11 сентября - Алексей Варламов

Идиотская чилийскость, чилинидад, на которой все помешались. И те, что расстреливали, и те, кого расстреливали, одинаково кричали: "Вива Чили!" Дерьмо!

Машина свернула с проспекта и выехала за город. Рей ехал в военные казармы, где находился странный человек. Он был захвачен во Дворце во время переворота, выдавал себя за бельгийца, но бельгийцем не был, отказывался называть страну происхождения, говорил на всех возможных языках; когда после нескольких допросов его поставили к стенке, чтобы припугнуть расстрелом, не то действительно пристрелить, крикнул, что если его расстреляют, русские подводные лодки разнесут в щепки военно-морскую базу чилийского флота в Вальпараисо. Это было совершенно нелепо, особенно если учесть, что у берегов Чили все это время находилась американская эскадра, однако расстрел таинственного полиглота было решено приостановить до выяснения всех обстоятельств.

Рей догадывался, кого увидит, и примерно предполагал, какую картину застанет; он бросил все и обматерил шефа тайной полиции Контрераса за то, что его так поздно поставили в известность о советском агенте, а когда наводивший ужас на всю страну чилийский полковник начал возмущаться, мол, офицер чилийской армии не позволит никому разговаривать с ним в подобном тоне, американец с удовольствием процитировал ту часть последней речи покойного доктора, где говорилось о чилийских генералах, подлецах и предателях, а после ринулся в тюрьму, устроенную в казармах полка "Такна". Он был готов ко всему, но когда ему показали Бенедиктова, королю носорогов стало дурно.

Лучший в мире андист лежал и харкал кровью. Его тело распухло от побоев и пыток электрическим током, но больше всего Рея поразило, что Бенедиктов не ругался, а, стиснув кровоточащие десны, молчал, как оскорбленная сторожевая собака.

- Мой Бог! Я же просил вас никуда не лезть, - воскликнул Рей и, к удивлению молодого капитана, получившего новое звание три дня спустя после переворота, бросился к заключенному.

Лицо гражданина мира исказила гримаса беззубой усмешки.

- Вы связались с дерьмом.

- Все они одинаковы. Чем ваш Кастро лучше? Молчите, молчите. Господи, какое счастье, что я успел. Ну что стоишь как истукан? - рявкнул он на капитана. - Немедленно вызови врача!

Тюремщик что-то пробурчал, и массивный Рей, который действительно мечтал о карьере футболиста, со всей дури вмазал ему по физиономии, косвенно предназначая удар и полковнику Контрерасу, и спесивому Аугусто Пиночету.

- Бросьте ваш спектакль.

- Какой к черту спектакль! - взревел Райносерос. - Вас спасло чудо, сэр. Как вы догадались напугать этих остолопов вашими дурацкими лодками? Это же совершенно дилетантский ход!

- Я признаю, что вы переиграли нас вчистую, - сказал Бенедиктов свистящим голосом, - но на правах проигравшего хочу дать вам совет: уберите Пиночета.

- Чем он вам не нравится? - в желудке у Рея нехорошо защемило.

- Верующий Иуда - чудовищное сочетание.

- Я знаю, Иван, - вздохнул король носорогов, - но у нас нет другой кандидатуры. И вообще не думайте о нем хуже, чем он есть. Он крепился до последнего. Но когда кубаши стали агитировать чилийских моряков прямо на кораблях, терпение генералов лопнуло. Если бы Пиночет не возглавил переворот, они сделали бы это без него.

- Уберите его, Рей, всем святым заклинаю вас, не сердите Небеса.

- Оставьте вашу русскую мистику, Бенедиктов. Лучше харкните напоследок в рожу кому-нибудь из охранников.

- Это было бы с моей стороны неблагородно, - проговорил Бенедиктов с сожалением. - Чего вы от меня хотите?

- Ничего. Вытащу вас отсюда - и ступайте на все четыре стороны. Хотя я бы не торопился на вашем месте домой. После того, что здесь случилось, вряд ли вас выпустят за границу. И это в лучшем случае. Поедемте со мной. Я предложу вам кафедру в Айове, закончите свой словарь наконец. Кстати, это вы заморочили голову бедному бельгийскому мальчику, будто бы Альенде был убит при штурме? Парень наделал много шума.

- Где он? - спросил Бенедиктов тревожно.

- Понятия не имею. А что, пожалуй, вы своего добились. Дура Европа оказалась настолько романтична, что склонилась к вашей театральной версии. Героическая оборона дворца, мертвое тело президента, обернутое национальным флагом, в президентском кресле. Человек, до конца отстаивавший мирный путь развития революции и погибший с оружием в руках, ее защищая.

- А вы не испытываете угрызений совести, профессор?

- Нет.

- И ничего не боитесь?

- Я американец.

- Да, конечно. Знаете, я, пожалуй, откажусь от вашего приглашения. Не обижайтесь. Можете оставить меня здесь, если хотите. Только скажите, что с моей женой?

- Мы следим за вашей женой и дочерью. Как вы предполагаете вернуться домой: через Лиму или Буэнос-Айрес?

Глава одиннадцатая

Explico algunas cosas*

Температура не спадала.

- Что это? Ты же врач.

Она ходила по комнате.

- Боюсь, что воспаление легких. Ее надо положить в больницу.

- Чтобы мне ее потом не отдали? Я видела беспризорных чилийских девочек. Они становятся проститутками в десять лет.

- Почему тебе ее не отдадут? Не говори ерунды.

- Я не знаю, Пит, я глупая женщина, я сошла с ума, но я не расстанусь с ней ни на минуту.

- Рене не хочет со мной говорить. Он в бешенстве. Посольство отказывается регистрировать брак. Надо бежать через Красный Крест. Мы сядем в любой самолет, который летит в Европу, а там ты скажешь, что возвращаться домой не намерена. Если вернешься, тебя больше не выпустят. Ты согласна лететь со мной?

- Если ты этого хочешь.

В полном тумане они вышли из дома, взяли такси и доехали до центра. У здания Красного Креста все было оцеплено полицией, карабинеры заглядывали каждому в лицо, сверяли документы. Девочка спала, они стояли в очереди бельгийский интеллектуал с пошатнувшимися левыми взглядами и полусоветская гражданка с двухлетним ребенком на руках. Там было много иностранных женщин, которые вышли замуж за чилийцев. Они прощались с мужьями, не зная, когда увидят их, плакали, очередь двигалась медленно, и все это было ужасно тяжело. Иногда русская преподавательница отходила с дочерью в сторонку, присаживалась на корточки и играла, а Питер стоял у стены. Им уже оставалось совсем немного, когда к нему подошла изящная женщина с восточным лицом.

- Тебя считают предателем, - сказала она негромко, но Питеру показалось, что это услышали все и посмотрели в его сторону. - Анхель передал из тюрьмы, что ты выдал его и Соню.

- Это ложь, Идрис.

- Партия вынесла приговор.

- И тебя послали его исполнить?

- Нет. Всего лишь тебе об этом сказать.

- Поздно, Идрис. Я уезжаю.

- Через неделю Соню отправляют в лагерь на север.

- Она жива?

- Она пыталась покончить с собой. Завтра мы собираемся ее отбить. Если хочешь, можешь нам помочь. Я убедила Мигеля и Баутисту, чтобы тебе дали шанс.

- Мне не нужен никакой шанс. Я улетаю.

- Как хочешь, Питер. Решай сам, но я буду ждать тебя вечером на Аламеде.

Она замолчала и стала безразлично смотреть в сторону. Подошла Елена Викторовна.

- Что-то случилось?

- Ничего, Лена, ничего. Просто встретил знакомую.

- Кто она?

Он не собирался отвечать, но под ее взглядом нехотя объяснил:

- Дочь одного японца. Несколько лет назад ее похитили у отца. Он заплатил громадный выкуп, а она не захотела к нему возвращаться.

- Влюбилась в революцию?

- Скорее в Анхеля. Он поручает ей самые невыполнимые вещи.

Через пять часов их посадили в автобус и повезли в аэропорт. Шел дождь, цепи гор были скрыты облаками. Город оставался позади. Питер ехал и думал о том, что никогда больше не увидит его, а вместо одного сокровища увезет другое. Даже сразу два. Он смотрел на чужую девочку, которая училась говорить, и думал, как обрадуется ей папа Юхан, и никто не узнает, что эта девочка рождена от другого человека. Он скажет, что она- его дочь, она и в самом деле немного на него похожа. Девочка похудела и плохо выглядит, но это пройдет. У папы Юхана, деда Юхана есть маленький пони, он научит ее ездить верхом. Перелет будет очень долгим. Буэнос-Айрес, Рио, Лас-Пальмас, Мадрид, Париж, и чем ближе они будут к Европе, тем легче станет дышать, кончится этот кошмар. Земля, державшая его в плену, смиловалась и отпускала его. Они приземлятся в Брюсселе и сразу же поедут в Гент, поселятся в большом доме, а потом у этой девочки появятся братья и сестры, но никому из своих детей он не станет рассказывать о том, что пережил в молодости, и дух революции угаснет сам собой.

- Сейчас мы полетим высоко-высоко, как птицы. Мы подымемся над этими облаками, - говорила Елена Викторовна, склонившись к девочке. - И увидим всю землю, высокие горы и океан, по которому плывут корабли. Тебе, может быть, будет немножко больно ушкам, но ты сглотни слюнку- и все пройдет.

Автобус остановился у здания аэропорта. Они встали в очередь к пограничному контролю. Все было оцеплено автоматчиками. Западных европейцев среди пассажиров почти не было: кубинцы, русские, чехи, восточные немцы. Все были встревожены и находились в той крайней степени напряжения, когда казалось: сейчас что-то произойдет, их не выпустят, положат на пол, начнут обыскивать и унижать. Тишину нарушал детский плач, молчаливые парни с автоматами стояли вокруг, и матери спешили успокаивать младенцев, боясь, что раздраженные автоматчики примутся палить по толпе.