Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

Уповая на то, что Сидони не убежит далеко в такую ненастную ночь, он пронесся через дом и выскочил в бурю. Ледяной ветер и дождь ударили в лицо. Джозеф покачнулся, недоумевая, как женщина, даже такая стойкая, как Сидони, выдержала этот напор.

– Сидони! – Завывающий ветер швырнул этот крик ему обратно. Он силился поднять фонарь, отыскать ее, но свет фонаря был слабой защитой от кромешной тьмы.

Где же она? Она могла побежать в любую сторону, но его мучило дурное предчувствие, что Сидони направилась к скалам. Чертыхнувшись, он, спотыкаясь и скользя, двинулся через лужайку, думая, что она побежала в эту сторону, и надеясь, что это не так. Продвижение было медленным, и он не раз падал навзничь.

– Сидони!

Боже праведный, наверняка она должна была знать, что он не причинит ей вреда. Она ведь верила, что он не станет принуждать ее. А он подошел чертовски близко к этому. На один пронзительный миг, когда она дрожала под ним, он уже готов был овладеть ею. Проклятый дикарь. Чувство вины душило его.

Он должен был оставить ее в покое.

Дождь, вонзающийся в лицо ледяными иголками и стекающий по шее, казался слишком малым наказанием за то зло, что он сотворил. Было уже поздно менять то, что случилось. Оставалось лишь уповать на то, что еще не слишком поздно вообще.

– Сидони!

«Если она не вернется целая и невредимая…»

Нет, он не будет додумывать эту мысль. Он найдет ее. Иначе ему не жить.

Джозеф повел рукой с фонарем из стороны в сторону, но Сидони нигде не было видно. Парк – большой и заросший. Она может быть где угодно. Он позвал ее еще раз. Ничего. Возможно, она не слышит его из-за шума дождя и ветра. Или, быть может, слишком напугана, чтобы отозваться.

Господи Иисусе, что же он натворил!

Не привести ли Бивенов? Но если она убежала вперед, любая задержка может повысить вероятность, что она упадет со скал. Во рту у него стало кисло. Конечно же, возможное падение было бы случайным. Конечно же, он не довел ее до того, что она скорее умрет, чем встретится с ним?

Сидони сильная. Она не приехала бы в замок Крейвен, если б не была сильной. Она не из тех, кто скорее пожертвует жизнью, чем добродетелью. Ведь так?

О боже, что он наделал?

Паника была для Джозефа незнакомой эмоцией, по крайней мере во взрослой жизни. Но мысль, что Сидони может пострадать, вселяла в него безумный страх, железными тисками сжимала сердце.

– Сидони! – прокричал он снова, но она не отозвалась. Он бы знал, если бы она была где-то поблизости.

Спотыкаясь, зовя ее, он продирался сквозь заросли кустов к морю. Грохот волн перекрывал даже дождь и ветер.

Наверняка Сидони тоже услышит его и остановится.

Ветки хлестали и царапали лицо, но он этого не замечал. Плащ почти не защищал, но ему было все равно. Он большой и сильный. Сидони же пугающе уязвима перед стихией.

Тяжело дыша, Джозеф выбрался на поросший травой открытый участок над морем. Он поднял фонарь, но фонарь осветил пространство всего в несколько футов.

Зазубренная молния расколола небо – и он увидел Сидони, стоящую в нескольких ярдах от него. В белом свете вспышки он разглядел напряжение в ее теле. Благодарение Богу и всем ангелам, она была не у края обрыва, хотя стояла, устремив взгляд на штормовое море, словно завороженная.

Он впервые вздохнул полной грудью с тех пор, как она исчезла в ночи. От облегчения закружилась голова. Сидони жива!

Она жива.

Только теперь Джозеф осознал, каким ужасом, какой болью сжимал его сердце страх потерять ее. Он отдал бы все, даже надежду прикоснуться к ней вновь – а прикосновения к ней были для него раем на земле, – лишь бы она осталась в этом мире. Пусть даже не с ним.

Он не стал больше окликать ее. Если Сидони и слышала его крики – а она должна была их слышать, – то не отозвалась.

Медленно, чтобы не испугать ее, он приблизился. Последний раз он напугал ее, подверг опасности и скорее перережет себе глотку, чем сделает это снова.

– Сидони? – позвал он, когда подошел достаточно близко, чтобы быть услышанным.

Она обернулась. Ее темные глаза сверкали чем-то похожим на ненависть. Она была бледной, волосы облепили голову, как мокрый черный атлас.

– Оставь меня в покое, – проговорила она. Голос прорезался сквозь завывающий ветер.

У него екнуло сердце, когда она попятилась к обрыву. Сейчас, когда Джозеф нашел ее, его страхи, что она может броситься в море, казались нелепыми. Но скалы – опасное, ненадежное место, и если она оступится, может случиться беда.

Джозеф хотел было протянуть к ней руку, но вовремя вспомнил, что она не желает его прикосновений. Рука его безвольно повисла, и он заговорил со спокойной убедительностью, которую только смог наскрести посреди такого светопреставления:

– Сидони, вернись в дом. Здесь небезопасно.

Она, по крайней мере, перестала пятиться. Ветер трепал ее порванное платье, и она обхватила себя руками. Если бы не дождь, ее взгляд мог бы испепелить его.

– Там тоже небезопасно.

Джозеф не стал возражать. Она желает, чтобы он провалился ко всем чертям, но он не может оставить ее здесь в такую бурю. Он поставил фонарь и потянул с плеч плащ, чертыхнувшись, когда рукава застряли. Ветер рвал тяжелый плащ, грозил вырвать его из рук Джозефа.

– Вот. – Борясь с ветром, он шагнул ближе, чтобы обернуть плащом ее дрожащие плечи. Плащ слабо защищал от пронизывающего, порывистого ветра, но это было хотя бы что-то. На ней только порванное платье – разорванное им в порыве низменного нетерпения.

– Ты же замерзнешь, – сказала Сидони ничего не выражающим голосом.

Джозеф через силу улыбнулся, хотя ему было совсем не до улыбок. Он готов был пристрелить себя за непроходимую тупость.

– Выживу. – Рискнув, он протянул ей руку. – Пойдем в дом. Пожалуйста.

Она уставилась на его руку так, словно он предложил ей яд.

– Я тебе не доверяю.

Ледяные струи дождя вонзались в его тело как пули.

– По крайней мере будешь ненавидеть меня в доме, где тепло.

Она с трудом выпрямилась под напором ветра и плотнее закуталась в плащ. Он ждал гневного ответа, но она молчала. А потом она повернулась и зашагала по мокрой траве, твердо направляясь к пролому в кустах, где он пролез. Джозеф заметил мелькающие босые ноги, с трудом сохраняющие равновесие, и совесть вновь кольнула его. Она не напрашивалась на все это. Она здесь не по своей воле, а из-за своей безмозглой сестры, которая сейчас, вероятно, спокойно спит в мягкой постели, если не проигрывает деньги, которых у нее нет, в каком-нибудь притоне.

Джозеф подхватил Сидони, когда она покачнулась под ударом ветра. Рукав плаща под его рукой был насквозь мокрым. В такую погоду он и собаку бы на улицу не выгнал. Она вырвалась.