«Если», 2009 № 07 - Журнал «Если»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А как определяется значимость такой информации?» За словами девочки, как всегда, стояло: «Вы ведь не позволите взорвать Аскрийские ледники?» Доктор Макробер смотрел на девочку с ужасным неодобрением.
«Мак!»
«Чего тебе?»
«Когда лангуры и хульманы выйдут на связь?»
«С первыми музыкальными тактами», — важно ответил робот.
Ох, Сеятель, зачем инженеры создают таких глупых и важных роботов! Лиценциатка покраснела от волнения. Ох, Сеятель, помоги Косте! Пусть все будет так, как должно быть, только еще лучше. Ира Летчик прекрасно знала, о чем просила. В розовой мочке пульсировала нежная звездочка смоллеты.
«Вы опять идете по следам Сеятеля?»
«От тебя ничего не утаишь».
Доктор Макробер обозлился. Он не хотел повторений. Он не хотел тратить время на чепуху, вновь и вновь отказываться от яблок, которых никогда не любил, и от доисторических напитков. Другая история Вселенной. Из своего будущего он отчетливо видел мысли Иры Летчик. Общение с Сеятелем наделило меня многими способностями, но, похоже, не только меня. Способности Глухого… Способности Иры Летчик… Теперь Котопаха… Легкие сны — вестники лжи… Тяжкие сны — вестники любви... Нелегко Косте выслушивать такое.
3.«Попробуй вспомнить».
Иру Летчик несло по течению.
Бесчисленные истории Вселенной.
Как происходит переход из одной в другую?
«У тебя есть выбор или ты все-таки привязана к какой-то одной истории?»
Девочка наморщила лоб, доктор Макробер ее не торопил. Вопросы понятны. Что она переживает там? Огненный мир — что в нем особенного? Котопаха, к примеру, всегда любил жаркие песчаные пустыни. Есть ли разница? Котопаха не раз бродил по горячим осыпающимся барханам Сахары, но это на Земле — при температурах, приближающихся к комфортным. А огненный мир, он сжигает? Он прошлое? Или он — наше будущее? Доктор Макробер видел самые затаенные мысли лиценциатки. Конечно, никаких котлов, запаха серы, никакого ужаса. Она, как чудесная рыба, плавает в густом пламени, которое есть пространство. А может, и время, — она не знает. Она не чувствует масштабов, там нет тени. А высокое ли небо? Честно говоря, она об этом не задумывалась. И никакой сьютелл там не нужен.
«Там я сама огненная».
«А это?» — указал он на след ожога.
«А это я испугалась. В самый первый раз».
«Но ты не сгорела, — засмеялся он. — Почему?»
«Потому что не стала бояться».
«Обратилась к Сеятелю?»
Лиценциатка засмеялась: «Вы сами учите нас не персонифицировать явления природы. — Смоллета в ухе Иры Летчик испустила снопик алых лучей. — Вы сами учите нас терпеливости, а мы терпеливо ждем. Да знаю я, знаю, что нельзя так говорить о Сеятеле, — заторопилась она. — Но вы сами хотели его услышать! Вы сами мечтаете обратить на себя его внимание! Почему он не слышит наших голосов, если мы — его сущность? Там в первый момент я испугалась. Но только на мгновение. На ничтожное мгновение. Огонь меня лизнул длинным языком, как собака. Он не угрожал, понимаете? Он лизнул. Он почувствовал: я не такая! Знаю, знаю, что нельзя так думать, но мне показалось…»
«Что тебе показалось?»
«Ну, понимаете… Я будто попала в огненный сад…»
«В сад? Как это понимать? Ты везде была окружена пламенем?»
«Ну да… Как в саду… Есть сад камней, почему бы не быть саду огня, правда?»
«Это походило на цветы? Ты будто бродила среди алых цветов?»
«Ну, если упасть лицом в охапку роз…»
Доктор Макробер чувствовал, как девочку опаляет внутренним огнем. Люблю… Так она думала. Люблю… Смоллета в мочке розового маленького уха испускала пронзительные голубые лучики…
«Где же ты была?»
«Во сне», — важно подсказал робот.
А девочка добавила: «А вот Котопаха — там. Котопаху я вижу».
«И общаешься с ним?»
Девочка обрадовалась: «Спросите его сами».
«Разве он здесь?»
«Вы сами учили, что историй много, а Вселенная одна».
«Неужели Котопаха в корзине?»
Он спросил грозно: «Котопаха, ты здесь?»
Ему не ответили. Доктор Макробер встал. Он подошел к корзине, отмеченной алыми иероглифами, и откинул плетеную крышку. Он боялся, что дурная бесконечность восторжествует, как в прошлый раз, и в чудовищной глубине, как в «кротовой норе», опять мелькнет тот же клоун в рубашке спектральных цветов. Но из непередаваемого далёка смотрели на него знакомые смеющиеся глаза.
«Как это у всех вас получается?»
«Кто бы понимал, доктор Мик…»
«…робус», — закончил он за лиценциата.
«Зато у меня есть девушка».
«Огненная?»
«Очень».
«Опять не повезло?»
«Почему?» — удивился лиценциат.
«Ты не сможешь повести ее на Костин концерт».
«Я как раз собираюсь это сделать», — Котопаха засмеялся. Его, как облачко, разворачивало в неведомой голубоватой глубине. Он находился за много световых лет от орбитальной станции Хубу, но доктора Макробера и его ничто уже не разъединяло. «Вы спрашиваете, что происходит с мировыми струнами?» Доктор Макробер оторопел, поняв, что на этот раз слышит не Котопаху, а наведенного вомбату, и даже понимает его. «Когда две мировые струны вступают во взаимодействие, — сладостно стонал вомбату, — возникает вероятность их превращения в третью струну. — Вомбату даже закашлялся от восторга. — Потребовалось бы пронумеровать все возможные кривые, чтобы определить реальную вероятность вступления этих струн во взаимодействие. Вместо одного параметра — заряда — нам пришлось бы вводить бесконечное множество неопределенных констант. Так что истинное взаимодействие мировых струн удобнее всего представлять в виде «брючных диаграмм», а именно: две штанины в горизонтальном срезе, перемещающемся по течению времени. Внизу срез описывает замкнутые струны, а ближе к поясу они сливаются…»
Голова закружилась, но доктор Макробер справился.
«Знаете, — сказала Ира Летчик весело и безжалостно, — вы многого не сможете понять, потому что мы сами чего-то не понимаем».
Доктор Макробер осторожно повел рукой.
Странно вытягиваясь, она ушла в бездонную глубину корзины. «Кротовая нора». В сотне световых лет от станции Хубу рука доктора Макробера прошла сквозь туманное плечо Котопахи. «У Сеятеля есть все, что есть в мире, и у него есть все, чего еще нет в мире».
4.На большой развертке возникла панорама горного склона.
Осыпи и обрывы падали вниз, тонули в зеленоватом разливе метановых облаков, в мутных разрывах проглядывали прихотливые извивы каньонов, круглился край планеты, взрезанный горными пиками. Среди звезд пылало маленькое злобное солнце, слегка размытое по краям, — намек на корону, а с запада обрывались в неизвестность тьмы стены исполинского кратера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
