Золотая дева - Анна и Сергей Литвиновы

– Но, Лизочка, – мягко начала Маша. – Твоя мама – она ведь много работает. Устает. И когда вечером приходит, ей хотя бы отдышаться надо…

– Но у этого мальчика мама тоже работает, и вообще она депутат, – покачала головой Лиза. – Мне Кася говорила.

Маша же, будто для того, чтоб размяться, встала с ковра, где они сидели с Лизой. А потом небрежно произнесла:

– Что-то слишком тихо… Может, музыку включим?

– Давай, – без особой охоты согласилась Лиза.

Маша вставила первый попавшийся диск. И, как назло, сразу же зазвучало: «Пусть мама услышит, пусть мама придет, пусть мама меня непременно найдет…»

На глазах девочки выступили слезы.

– Выключить? – с готовностью предложила няня.

– Нет, нет, – покачала головой Лиза. И шепотом прибавила: – Я ведь, знаешь, иногда мечтаю… чтобы меня другая… настоящая мама нашла…

– Лизочка, о чем ты?! – ахнула Маша.

– А вдруг моя мама… просто очень бедной была? И завела меня далеко в лес, потому что кормить было нечем. Как в той сказке, помнишь?..

Мария только головой покачала: что за глупые фантазии! А сказка эта, про Мальчика-с-пальчик, просто возмутительная. И как можно мечтать о маме, которая уводит собственных детей в лес?! Да и Кривцова не так плоха. Просто живет в ногу со временем и работу любит куда больше, чем ребенка.

И Маша задала вопрос, который давно вертелся на языке. А сейчас, очень кстати, и разговор на эту тему зашел, и музыка достаточно громко играет – если камера наблюдения включена, ничего не запишется, точно.

– Лиза! Но ведь папа, когда с работы приходит, он точно так же сначала переодевается. Потом ужинает. А часто вообще сразу в кабинет уходит и просит, чтоб его не беспокоили. Никто, даже ты…

– Но он меня все равно любит. А мама – нет, – упрямо произнесла девчонка. – Папа даже знаешь что говорил? Я когда совсем маленькая была, то болела сильно. Эта, как ее… нервология.

– Неврология, – поправила Маша.

– …Короче, даже думали, что я навсегда дурочкой останусь, – пробормотала девчонка. – И мама – она меня хотела в такой специальный дом сдать. Где одни дебилы живут. Без родителей, с одними воспитателями злыми. По десять человек в комнате. И их к кроватям привязывают, чтобы никому не мешали.

– Неправда, – сердито произнесла Мария. И, понизив голос, уточнила: – Это тебе папа такое сказал?

– Я и сама помню, – сердито отмахнулась Лиза. – И по врачам меня все время таскала, таскала – мама. А они почти все очень сердитые были… И один сказал, что, возможно, меня будет лучше изолировать…

– Ты поняла его неправильно, – твердо произнесла Маша. – А по врачам тебя мама потому и водила, чтоб ты поправилась поскорей!

– А если бы я не поправилась – отдала бы в дебильный дом. Я точно знаю, не спорь, – нахмурилась девчонка.

Маша же возмущенно подумала: вот это папаня у девочки! Хорошо же ребенка против родной матери настроил!

– И потом еще знаешь что… – печально произнесла Лиза. – Одна история была, совсем плохая, конечно… Мы в прошлом году на Лазурку поехали. Ну, в наш дом. Мама, я и Настя с Сашкой. И ты знаешь? Мама со мной даже ни разу на море не сходила! Ни разу! Я ее каждый день спрашивала: ну когда, когда? А она все говорила, что дела у нее, работа, даже здесь… А потом я услышала, как Настя своему Сашке говорит: не до дочки Елене. Что она со своим фигуристом все время, то на яхте, то в казино… – Лиза вскинула на свою няню печальный взор: – С Илюшиным, в смысле. Это любовник ее.

Крыть было нечем. Но все-таки Маша твердо произнесла:

– Нет, Лиза. Мама у любого человека только одна. И заменить ее никто не может. И я уверена: твоя мама сейчас по тебе очень скучает. И ей грустно, что она тебя не видит…

– Ничего ей не грустно, – покачала головой Лиза. – Ходит по своим косметологам и рада.

«Опять, опять с чужих слов девчонка поет!»

– А как с елкой в прошлом году получилось! – продолжала жаловаться девочка. – Папа билеты достал на самую лучшую, и я так хотела, чтобы мама со мной пошла! А она сказала, что у нее командировка. Папа еще спорил с ней, говорил, что елка – в самом Кремле, в зале приемов, и только для узкого круга, и что ему пришлось эти билеты выпрашивать просто! Но мама все равно не согласилась, и мне пришлось с Настей идти. Знаешь, как стыдно было! Там все, все с мамами были! И надо мной смеялись, что только я с няней, а Настя еще такую кофту ужасную надела, мохеровую, ярко-желтую…

– А чего же папа с тобой не пошел? – удивилась Мария.

– Ну, он же мужчина! – искренне возмутилась девочка. – Ему некогда! У него все дни расписаны! А билет – он был это… как его… горящий.

– Мама твоя работает не меньше, – покачала головой Маша.

– Почему ты ее все время защищаешь? – возмутилась наконец Лиза.

– Да потому, что мне тебя жаль, – вздохнула девушка.

– Не надо меня жалеть! Тебе не за это платят! – взорвалась малявка.

Впрочем, тут же вспыхнула. Пробормотала:

– Извини…

А потом, совсем тихонько, произнесла:

– Ты знаешь, Маша… я ведь, наверно, все-таки какой-то урод… не обманули врачи. Подожди, не перебивай… Я действительно иногда вижу, чего другие не видят… Почти всегда для меня люди – обычные. А изредка такие странные, как на раскрасках. Если в раскраске берешь и человека в один цвет раскрашиваешь… Весь синий, или весь коричневый, или весь желтый, представляешь?..

Маша обратилась в слух. А девочка неуверенно продолжила:

– Но это нечасто бывает. Только когда я волнуюсь. И вот тем утром, когда Настя умерла… ко мне ведь мама, конечно, тогда уж прибежала. Ну, и папа тоже, и Кася, и все остальные… А со мной опять это началось: когда вместо людей – такие человечки, будто пластилиновые. Папа коричневым был. Кася и все остальные – серые. А мама… мама… – Лиза набрала полные легкие воздуха и выпалила: – Мама была вся бордовая. Не красная, а такая… густо-красная. Вся как кровь. Такая же, как у Насти на постели. И я очень испугалась и плакала. А когда мама меня на руки хотела взять, я почувствовала: руки у нее будто мокрые. Будто в крови. И мне тогда еще страшней стало…

– Лиза… – осторожно произнесла Маша. – Но ведь твои человечки цветные – это просто видение. Вроде как сон. А сны – они ничего не значат.

(Хотя Лизины видения, не сомневалась Маша, далеко не сон. Однако сейчас девочку требовалось любой ценой успокоить.)

– Но ты мне никогда не казалась красной, – возразил ребенок. – И папа не казался, и Кася с Сашкой, и Костик, и дядя Володин, никто!

– Ну… может быть… – Мария лихорадочно пыталась придумать разумное объяснение, – ты просто обижалась на маму… а во сне, если на человека обижаешься, он тебе страшным кажется… Мне однажды снилось, еще когда я в детский сад ходила, что воспитательница, которая днем в угол меня поставила, теперь задушить пытается…

– Нет, Маша, – грустно вздохнула девочка. – Это ты обычная. И сны у тебя обычные. А я… я теперь все знаю.

Но больше не сказала ничего.

Встала с ковра. Взяла с полки первую попавшуюся книжку, уткнулась в картинки. И на няню внимания не обращала.

Маша грустно подумала: «Да, Лиза права. Она действительно ведает то, что другим неподвластно. А я – обычная… И ничего не поделаешь, раз так гены сложились…»

Лиза уже давно уснула, а ее няня никак не могла успокоиться после странного разговора. «Мама – вся красная. Словно кровь…»

И вряд ли это фантазии. Маша с самого начала знала: ее подопечная – человек особый. И сила у нее исключительная. Ведь тогда, в Анапе, перед авиакатастрофой все пассажиры, не ведая беды, прошли на посадку. И только Лиза идти отказалась.

Якобы потому, что мама показала ей самолет, на котором они должны были лететь. И тот привиделся Лизе ослепительно-желтым. Обжигающим. Войдешь туда – и сожжет, испепелит… Она и не пошла. И когда борт улетел, желтые краски сами собою рассеялись.

Получается, желтый для Лизы – цвет опасности. А что тогда красный? Кровь? Убийство? Смерть.

И раз в крови была Кривцова, она и зарезала Анастасию?..

Но зачем?.. Какой у хозяйки мотив? Да если мотив и был – разве стала бы умная, осторожная женщина так неразумно рисковать? Крадучись, пройти через комнату дочери, приблизиться к постели няни, оглушить ее сильнейшим ударом и хладнокровно перерезать той вены?.. Когда в доме – и муж, и вездесущая прислуга?.. И, главное, маленькая дочка за стеной?!

Да и помимо логики Маша тоже умела чувствовать людей. И могла гарантировать: Кривцова вонзить в беззащитного человека нож не способна.

Но, может, сама хозяйка и не убивала – но заказала убийство? Тогда мы вновь возвращаемся к вопросу: а где мотив? Чем могла помешать Елене Анатольевне какая-то няня?

…Маша и помыслить не могла, что об этом она узнает буквально через час.

Кася всегда любила похозяйничать во владениях Елены Кривцовой. Поваляться на удобнейшей, с водяным матрасом, кровати. Провести ревизию новых нарядов, что постоянно появлялись в примыкающей к спальне гардеробной. Протестировать очередные косметические новинки, щедро уставившие комод. Мэйк-ап себе шикарный наложишь, в Гуччи-Пуччи всякие облачишься, волосы бриллиантовой заколкой сколешь (драгоценности, те, что не миллионные, Кривцова в сейф не прятала, небрежно бросала у зеркала) – и сразу чувствуешь себя светской дамой. Главное, только перед примерками в душ сходить, чтобы хозяйка от своей одежды постороннего запаха не учуяла.