Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

На построенный корабль привезли съестных припасов и хмельной браги. Хозяин захотел отблагодарить корабельного мастера Ивана Баженова, его подмастерьев и учеников. Того дня на всю братию был приготовлен корм: щи из баранины с перцем, икра в зерне, жареные гуси, пироги с горохом… Новый коч понравился Строганову: рука хорошего мастера видна во всем. Аникей Федорович осмотрел шитье бортовых досок, спускался в трюм, приказывал опробовать насосы, посмотрел, хороши ли блоки и другая снасть.

Все на корабле было крепко, дельно, красиво.

Толстый Григорий Строганов еле двигался, лениво переставляя ноги. Однако его холодные голубые глаза подмечали все. Люди боялись Григория больше, чем отца.

— Сколько поднимает коч? — спросил он вертевшегося около него холмогорского приказчика.

— Четыреста пудов, господине, и мореходов двенадцать, и два карбаса. А кормщиком здеся, как Аникей Федорович приказал, Молчан Прозвиков.

— Железа не много ли положил на крепость Баженов? — допытывался Григорий.

— Что ты, что ты, господине! Баженов мастер славный, дело знает. И дерево сухое поставил, и железо только на главных членах. И во льдах кораблик хорош, и на волоках легок.

— На три года кормщику запас выдай, оружие, товары и деньги для торга. На реку Обь и дальше пойдет коч.

Внизу, на берегу, послышалось церковное пение. Протопоп Иероним из соборной Преображенской церкви спешил освятить новый корабль. Крестным ходом с иконами и хоругвями, помахивая кадилом, он три раза посолонь36 обошел «Сольвычегодск».

Три деревянные церкви на возвышенном берегу дружно затрезвонили в колокола.

Аника Федорович, прислушиваясь к голосам священника и дьяконов, вдыхал дымок кадильного ладана и усердно крестился. Пение закончилось. Строганов подал знак. Дюжий, с красной шеей мужик, стоявший возле крепежного бревна, ударил тяжелым молотом. Все замерли, однако бревно не шевельнулось и корабль не стронулся. Мужик вытер рукавом пот со лба и ударил второй раз: бревно опять осталось на месте.

В толпе, собравшейся возле корабля, пронесся вздох. Примета была плохая: корабль не хотел покинуть землю.

— Пустите, православные! — послышался голос, толпа молча выдавила вперед отца Феодора. Он подошел к мужику: — Без сноровки дела не сделаешь, дай-кось я.

Испугавшийся, растерянный мужик молча повиновался.

Перекрестясь, отец Феодор взял поудобнее молот, примерился глазом к дубовому клину, размахнулся. Все услышали, как звякнули деньги в монастырской кружке… Сильным ударом монах ловко вышиб клин. Бревно рухнуло наземь. Коч дрогнул, будто ожил.

— Пошел коч-то! — раздался из толпы чей-то обрадованный голос.

Корабль стронулся с места и, поскрипывая суставами, медленно поехал на катках к воде.

Толпа радостно закричала, полетели кверху шапки.

Когда «Сольвычегодск» закачался на волнах, кормщик Молчан Прозвиков отдал якорь. Течение могло отнести корабль на мель.

К корабельному мастеру Ивану Баженову, скромно стоявшему на корме, подошел Аника Федорович и стал благодарить. Он пожаловал ему сверх установленной платы первостатейных соболей на шапку и козловые сапоги.

— Хорош у тебя коч, словно из воды родился, — сказал Строганов.

— Как умел строил, — склонил голову мастер. — Не прогневайся, коли что не так.

— Да уж лучше некуда.

За Строгановым подходили остальные гости, и все кланялись Баженову, желали ему здоровья, поздравляли с новым кораблем.

Особнячком державшиеся старики с длинными седыми бородами, приглашенные кормщиком, запели заклинание:

Встаньте, государи,Деды и бабы:Постерегите, поберегитеЛюбимое судно.Днем под солнцем,Под частыми дождями,Под буйными ветрами.Вода — девица,Река — кормилица!Моешь пни и колодьяИ холодные каменья.Вот тебе подарок:Белопарусный кораблик…

По старинному обычаю, пока старцы пели заклинания. Молчан Прозвиков с помощью мореходов поднял якорь, поставил паруса и обошел вокруг маленького песчаного островка. Коч хорошо слушался руля, был остойчив и быстроходен. На прежнем месте кормщик снова отдал якорь.

— Приведи-ка, Молчан, того монаха, что вышиб упоры, — приказал кормщику Строганов.

Дружинники мигом привезли на коч отца Феодора.

— На что деньги собираешь? — кивнул Строганов на железную кружку с монастырской восковой печатью.

— На каменные стены для Спасо-Андроникова монастыря.

Аника Федорович посмотрел на однопалую ладонь монаха.

— Где пальцы потерял?

— На твоей службе, господине. Кормщиком на Обь и другие реки плавывал…

— Так, так… То-то ты дело знаешь… Прозвище-то как?

— Старец Феодор, а в миру Аристарх Иванов, сын Гурьев.

— Вот тебе, отче Феодор, на монастырское строение. — Строганов опустил в кружку сверкнувший на солнце золотой. — А сейчас садись за стол вместе с гостями, отпразднуй рожество нового корабля… Посади святого отца, — обернулся он к приказчику.

У стола отцу Феодору сразу очистилось почетное место.

Аникей Строганов, закрывшись в каморе с кормщиком, обсуждал тайные дела. Молчан Прозвиков узнал, куда должен он направить свой коч, с кем вести торговлю и каким способом.

На палубе начались песни и пляски. Заголосила свирель, запел гудок. Неожиданно стихла песня, оборвалась на полуслове.

За дверью каморы раздались поспешные шаги.

— Во имя отца и сына и святого духа, — произнес чей-то голос.

— Аминь, — отозвался Молчан Прозвиков и вышел на палубу.

— Аникей Федорович, господине! — вернулся он к Строганову. — Твои люди, посланные в Аглицкую землю, у дверей. Вести недобрые.

— Зови.

В камору вошел плотный бородатый человек с повязкой на голове и низко поклонился Строганову.

— Дементий Денежкин, ты?

— Я, господине.

— Сказывай.

— Сказывать недолго. Вышли из Колы благополучно. Как прошли Северный нос, напали на лодью чужеземные люди. Множеством взяли.

— Почему же напали?

— Они говорили: «Нет вам сюда дороги. Если хотите торговать, нашим купцам товары продавайте, а они повезут в другие страны на своих кораблях…» Нас на карбас посадили, кто вживе остался, а лодью с товаром захватили. Мы на карбасе от Северного носа шли.

— Кто сгиб?

— Сергушка Сумкин, Никола Лобода, Третьяк Собакин, Андрюшка Кольцо… в бою убиты.

Строганов поднялся со скамьи.

— Вечная им память! — строго сказал он. — А сирот ихних я выкормлю.

И снова тяжело опустился на лавку.