Русская армия и флот в XIX веке - Любомир Бескровный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для упорядочения поверок штаб армии составил проект инструкции проведения инспекторских смотров[315], где говорилось: «Для содержания войск во всегдашней исправности, готовности во всякое время к движениям, сбережения оных во всех частях, равномерно и для сохранения порядка службы, без коего ни одно войско долго существовать не может, необходимо должны при войсках быть инспекторы». На инспекторов возлагалась обязанность проверять комплектование, довольствие и боевую подготовку войск. Маневры 1820–1823 гг. под Курском, у Риги и под Москвой[316] завершились изданием замечаний по поводу маневров и «Общих правил для руководства впредь как в подобных случаях, так и в действительных сражениях против неприятеля поступать должно». На маневры был высказан здоровый взгляд, что, поскольку они в мирное время имеют в предмете образование военных людей для войны, то и «должно исполнение оных походить на действительные сражения, дабы получить полные об оных понятия»[317].
В то же время говорилось, что маневры должны в мирное время отработать определенные типы боевых порядков, сочетающих линейные и глубокие построения[318]. Теперь оставалось сделать один только шаг к «нормальным боевым порядкам» (лишившим войска возможности проявления какой-либо инициативы), что и было сделано в 1825 г. В конечном счете дело свелось к тому, что глубокие построения были вложены в линейные формы и сведены к нескольким типам боевых порядков, для чего были разработаны в 1-й армии «Общие правила»[319] для боевого порядка, положенные в основу «Боевых порядков для гвардейских пехотных дивизий 1825 года»[320].
Стремление установить единый порядок в строевых занятиях привело к тому, что при главных квартирах 1-й и 2-й армий были созданы дивизионные учебные батальоны, подчиненные специально выделенным штаб-офицерам[321]. Учреждение таких батальонов ставило целью упорядочить вопрос обучения и установить единую систему, но вскоре они превратились в «экзерцицмейстерские школы» унтер-офицеров. В соответствии с приказом царя все унтер-офицеры должны были направляться в эти батальоны за год до выслуги лет[322].
Во второй четверти XIX в. полевая подготовка регулировалась рядом инструкций и наставлений, в частности действовали: «Руководство молодым офицерам к отправлению военной службы разных родов войск в военное время», «Полевой устав» 1846 г.
Подготовка шла в лагерях, куда выводились ежегодно все войска[323]. За два месяца в лагере отводилось только два дня на стрельбу в цель, а все остальное время уходило на маршировку. Этой стороне дела придавалось огромное значение. Научить массы передвигаться в боевых порядках оказывалось совсем не легким делом: это требовало огромного напряжения и времени. На Калишских маневрах 1835 г.[324] войска резервного Калишского корпуса были представлены прусскому королю, и последний был изумлен точностью исполнения массами всех перестроений. Прусская гвардия, бывшая на этих маневрах, была посрамлена. Николай I был доволен. Он перещеголял своих учителей. На маневрах всем присутствующим высшим чинам были розданы «типовые боевые порядки», по которым и проводились учения. По существу они мало чем отличались от «боевых порядков», принятых еще в 1825 г. По этим «боевым порядкам» проводились маневры на всех пунктах, где собрали войска[325].
Большой интерес представляют Кишиневские маневры 1827 г., проведенные также в присутствии Николая I. Для маневров были составлены два больших отряда. Срок маневров — семь дней. Тема — война с Турцией. При определении характера действий руководствовались указаниями Николая; главное, «чтоб в основание сих маневров были приняты боевые порядки, подобные нормальным… Поелику же маневры сии должны представить совершенный образ предполагаемой войны, то… (они должны) послужить наставлением для всех чинов армии относительно следования, расположения и действия войск»[326]. Это последнее указание принесло свою пользу, но практически во время войны 1828–1829 гг. показанными «боевыми порядками» войска не руководствовались.
Значительным событием явились маневры 1839 г. на Бородинском поле, проводившиеся в течение семи дней. Тема — отражение удара неприятельского корпуса, наступающего от Смоленска на Можайск. Боевой порядок — нормальный[327].
Нормальные боевые порядки демонстрировались также на Царскосельских маневрах гвардейского корпуса в 1839 и 1840 гг.[328]
В 1840 г. Киевская инспекция разработала правила маневрирования большими массами войск[329]. По этим правилам в 1842 г. шли маневры Сводного кавалерийского корпуса у Вознесенска, 1-го и 3-го резервных кавалерийских корпусов под Харьковом в 1845 г. и маневры 1842 г. под Елизаветградом, где были показаны действия пехоты и кавалерии. Маневры были повторены также в 1852 г. и под Москвой[330].
Специальные артиллерийские маневры проводились в 1842 г. у Красного Села. Тема — атака крепости. На Красносельских маневрах 1844 г. была показана переправа через водные преграды и переход артиллерии в наступление. Значительные по масштабу маневры были проведены, наконец, под Чугуевом в 1845 и 1852 гг.[331]
В 1852 г., т. е. за год до Крымской войны, Николай I решил лично осмотреть войска и поприсутствовать на маневрах. В воздухе пахло порохом и нужно было приготовиться «достойно» ответить «зазнавшимся туркам».
Николай три дня пробыл в Красносельском лагере. 17 июля шли линейные учения по дивизиям всей гвардейской пехоты с пешей артиллерией. В приказе по войскам говорилось: царь «к истинному своему удовольствию нашел, что строевые образования сих войск доведены до высокой степени совершенства. Доказательством этому служат необыкновенный порядок, спокойствие и вместе с тем быстрота и самая подробная отчетливость, с какими исполнялись решительно все движения и построения…». На другой день проверялась подготовка всей гвардейской кавалерии. В приказе отмечалось, что войска находятся в таком же «блистательном состоянии», как и пехота и пешие батареи[332].
В заключение 19 июля были проведены маневры, во время которых была продемонстрирована «общая связь действий, точность частных построений и тишина во фронте при быстром исполнении самих действий»[333].
Николай был в восторге от гвардии. В сентябре этого же года он прибыл в Елизаветград и присутствовал на линейном учении 1-го резервного кавалерийского корпуса с его артиллерией. Он остался доволен подготовкой конницы и специально отметил «правильность и быстроту в производстве движений, сопровождаемые замечательным спокойствием, тишиною и вниманием, за что объявляет полную и совершенную свою признательность»[334]. Подготовка 5-го корпуса царя не удовлетворила. Он приказал «строго наблюдать, чтобы не допускали никаких изменений от правил строевых уставов»[335].
Войска превосходно исполняли все уставные построения, главное, они великолепно маршировали. Качество же огневой подготовки царя не интересовало.
Вера в уставные порядки была весьма велика.
Князь И. Ф. Паскевич приписывал успех в венгерской кампании только тому, «что войска придерживались устава». Николай I, получив донесение Паскевича, сказал Н. Н. Муравьеву: «Стало быть, все, что мы ныне в мирное время делаем при образовании войск, правильно и необходимо для военного времени»[336]. Муравьев записал в дневнике: «Они уверены, что эти боевые порядки суть настоящие изображения военных действий, и что тот только воин, кто знает равнение, дистанции и интервалы. Государь убежден по ложным и грубо льстивым донесениям фельдмаршала, что войска вступили в дело в предписанном уставом строе боевых порядков»[337]. Тем горше оказалось пробуждение в Крымскую войну, где «нормальным боевым порядкам» был нанесен смертельный удар.
Воспитание войскПроблема воспитания войск стала как никогда остро еще в первой четверти XIX в. Как и прежде, перед армией стояла задача охраны порядка внутри государства и обеспечения внешнеполитических задач страны. Участие русской армии в ряде заграничных походов 1805–1807 гг., Отечественная война 1812 г. и послевоенный период имели свои особенности, и «воспитательная политика» Александра менялась в соответствии с этими особенностями.
В первые же дни нового царствования были объявлены указы об уничтожении тайной экспедиции[338], все лица, обвиненные тайной экспедицией, были освобождены, «повелено» было также «всех выключенных по сентенции военного суда и без суда по приказам генералов, штаб— и обер-офицеров считать отставленными от службы»[339], появился также манифест, смягчавший наказания всем осужденным. Специально сформированной комиссии была даже дана инструкция, по которой эти осужденные разбивались на три группы. К первой группе были отнесены «люди, коих вины важны были только по обстоятельствам политическим», ко второй — оскорбители величества (прежнее «слово и дело»)[340].