Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

— Встань, Иван Петрович, — тихо сказал Филипп, стараясь приподнять грузного боярина, — садись сюда. — Он положил сухонькую ладонь на широкую лавку.

Повинуясь владыке, Федоров медленно поднялся с колен и сел. Взглянув в лицо боярину, митрополит заметил на глазах у него слезы.

— Иван Петрович, успокой свою душу. Бог не допустит погибели нашей… Я дал клятву царю не вступаться против опричнины. Но молчать я больше не буду, молчание — еще больший грех. Я должен сказать, что думает церковь. Может быть, это остановит царя, поможет ему освободиться от дурмана. Как я совершу, не знаю пока. Но чаша терпения переполнилась, а конца злодействам не видно. Будь готов к худшему, — продолжал владыка. — Я заступлюсь, но может и не внять царь моим словам. Отпускаю тебе грехи, боярин Иван.

Митрополит перекрестил Федорова.

Иван Петрович поцеловал руку святителя.

На запад от берега реки Неглинки, на расстоянии ружейного выстрела от Кремля, высились стены нового опричного дворца. Стены толстые, каменные, высотой в три сажени. В крепость вели трое ворот, обшитых жестью и окованных железными полосами. На воротах изображены львы и двуглавый орел с распростертыми крыльями. Восточные ворота открывались только перед царем. Ни князья, ни бояре не могли проходить через эти ворота. За стенами виднелись высокие постройки с островерхими крышами и со шпилями. И на шпилях черные двуглавые орлы. Площадь двора для сухости засыпана на локоть белым речным песком40.

Иван Петрович Федоров с другими земскими боярами, приглашенными царем на званый обед, прошел в крепость через северные ворота. Боярам бросилось в глаза большое число хорошо одетых и вооруженных опричников, стоявших по всем углам. У главного крыльца бояр окружили десятка два стрельцов с секирами и в праздничных кафтанах. В начальниках у них состоял известный опричник Василий Грязной. Поднявшись по крутым ступеням крыльца, бояре и стрельцы вошли во дворец.

Не совсем в своей тарелке чувствовали себя званые гости. Все здесь было необычно и вызывало изумление. В городе ходили слухи, что земские бояре, выполняя приказ царя, денег на постройку не жалели и дворцовые палаты отделали с роскошью.

Когда стрельцы повели бояр по узкой каменной лестнице куда-то вниз, они, зная злобный и мстительный характер царя, беспокойно завертели головами.

Запахло сыростью. Тихо открылась перед ними тяжелая железная дверь, потом еще одна. Вскоре они оказались в подземелье, сложенном из обожженного кирпича. Дневной свет скупо просачивался сверху сквозь узкие продолговатые отверстия в кирпичной кладке.

Стрельцы подожгли факелы. Затрещала смола, и пламя осветило стены подземелья. В глубине виднелось какое-то темное пятно. Бояре долго не могли понять, что же это такое.

Василий Грязной указал на непонятный предмет пальцем.

— Воевода Федор Пастухов. Заполонен ляхами в Изборске и выкуплен великим государем. Не умел воевода ни крепости, ни самого себя защитить от ляхов и литовцев. Великий государь повелел своим людям расстрелять его из луков, чтоб другим не повадно было.

Теперь бояре поняли. Воевода был привязан к столбу. От множества стрел, вонзившихся в голое тело, он стал похожим на огромного ежа.

— Изменник, предатель, — громко продолжал опричник, — получил по заслугам, теперь его съедят собаки.

Бояре молча переглянулись. Все они знали Федора Пастухова, храброго воина и опытного воеводу. Они вспомнили, сколько врагов, ступивших на Русскую землю, он уничтожил, сколько выиграл битв и сколько взял крепостей.

Василий Грязной приказал открыть следующую дверь. Каменный пол второго подземелья был сырой и скользкий. В некоторых местах сапоги хлюпали в жидкости. Когда стрельцы принесли факелы, на лицах бояр отразились ужас и отвращение: весь пол был залит кровью. Посредине лежала куча человеческих тел, изрубленных в куски.

— Сегодня эту падаль вывезут за крепостные стены — пусть лакомятся собаки, — плюнув на трупы, изрек опричник. — Здесь восемьдесят семь человек сложили свои головы. Изменники хотели ворожбой и наговорами испортить здоровье великого государя, пусть будут они прокляты.

От приторного запаха крови Иван Петрович стал задыхаться. У него закружилась голова, он дрожал то ли от холода, то ли от виденного. Наверно, он не выдержал бы пытки и потерял сознание, но стрельцы вовремя открыли дверь ведущую во дворец. Пахнуло свежим воздухом, теплом.

Василий Грязной заставил бояр вытереть ноги о половичок и повел их по переходам. На деревянных стенах с обеих сторон очень похоже были вырезаны дубовые ветки с листьями и желудями. Большие окна дворцовых переходов пропускали много света. Бояре снова увидели солнце, вытерли потные лбы и облегченно вздохнули. В столовой палате обед уже начался. Царь Иван сидел с непокрытой головой на своем месте у стены с нарисованной на ней картиной Страшного суда. Справа на скамье лежала его остроконечная шапка. Свой посох он прислонил к спинке резного кресла.

Боярин Федоров с другими земцами-боярами поклонились царю. В это время он отрезал кусок жареного лебедя и, сунув его в рот, стал жевать, быстро двигая челюстями. Не переставая жевать, великий государь указал боярам рукой на свободные места. Земцы уселись за стол, уставленный чашами с кислым молоком, солеными огурцами и грушами. Слуги в терликах41 из зеленого шелка принесли на тарелках куски жареной птицы, наполнили кубки красным греческим вином.

Царь взял в левую руку серебряный кубок и перекрестился. Как только он поднес его к губам, все гости, желая ему здоровья, дружно встали. Выпив вино, он поставил кубок и кивком поблагодарил за честь.

Каждый раз, перед тем как отведать от какого-нибудь блюда или выпить вина, царь Иван закрывал глаза и крестился.

Через час гости насытились и изрядно выпили. Пошли хмельные шумные речи. Боярин Федоров искоса рассматривал убранство новой столовой палаты. Деревянный потолок с продольными балками украшен резьбой. Резьба покрывала оконные и дверные наличники. А пол был выложен дубовыми брусками и раскрашен в черные и зеленые квадраты. Он не заметил, как царь подозвал одного из стольников42 и дал ему большой ломоть хлеба.

— Боярин Иван Петрович Федоров! — раздался голос у него над ухом. — Великий государь Иван Васильевич, божьей милостью царь и государь всея Руси, делает тебе милость — посылает хлеб со своего стола.

Боярин Федоров поднялся с места и молча выслушал слова стольника. Он принял хлеб, поклоном поблагодарил царя, а затем поклонился на все стороны.