи, Сидони смерила его недовольным взглядом. Она надеялась, Джозеф не увидит за этой маской решимости ее чувствительного, восприимчивого сердца.

Новый, открытый Меррик оставлял ее тонуть в трясине смятения. Она готова была держать пари, что он совсем не так невозмутим, как притворяется. Когда она встретилась с его серебристым взглядом, то увидела, что дистанция вернулась, и поймала себя на том, что готова царапаться и кусаться, пока он вновь не будет с ней.

Что, разумеется, абсурдно. Он никогда не был с ней ни в одном смысле, который имеет значение.

Это была уже третья ночь той недели, на которую согласилась Сидони. Нетерпение сжимало грудь Джозефа. Непрошеный визит Кэма напомнил ему, что у него есть только короткий отрезок времени, прежде чем внешний мир нарушит их уединение. Пусть слишком самонадеянно, но он воображал, что к этому моменту уже овладеет ею. Нетрудно было прочесть выражения, мелькающие на ее красивом лице. Замешательство. Раздражение. Решимость, не сулящая ничего хорошего его нечестивым планам.

Не такой реакции он ждал.

Он желал, чтобы она таяла в его объятиях.

– Ты полагаешь, что уже заполучил меня? – резко проговорила Сидони.

– Клянусь честью, – отозвался Джозеф, хотя и желал совсем иного. Это проклятое благородство работало против его намерений. – Пока ты не скажешь «да», тебе ничего не грозит.

Помолчав немного, она заговорила:

– Я не скажу «да». – Голос ее звучал уверенно, но он заметил, как рука стиснула голубые юбки.

Огонь, пылающий у него за спиной, был невыносимо жарким. Или, быть может, виной всему жар его неистовой похоти? Джозеф ссутулился на стуле, и полы халата разошлись на груди.

– Джентльмен бы… – Сидони осеклась, и взгляд ее обжег треугольник его обнажившейся кожи. Она смотрела так, словно увидела свою первую еду после месяца голода. Смотрела на него, словно он был чистой лужицей воды в Сахаре. Она как будто прикасалась к нему, хотя все так же чинно сидела на своем стуле.

«Ах, Сидони, перестань мучить себя. Перестань мучить меня. Какой прок от добродетели, если она не заглушает страсть?»

Сидони заморгала, возвращаясь в реальный мир. И он увидел, каких усилий ей стоило оторвать взгляд от его груди. Она подняла глаза к его лицу, но Джозеф понимал, что на самом деле она не видит его. Сердце стучало как барабан, а рука так стиснула бокал, что тот едва не треснул. Если б он догадался, что его нагота будет иметь такое воспламеняющее действие, то бегал бы голышом все эти три дня, несмотря на то что сейчас ноябрь и стоит адский холод.

Он резко подался вперед, чтобы поправить ее бокал, который опасно наклонился. Сидони, похоже, не замечала ничего, кроме чувственной энергии, потрескивающей между ними.

Она вспыхнула и выпрямилась на обитом золотистой парчой стуле. Нехорошо было радоваться ее замешательству, но его затянуло в такой бурный водоворот чувств, что он не собирался страдать в одиночку. Глаза ее сверкали, щеки пылали. Она облизнула губы, отчего они стали блестящими и ах какими манящими.