Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гена, твоё мнение. Индеец – спальник?
И опять не выдержал.
– Какое это имеет значение?! Их со стадами не меньше десятка пришло. Нормальные люди. Работяги все, труженики.
– И их что, не опознали?
– Какого чёрта?! Опознали, конечно. Бывший владелец Паласа хотел поправить свои дела игрой, так улепетнул, только увидев их. Все их опознали. И все, понимаете, все, от местной шпаны до почтенных леди, укрывают их от нас. Какой дурак делал перевод, хотел бы я знать. Вместо обследования поставил исследование.
– Постой, это же… ну да, analysis. Медицинский термин.
– Ну вот, и так все цветные врачей боятся, а исследование понимают здесь все опять же однозначно. Разрежут и посмотрят.
Новиков хохотал, раскачиваясь на стуле. Не сразу, но рассмеялся и Спиноза. За ним Шурочка и Гольцев, нехотя улыбнулся Золотарёв.
– Да, лопухнулись, – Гольцев, отсмеявшись, поглядел на часы. – Жаль, но про олимпиаду в другой раз.
– Да, – кивнул Новиков. – Спинозе убирать и спать, а нам в дорогу.
– А с этой четвёркой что? – спросила, разглядывая себя в зеркальце, Шурочка.
– А ничего, – пожал плечами Золотарёв. – Собираем информацию дальше. Давай, Гена, у тебя лучше всех получается. Входи в контакт, пей, играй. Я попробую пройтись по документам.
– Ты же занят лагерями. А там работы…
– Там одни бумаги, Шурочка. А работая с бумагами, можно кое-что обнаружить.
– А что, – Спиноза протирал очки, – лагерников совсем не осталось?
Золотарёв молча мотнул головой.
– Так же думали о спальниках, – Новиков уже вставал и вдруг замер на половине движения.
– Ты что? Костя!
– Что случилось?
– Слушайте, – Новиков обводил их горящими глазами. – Лагерное убийство, песни про Хаархан, свисты… Да Малец же – лагерник!
– Тебе, Костя, не спать вредно, – засмеялся Золотарёв. – Заговариваться начинаешь.
– Лагерников расстреляли, – кивнул Спиноза.
– По бумагам и спальников всех расстреляли. А их только у Аристова больше сотни побывало, Гена вон десяток с ходу насчитал, и сколько их ещё… – Новиков резко тряхнул головой. – Нет, лагерник Малец. Или вырос при лагере.
– Охранники работали вахтовым режимом. Вырасти при лагере Малец не мог, – медленно, явно сдерживая себя, рассуждал вслух Гольцев. – А вот в лагере… Это многие нестыковки с тем же Ротбусом снимает. И ты, Коля, лагерный свист где услышал? У Бредли.
– Д-да, – кивнула Шурочка, – он же не просто блондин, он седой наполовину, и…
– И лагерная истерика, которую он тогда закатил. Демонстративно, но на полном самоконтроле. Тоже характерно.
Что уже решили расходиться, все мгновенно забыли. И этот вихрь замечаний и озарений никого не оставил в стороне.
– Да. И ещё одно, – как всегда в таких случаях мгновенно всплыло в памяти оказавшееся нужным именно сейчас. – Сам только сейчас понял и связал. Браун. Сидней Готфрид Браун.
– А! – кивнул Золотарёв. – Я его помню. Возил нас в резервацию возле имения Бредли. И что с ним такое, Гена?
– Он приехал в Бифпит. Поиграть и вообще… по делам. И прибежал к нам с повинной. Я был на совещании у мэра и только протокол читал. Так вот, явился в комендатуру и заявил, что работал в лагерной охране.
– Что?!
– Да, Коля, именно. Сам заявил, предъявил своё удостоверение. И вот что интересно. Прибежал он утром, а накануне вошли в город последние стада. В том числе и стадо Бредли с пастухами. Кого из них Браун мог так испугаться, что прибежал к нам? Хозяин Паласа, увидев спальников, сбежал из города, а Браун…
– Ты гений, Старцев! Где он? Этот Сидней, как его там?
– Не знаю, он был отправлен по инстанции.
– Найду! Но если это так… Если… из-под земли вытащу!
Глаза Золотарева горели знакомым всем присутствующим и не раз испытанным ими самими огнём «горячего» поиска. И все знали, понимали и помнили, что этот огонь надо гасить, пока в радостной горячке не натворили глупостей.
– И что? – Гольцев смотрел на Золотарёва, прицельно сощурив глаза. – По какой статье ты его задержишь, Коля?
– Был бы человек, а статью я ему подберу, – отмахнулся Золотарёв.
– Значит, врали бумаги? – сладко улыбнулась Шурочка. – Не всех расстреляли?
– Значит, за что-то его помиловали, – ответно и не менее сладко улыбнулся Золотарёв. – А вот это уже может быть статьёй. Во всяком случае, предметом расследования.
– Ну, бог в помощь, – иронически хмыкнул Спиноза. – Найти Брауна не проблема, раз он оформлен по всем правилам, да ещё по явке. Таких немного, не потеряется. Допросить его… Хотя… хотя, стоп. Я же тоже помню это имя. – Спиноза полуприкрыл глаза. – Сидней Готфрид Браун… охранник… Есть! – он открыл глаза и продолжил, глядя на Золотарёва с искренним сочувствием. – Кстати, не охранник, а тюремщик, привлекался к ликвидации лагерей, но сумел вовремя отделиться от коллег и потому уцелел. Его вывозили на эксгумацию одного такого рва. Место он указал точно, а когда стали вскрывать, он вдруг рванул бегом. И при попытке к бегству на месте.
Общие понимающие кивки.
– Так у кого сдали нервы? У него или… – Гольцев сделал выразительный жест.
– У наших, Саша, – кивнул Спиноза. – Больше половины трупов были дети. В лагерной робе. А он стал под протокол пересказывать инструкцию о контроле выполнения. Проще, как добивали, протыкая штырями. И штыри там же рядом лежали.
– Дети? Значит, в лагерях были дети? – Шурочка старалась говорить спокойно.
– Были-были, – небрежно ответил Золотарёв. – Вот невезуха! И как теперь выяснять, кого именно этот болван испугался? Трейси с Бредли тоже… я помню, как он о них отзывался.
– Ладно, – Спиноза стал собирать посуду. – Светает уже, – и, поглядев на Шурочку, подчёркнуто сухо, «протокольно» сказал: – на Горелом Поле дети составляли до сорока процентов от общего количества.
– Да, – кивнула Шурочка. – Я помню.
– Да, пора. Гена, подбросить тебя?
– Спасибо, Костя, я на своей.
Расходились, не договариваясь о будущей встрече. Понадобимся друг другу – найдём…
…Машина остановилась, и Старцев открыл глаза. На обочине стоял грузовичок и два ковбоя копались в моторе. Один из них выпрямился и обернулся. Старцев узнал Бредли.
Джексонвилл
Когда Эркин вернулся с дровами, Женя будила Алису, и, войдя в квартиру, он услышал:
– Эрик вправду вернулся или нет?
– Вправду-вправду, – рассмеялась Женя и окликнула его: – Эркин, покажись, а то она просыпаться не хочет.
Эркин положил дрова у плиты и повернулся, но Алиса уже вошла в кухню, протирая кулачками глаза.
– Ага! Вернулся! – она широко улыбнулась. – Мам, он вернулся!
– Тише, – Женя быстро вошла в кухню. – Ты
