Современная мадонна - Шэрон Кендрик

— Конечно, сердишься!

Роури засмеялся, удивляясь, как легко он может отбросить все свои заботы, когда с ним Энджел.

— Хорошо, значит, так оно и есть.

— Ровно настолько, насколько ты осознаешь это!

Роури немного отстал и посмотрел, как она идет чуть впереди него. На Энджел были черный жакет и джинсы. Обыкновенные джинсы, но они так уютно облегали ее каждый раз, когда она выносила ногу вперед. Роури сглотнул и ускорил шаги.

— Ты не хочешь узнать, почему? — спросил он. Энджел взглянула на него из-под полей зеленой вельветовой шляпы, которая необыкновенно шла к ее глазам. Они вышли, чтобы купить одежду для Лоркана, но шляпа словно специально ждала ее, и Роури настоял на том, чтобы купить эту шляпу. Энджел получила огромное удовольствие, позволив это ему.

— Почему что? — спросила она, нахмурившись.

— Почему я сердился.

Вздернув носик, она повторила его слова.

— Меня это нисколько не интересует!

Роури улыбнулся и склонился над коляской, глядя на спящего Лоркана.

— Может, погуляем еще немного?

— С удовольствием. — Энджел наклонилась и поправила Лоркану голубой чепчик.

— Мы сможем купить большую коляску, когда у нас будет новый дом, — заметил он задумчиво. — И поставить ее на солнышке, как ты хотела.

В этот момент Энджел хотелось обнять его крепко-крепко, но она вовремя одумалась.

Ей нравилось, как все обстояло в данный момент. Она была довольна жизнью. Пожалуй, даже очень довольна, хотя и не старалась точно определить, чем именно.

Прошло две недели с тех пор, как они приехали в Лондон в ту холодную беззвездную ночь. Две недели, в течение которых она поняла, что любит маленького Лоркана все сильнее и сильнее с каждым днем. И еще она поняла, что очень трудно не разрешать себе такое же сильное чувство по отношению к его дяде…

Холодный ветер трепал их волосы, пока они шагали к Уимблдонскому скверу. Роури бросал взгляды на Энджел, размышляя о том, что жизнь имеет странное свойство идти совсем не так, как ты ожидал. А потом он подумал о Чаде и вздрогнул.

Как глупы и бессмысленны все рассуждения, решения оставить что-то на завтра. Ведь все знают, что завтра может так и не наступить.

Машина остановилась, пропуская их, и Энджел выкатила коляску на переход. Роури следовал за ней.

— Можно я задам тебе один вопрос? — спросил он вдруг, и Энджел отвернулась, понимая, что за этим последует.

Сжав ручку коляски, она ответила:

— Задавай.

Для человека, который всю свою жизнь только и делал, что задавал вопросы, этот вопрос оказалось очень трудно выговорить.

— Энджел, мне очень непросто…

Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. Ему трудно! Она каждое утро просыпалась, думая, наступил ли тот день. Каждое неясное ощущение в желудке заставляло ее думать, что цикл начался раньше. И когда оказывалось, что тревога была ложной, она испытывала безотчетную радость.

— Это непросто и для меня, Роури, — тихо сказала Энджел.

Он затаил дыхание. Как ему хотелось, чтобы никогда не было смерти Чада и того всплеска страсти — ничего, совсем ничего. Кроме Лоркана. Дети — это невероятно трудная работа, но больше он не сможет жить без этого крошечного человечка. Никогда.

Роури просто хотелось, чтобы они с Энджел встретились в какое-то другое время и он мог бы свободно целовать эти полные, как розовые бутоны, губы. Целовать без горького ноющего чувства вины и горя. Он грустно улыбнулся ей:

— Так, когда это должно быть?

— Скоро. Очень скоро.

— Прекрати, Энджел, это не ответ.

— Но если я назову точную дату, наша жизнь станет похожа на обратный отсчет, как перед стартом или перед взрывом! — Энджел постаралась улыбнуться ему. — Каждый раз, направляясь в ванную, в твоих глазах я буду читать невысказанный вопрос. Ты, пожалуй, начнешь разыскивать полупустой пакет с тампонами!

Роури громко вздохнул и рассмеялся. Она была неподражаема!

— Если бы кто-нибудь другой сказал мне это, я был бы просто шокирован!

— Я сама шокирована! — задумчиво призналась Энджел. — Я никогда не говорила никому ничего подобного.

— Так что же изменилось? — вслух подумал он. Ведь дело было не в его страстном эгоистичном желании. Он чувствовал ответственность.

Энджел слегка пожала плечами, но сердцем она знала ответ.

— Думаю, это случилось, когда умер Чад.

Ревность острой болью отозвалась в его сердце.

— Значит, ты поняла, что любила его, несмотря на все, что произошло?

Она покачала головой, и прядь черных волос выбилась из-под зеленой шляпки.

— Нет, Роури, — тихо ответила Энджел. — Как раз наоборот.

— Объясни.

Она старалась как можно тщательнее подбирать слова:

— Думаю, тогда я просто еще не знала, что такое любовь. Мне внушили с детства, что моя девственность, как особый дар, достанется человеку, который станет моим мужем. И мне было так одиноко в Лондоне! Когда появился Чад, все стало гораздо проще. Но никто не заставлял меня выходить замуж за него, это был мой выбор, — с горечью добавила Энджел. — Когда Чад сбежал, я чувствовала злобу и пустоту. О, я не сразу сдалась. Я попыталась жить независимой жизнью в Лондоне, поддерживать отношения с нашими общими друзьями, но мое сердце было не с ними. Да они никогда и не были моими друзьями. Без Чада я в их глазах не была полноценным человеком, личностью, и в какой-то степени они были правы. Чад не был хорошим кукловодом, но он исчез, не перерезав нити, которые связывали меня с ним. Тогда я уехала обратно в Ирландию, хотя и не собиралась оставаться там навсегда…

— Но все же осталась!

— Да, осталась. Потому что так было легче: боль притуплялась. Словно все свои чувства я оставила в Лондоне. И когда… когда ты сообщил мне ужасную новость, это стало как бы пробуждением. Было очень больно, но по крайней мере я почувствовала, что я-то еще жива! Я поняла, что бесплодно растрачиваю свою жизнь, и вдруг сразу повзрослела. Вот тогда-то я и решила, что никогда больше не буду обманывать себя.

Роури слушал ее и с тревогой думал, что, вероятно, ошибался, принимая Энджел за прежнюю застенчивую и робкую ирландскую девочку. Она стала прекрасной и чувственной женщиной.

Но и ответственность за нее он нес как за женщину.

— Значит, я могу разрушить твою жизнь… — с трудом выговорил он. — Если ты носишь моего ребенка.

Сердце Энджел дрогнуло от радости, когда она услышала слова «мой ребенок», произнесенные хрипловатым, словно севшим голосом.

— «Разрушить мою жизнь» — уж очень драматично это звучит, Роури!