Хождение в Кадис - Яков Шехтер

– Да, – признался Сантьяго, – случайно услышал разговор прислуги.

– Если бы ты пришел ко мне раньше, я бы смог спасти Росенду, – погрустневшим тоном произнес отец.

– Неужели святые отцы ошиблись? – воскликнул Сантьяго.

– Не ошибаются только ангелы. А все, кто ходит по земле, могут впасть в заблуждение.

– Даже король? Даже папа римский?

– Наш король и папа мудрые, прожившие длинную жизнь люди. Кроме того, у них очень опытные советники.

– Мы должны сообщить правду святым отцам, пусть они узнают про ошибку.

– Что это изменит? Росенду не воскресить, а юному гранду де Мена негоже выступать свидетелем по такому поводу. Запомни, сын, чем дальше ты будешь держаться от инквизиции, тем спокойнее будет твоя жизнь.

– Но что они могут сделать мне? – гордо выпрямился Сантьяго, польщенный тем, что отец впервые назвал его грандом.

– Я думаю, Росенда тоже так считала.

– Значит, этот негодяй будет спокойно жить дальше? Где же справедливость, отец?

Гранд помолчал и ответил только после долгой паузы:

– О справедливости я позабочусь, сынок. Хорошо, что ты о ней думаешь. Оговорив нашу служанку, этот дрововоз запятнал и наше имя. Такое прощать нельзя.

Спустя два дня, утром, во дворе раздались крики. Сантьяго и Ферди только закончили завтракать и переодевались для верховой прогулки.

– Смотри, смотри! – воскликнул Ферди, подбежав к окну. – Дрововоза мутузят!

Трое конюхов, обступив дрововоза, охаживали его кнутами. Он бросался то в одну, то в другую сторону, пытаясь прорваться через кольцо, но обжигающие удары отбрасывали его обратно. Из рассеченной губы капала кровь, на лбу вспухал багровый рубец, а конюхи, не унимаясь, полосовали его вдоль и поперек.

– Ворюга! – закричал один из них, вытягивая дрововоза по спине. – Что ты еще успел стащить?

– Я ничего не брал, это ошибка! – жалобно взвизгнул дрововоз.

– Хорошенькая ошибка! – вскричал второй конюх, поднимая левую руку с зажатым в ней кошелем. – А как кошель у тебя оказался?

– Да нашел я его, на земле он лежал перед воротами! В который раз говорю, нашел!

– У гранда в кармане ты его нашел! – воскликнул третий конюх, пуская в ход кнут. – И если даже сеньор обронил случайно свою вещь, ее надобно не в карман прятать, а возвращать владельцу!

– Да откуда мне знать, что это кошель сеньора? Знал бы, пальцем не тронул!

– Врешь, собака! – заорал первый конюх, со свистом опуская кнут на дрововоза. – Ты не слепой, на кошеле герб вышит.

– Значит, у гранда воровать нельзя, – закричал второй конюх, нанося удар, – а у других можно? Получай!

– Получай, получай! – поддержал третий конюх.

Они били его по очереди, равномерно поднимая и опуская кнуты, словно молотильщики на току. Дрововоз поначалу прикрывал голову руками, а потом, неловко скрючившись, упал лицом вниз и только вздрагивал, получая очередной удар. Грубая холстина на его спине темнела, пропитываясь кровью.

Мальчики застыли у окна, не в силах оторваться от ужасного зрелища. Наконец конюхи устали, отерли рукавами заблестевшие от пота лица, заткнули кнутовища за пояса и отошли в сторону.

– Что делать с этой падалью? – спросил один из них.

– Гранд велел передать его альгвазилам.

– Он не дойдет.

– Дойдет, как миленький дойдет. А ну, вставай! Будешь лежать, добавим.

Дрововоз засучил ногами и попытался приподняться на локтях, но бессильно рухнул.

– Сейчас я его освежу!

Конюх быстро принес кожаное ведро, из которого поили лошадей, и выплеснул на лежавшего. Тот замотал головой и сел. Вода, стекавшая на землю, была розовой. Смотреть на лицо избитого было страшно: покрытое розовыми рубцами, оно опухло и перекосилось.

Конюх поставил ведро, вытащил кнут и свистнул им над головой дрововоза.

– Вставай, ублюдок, не притворяйся.

Дрововоз испуганно вжал голову в плечи и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Я отведу, – вызвался первый конюх. – Мне сеньор поручил, я и доведу дело до конца.

Они уже скрылись за углом дома, а мальчики все еще стояли у окна, разглядывая темное пятно от впитавшейся в землю воды.

– За что они его так? – хрипло спросил Ферди.

Сантьяго подумал и ответил:

– Он украл у отца кошелек. Теперь его отведут к альгвазилу, тот посадит его в тюрьму, а потом суд приговорит отрубить ему правую руку.

– Разве всем ворам отрубают руку? – широко раскрыв глаза от ужаса, спросил Ферди.

– Только тем, кого поймают. Но Бог все видит, падре Бартоломео говорит, что возмездие рано или поздно находит преступника. Так что, Ферди, когда ты в следующий раз захочешь утащить из кухни кусок пирога, помни о возмездии.

– Я ничего не краду! – возмутился Ферди. – Мне кухарка всегда сама дает. А вот ты – я собственными глазами видел – воруешь орехи из торбы на стенке у плиты!

– Ладно, ладно, – оборвал брата Сантьяго, – нам давно пора спускаться. Одевайся быстрее.

Всю прогулку Сантьяго думал о возмездии и справедливости. Отец специально подбросил кошель перед приходом дрововоза, велел конюху избить того, кто возьмет, и передать альгвазилу. Сантьяго нисколько не жалел дрововоза и даже радовался, думая об ожидавшем того наказании. Но если бы он не заметил кошель или не стал бы его поднимать, как бы тогда возмездие настигло преступника? В конце концов, уже подъезжая к дому, он решил, что отец придумал бы другой способ и все равно сумел бы наказать подлеца.

Гордость за отца, так мудро взявшего в свои руки справедливость, теснила его грудь. Он даже хотел пойти к нему в кабинет, поведать о своей догадке и сказать, что гордится им и хочет стать таким, как он, но постеснялся. Такое открытое выражение чувств подобало скорее девушке, нежели будущему офицеру-кавалеристу.

Каждый год, перед отъездом семьи в Кадис, слуги приходили прощаться с грандом. На дорожку, по обычаю Алонги, полагалось за четыре приема съесть двенадцать виноградин, каждый раз загадывая желание. Отец, разумеется, не принимал участия в этом обряде, называя его пережитками язычества. Мать из-за слабого желудка вообще не ела винограда, но не запрещала Сантьяго и Ферди побаловаться.

Все предыдущие годы виноградины приносила на сияющем серебряном подносе Росенда. Ягоды были отборные, крепкие и сочные, сладкие до того, что скулы щемило, и Росенда в белоснежном чепце и праздничном платье, надетом по случаю отъезда господ, тоже выглядела налитой и крепкой, как виноградина.

В этот раз ягоды подавала кухарка, и, глядя на ее лицо, сморщенное, точно печеное на углях яблоко, Сантьяго четыре раза просил всемогущего Господа воскресить Росенду. Нет, он понимал, что это очень по-детски и, будучи произнесенной, такая просьба могла бы вызвать только снисходительные улыбки взрослых, но тогда, стоя на кухне, в том самом месте, где еще совсем недавно царила Росенда, он мог думать только о