11 сентября - Алексей Варламов

На следующий день Мерсед арестовали агенты национального бюро расследования и, невзирая на иноческий чин и великобританское подданство, допрашивали с пристрастием, желая установить, где находится сбежавший Сепульведа. Сестра Мерсед ничего не знала, и истязательства и унижения, через которые она прошла, оказались напрасными. Монахиню выпустили после того, как следы пыток на ее теле зажили, однако замять историю не удалось. Пиночет был вынужден приносить извинения и обещать, что дело будет расследовано, ссылаясь на тяжкие преступления, совершенные беглецами, а Анхель Ленин бежал в Аргентину, где в горах на границе с Чили устроил партизанскую базу и совершил несколько налетов на Сантьяго, пока его не выдал Пиночету аргентинский генерал Гонсалес Видела.

Варя позабыла обо всем на свете. Кончилось время сиесты, вылезла тяжелая туча со стороны озера и обрушилась на землю счастливым сверкающим дождем. В комнате стало темно, лишь отблеск молний освещал фотографию небритого Карлоса в пятнистой форме с автоматом Калашникова в руках на фоне самолета чилийских военно-воздушных сил. На этом самолете Анхель бежал из концлагеря Писагуа на севере Чили, куда его перевели из-за легочного заболевания. Пилотировали машину двое членов движения, отчисленных из летной школы, не имевших практически никакого понятия о том, что такое воздушная навигация. Они собирались долететь до Гаваны, но через полчаса угнанный борт пропал. Был ли он сбит, упал в море по вине летчиков или из-за того, что в него успели подложить бомбу, никто не узнал. Береговая охрана нашла обломки машины в двухстах километрах севернее города Икике в территориальных водах республики Перу. Анхеля Ленина оплакивала вся Америка, а два месяца спустя он объявился в Бразилии, и слава его была ужасна и велика.

Глава третья

Аггел Ленина

- Пора идти ужинать, девочка.

Варя рассеянно тыкала вилкой в севанскую форель и искоса наблюдала за революционером, запивавшим рыбу сухим белым вином. Вино гостю не нравилось, а переводчица пила много и быстро пьянела, совсем не думая о том, что оказалась еще глупее, чем в пору, когда стены ее девичьей светелки были украшены фотографиями разнообразных героев мужского мира. Но человек с судьбой Анхеля Ленина мог вскружить и более трезвую головку, а что говорить о захмелевшей от "Цинандали" студентке?

Чилиец-уругваец, вероятно, что-то почувствовал. Он смотрел на Варю насмешливо и требовательно, и под этим взглядом, который вчера еще она легко отсылала обратно, пресекая самую возможность флирта, переводчице становилось неуютно, сладко, стыдно. Боже, как нравились ей эти плавящиеся точно смола глаза! Варя не понимала, что с ней происходит. Куда делись ее надменность и неприступность? Почему позволяла этому человеку, будь он трижды героем, делать то, что он делает?

- Не надо, сеньор, сюда могут войти. Не надо, прошу вас!

Звенели вечерние комары, падающее солнце светило девушке в глаза, но она не решалась задернуть занавеску. В комнате было жарко, но ее всю, от кончиков волос до ступней, охватил озноб. Варя дрожала, а чилиец совсем ее не жалел, не слушал лепета и сбивчивых просьб, и она подчинялась ему и давала целовать себя в губы, расстегивала сарафан и роняла на пол белье. Все это напоминало что-то давно забытое и запретное. Озноб сменился жаром. Варя сдерживала себя, и оттого мучительное томление внутри обжигало как вода - то ли очень горячая, то ли, наоборот, ледяная. А потом сил удерживаться не стало, что-то переменилось, и она испытала такую невероятную смесь стыда и восхищения, как если бы все томление, скука и печаль, которые властвовали над ней эти годы, рассыпались.

- Никогда не думал, что русские переводчицы могут быть такими, - сказал чилиец, закуривая.

- Какими? - избегая смотреть на него, она стала собирать одежду. Дайте мне простыню. Я замерзла.

- Говори мне ты. У тебя красивые плечи и грудь. И мне нравится, как ты стесняешься. Я у тебя первый мужчина?

- Нет, - она посмотрела на него с недоумением.

- Это ничего не значит. Я знал женщину, у которой вообще не было девственной плевы. Но ты вела себя так, точно я был у тебя первый. Ты еще очень угловата, но со временем станешь прекрасной любовницей. Тебя, должно быть, хорошо инструктировали перед тем, как ко мне подпустить?

- Меня никто не инструктировал.

Он усмехнулся и потянул ее за волос.

На глазах у Вари выступили слезы.

- Меня не инструктировали, - повторила она упрямо.

- Ну хорошо, я тебе верю. В прошлый раз у меня была другая переводчица. Ее звали Лола. Ты не знаешь ее?

- У нас многие говорят по-испански.

- Такая тоненькая, с невзрачными чертами лица. Когда я о чем-нибудь ее спрашивал или просил перевести ваши дурацкие лозунги, она отвечала с такой же умеренностью и закрытостью, с какой позволяла обнимать себя за талию. Я намекнул, что хотел бы другую переводчицу, но мне объяснили, что в обязанности переводчиц интимные отношения не входят. "А если я хочу женщину?" - спросил я. "У нас это не принято, товарищ". - "Что не принято?" - "Мы воспитываем наших девушек так, что они блюдут себя".

Варя отчаянно покраснела не только лицом, но всем трепетным телом, и лишь неверная летняя ночь скрыла застыдившуюся наготу.

- "Если вы хотите женщину, - добавили они, - мы можем попросить, у нас есть для особых случаев..." Но я не хотел проститутку, я ненавижу тех, кто продает свое тело, и тех, кто его покупает.

Вошла молчаливая пожилая горничная, тихо убрала со стола, не обращая внимания на съежившуюся переводчицу. Она не понимала, чего хочет от нее этот человек и зачем все рассказывает, но голос, огонек сигареты, сумерки - все это было так умиротворяюще. Ей тоже захотелось курить. Кубинский табак обжег легкие Вари, она закашлялась, а чилиец был задет за живое и ничего не замечал.

- Мне говорили, что мой вопрос находится на рассмотрении, предлагали подлечиться в санатории и подучиться в партийной школе, где подвизались сотни две латинов. Бедняги конспектировали Ленина и хвалили КПСС за антиимпериалистическую солидарность. Потом меня отвезли в какое-то дурацкое место, где сопливые девчонки сверлили меня глазами и говорили, что обожают революцию. Но что бы кто-нибудь из них... Ни-ни! Даже на Кубе нет такого безобразия, как здесь. На Кубе с женщиной можно пойти в гостиницу, и никто не спросит вас, являетесь ли вы мужем и женой. А здесь мне не дали пройти с подругой в общежитие. А кто-нибудь из них считал, сколько мне осталось таких дней и подруг? - выкрикнул он, и что-то неприятное промелькнуло на его переменившемся лице. - Бежать отсюда надо, бежать, - прибавил он в тоске.

- Куда? - спросила она зачем-то.

- Туда, где мне дадут деньги. Много денег. Ваши евнухи не понимают, сколько стоит партизанская война. Они все думают, что можно победить идеями. Черта с два! Сейчас не пятьдесят восьмой год. И даже не шестьдесят восьмой. Идеи! Идеи без денег - ноль. Они только губят напрасно самых искренних и чистых. Какого дьявола ты все время спрашиваешь? Тебя специально подсунули ко мне в постель?

- Господи, что вы такое говорите!

- Мне плевать на них, так и передай!

- Возьмите меня с собой.

- Зачем тебе это, глупая девчонка?

- Мне здесь все обрыдло. Стало чужим, - она беспомощно повела озябшим плечом. - Я буду вам помощницей.

- У меня была одна помощница. Она погибла. А ее отец на похоронах поклялся, что убьет меня.

- Я не боюсь умереть. И у меня нет отца.

- Ты сама не знаешь, чего просишь, - сказал он равнодушно. - Ты мне не нужна. Ступай.

Она взглянула на него расширенными от ужаса глазами, думая, что ослышалась, чего-то не поняла в чужом голосе и языке, но чилиец смотрел мимо нее, и, испытывая невероятное унижение, путаясь в белье, Варя стала одеваться, а потом выскочила из комнаты и побежала из дома. Она бежала среди высоких, раскаленных от зноя, остро пахнущих сосен и упала в дальнем конце усадьбы на мох. Сосны раскачивались у нее над головой, муравьи облепили ноги и больно кусали, но она не прогоняла их, а мстительно смотрела, как покрывается волдырями кожа.

Когда тело стало красным, Варя встрепенулась и побежала к озеру. Не раздеваясь, она бросилась в воду и поплыла. Сарафан мешал, она выбилась из сил, но плыла и плыла к противоположному берегу. Берег был очень далеко, она знала, что не доплывет, и думала про своего отца. Варя слышала его голос, видела лицо, как вдруг лай моторной лодки заглушил все звуки. Сильные руки вынули ее из воды и стали делать искусственное дыхание. Ее рвало, она свесилась за борт и не могла поднять голову от слабости и стыда. Но люди, которые ее спасли, не говорили ни слова и отвели ее в усадьбу. Веселый доктор мельком осмотрел Варю, дал выпить горькой травы и отправил спать.

На следующий день Карлоса увезли на операцию. Переводчица с сухими глазами проводила каталку до двери и стала ждать, но прежде чем операция окончилась, на дачу приехал рыжеволосый работодатель. Он вручил Варе деньги и отвез ее в Москву.