Сломя голову - Джули Дэм

Спустя пять тошнотворных минут Хельмут-бой влетел на другую парковку и остановился посреди тротуара напротив большого бетонного здания эпохи семидесятых. Я быстро прикрыла глаза, когда он глушил мотор и слезал с сиденья.

— О'кей, девушки, вперед.

Он помог нам обеим слезть с «веспы» и повел к входу. Нажал на какие-то цифры, и зазвучал зуммер — дверь открыта. Мы миновали еще одну дверь с кодовым замком, затем гуськом проследовали в маленький лифт, в котором надо было закрыть за собой рукой дверь, складывающуюся гармошкой. Я слышала скрип от ременного привода, когда лифт медленно поднимал нас в верхнюю часть здания. Достигнув четвертого этажа, лифт рывком остановился, и дверь медленно отползла в сторону. Хельмут-бой выпихнул нас направо. Я продолжала идти, когда он окликнул меня:

— Можешь открыть глаза. Вон та квартира слева.

Я несколько раз моргнула и поспешила назад по коридору. Желтые цветочные обои облупились на углах, и даже при тусклом освещении (одна из голых лампочек на потолке перегорела) можно было разглядеть некоторые забавные пятна в форме улья — пышной женской прически — на сером ковровом покрытии. Я сняла с глаз Лолы повязку.

— Нервничаешь? — спросила она.

Я ответила взволнованной ухмылкой.

— Господи! Сердце трепещет! — И огляделась вокруг. Хельмут-бой стал едва заметным.

— Вот мы и здесь. — И Лола постучала в дверь двумя сериями из трех ударов.

Ничего.

Она подождала секунд двадцать и снова постучала.

— Луис-Хайнц?

На сей раз, я услышала чьи-то тихие шаги за дверью.

— Que est-ce?[31] — произнес приглушенный мужской голос, казавшийся удаленным от двери шагов на десять.

— C'est Lola![32] — крикнула она в ответ бесплотному голосу. И повернулась ко мне: — Странно. Луис-Хайнц не говорит по-французски.

— Что? Ты не предупредила! На каком же языке он говорит? — спросила я бешеным шепотом.

— На испанском, ретороманском и эсперанто.

— Эспер-чего?

— Эсперанто. Это загадочный язык, придуманный каким-то утопистом, который хотел создать всеобщее универсальное средство общения. Родители Луиса-Хайнца не говорили на языке друг друга, поэтому выучили эсперанто. По крайней мере так я поняла из его объяснений.

Я тупо уставилась на нее.

— Они были хиппи…

— Даже не собираюсь начинать беспокоиться о том, каким образом, ради всего святого, мы предполагаем с ним общаться, — заявила я значительно более взволнованным шепотом. — Первым делом главное. Что теперь?

Лола снова постучала.

— C'est Lo-la, — произнесла она медленно. — L'agent de presse[33].

Человек за дверью шагнул ближе к двери и остановился. Я слышала, как неизвестный какое-то мгновение шуршит у глазка — и как он выругался. — Merde![34] — пробормотал он.

Послышался звук, отодвигаемых дверных засовов и открывающихся замков, прежде чем дверь начала медленно, миллиметр за миллиметром, со скрипом открываться.

Я отступила назад и затаила дыхание. Действительно, merde.

И клянусь именем святой модной троицы — Ко-ко, Карла и Ива — это был Жак.

5

Бог знает что происходило в моем мозгу после «писко» и «веспы», но первой мыслью было, что Хельмут-бой привел нас не к тому порогу… где по случайности оказался Жак.

— Какими судьбами вы здесь! — сказала я, стараясь скрыть смущение за поспешной натянутой улыбкой. — Забавное совпадение. Думаю, мы постучали не в ту дверь. Итак, здесь вы живете? Вообще-то мы здесь по делу…

— Алекс… Алекс. — Он мягко, но настойчиво потянул меня за локоть. — Не знаю, почему вы здесь, но думаю, что попали по адресу. В любом случае заходите!

Я остановилась, буквально переступив одной ногой через порог. Слова Жака ударили по голове, как в мультике про Уайла И. Койота[35]. Подавленная и смущенная, я не могла сдвинуться с места. Такими же спутанными, как оборванные телеграфные провода, стали мысли, которые я, конечно, не могла передать Лоле, а та беспечно шла прямо на меня и, споткнувшись, упала бы с высоты своих шпилек, если бы Жак не подхватил ее.

— Лола! — воскликнул он поверх моего плеча. — Я надеялся, что мы с вами встретимся.

Лола остановилась и повернула голову, рассматривая лицо Жака в поисках знакомых черт.

— Мы уже… мы виделись в клубе вчера вечером? — спросила она задумчиво. — Извините, как-то не очень четко помню. О-о-о… Вы угощали меня коктейлем? — сделала паузу. — Знаете, — добавила она изящно, — если я и отнеслась к этому благосклонно, это вовсе не означает, что я была заинтересована…

Жак покачал головой и попытался завести нас внутрь. Мне пришлось сдерживать смех; меня поражало, как просто Лола укладывает вещи в контекст. Это, так сказать, присущая ей особенность. Когда я начала объяснять Лоле, что это тот самый мой бывший школьный учитель французского и — что, возможно, гораздо более достойно упоминания — парень, который помог мне подобрать те великолепные туфли, которые она видела каблуками вверх на газетных снимках. Жак поторопил нас войти, заперев дверь на три замка. Только я собралась пошутить, что не стоит беспокоиться: мы уже оторвались от плохих парней во время гонки на маломощной «веспе». Но стоило мне взглянуть на него, как я заметила — тревога загасила искорки в знакомых глазах и стерла с лица загар. Я решила предоставить ему ведущую роль.

Жак жестом предложил нам присесть на складные стулья, представлявшие собой единственную мебель в прямоугольной комнате без занавесок на окнах. Лоскутки материи и остатки пряжи, упрямо цеплявшиеся за полинялый персидский ковер, были единственным свидетельством того, что модельер работал здесь; а стоило поднять голову, как перед глазами возникал другой «ковер» — сотни газетных и журнальных вырезок и полароидных фотографий, аккуратно прикрепленных кнопками и покрывавших всю площадь одной из бежево-серых стен от пола до потолка. Я была заинтригована. Хотела подойти поближе, чтобы рассмотреть изображения одно за другим, но прежде чем смогла сдвинуться, Жак начал говорить:

— Простите за неудобства с «веспой» и прочим. Это был мой племянник Уилл. В этом семестре он проходит практику за рубежом. Толковый юноша, только слишком всерьез воспринимает правила Луиса-Хайнца. А после того что случилось, я думаю, мы не можем не быть очень предусмотрительными…

— После того, что случилось? — переспросила я. — Лола показывала мне творения Луиса-Хайнца, и я до смерти хочу познакомиться с ним.

Жак выглядел смущенным.

— Я не видел его и, не разговаривал с ним уже почти два дня, — сообщил он с долгим вздохом. — Вчера утром все было в порядке, он сказал, что наконец перестал волноваться по поводу показа.