Венчание с бесприданницей - Анастасия Туманова

От барина посетитель выскочил не в пример быстрее, злой, как сатана перед Пасхой, с разбегу прыгнул в сани и укатил. По свидетельству отвозившего его мужика Степана, приезжий господин всю дорогу ругательски ругал барина, называя и его, и всех прочих господ «ничтожными паразитами» и ещё другими мудрёными словами, которых Степан не запомнил. От самого Зосимова добились немного. Узнали только, что приезжий барин – сам художник из Академии, случайно увидел картины Трофима в смоленской лавке, скупил всё, что там нашлось, не поленился приехать в Гнатово познакомиться с крепостным живописцем и сделал даже попытку убедить князя дать Зосимову волю. Попытка, однако, оказалась неудачной.

«И то сказать – на кой нашему барину Трошку на волю пущать? – согласились мужики. – Так с него хоть оброк имеется, а на воле что с него взять? Этак всё хозяйство прахом пойдёт, ежели каждого по чужой прихоти отпущать. Ишь как, – из губернского приехал и пусти ему Трофима на волю! Кабы ещё хоть выкупил, так другое дело было-то…»

Сам Трофим по этому поводу ничего не говорил и не выказывал никакого огорчения. Однако сердитый господин из уезда приезжал к нему ещё не раз, и они вдвоём вели долгие беседы, в которых никто из любопытных односельчан Зосимова не понимал ни слова.

Между тем в доме Зосимова подрастала дочь Варя. Красавицей она не была, но в густых, неожиданно вьющихся, медных волосах, зелёных весёлых глазах, веснушках было что-то неудержимо привлекательное. Деревенские парни заглядывались на дочку Трофима не шутя. Отец не только обучил её грамоте, но и привил желание читать: в хате у Зосимовых можно было найти и жития святых, и Пушкина, и Загоскина, и Марлинского с бароном Брамбеусом. В одну из зим Варя обучалась шить у мастерицы из барского дома и выучилась не только кроить себе платья, но и заниматься белошвейным ремеслом, изящной вышивкой и вязанием. Узоры для вышивания Варя Зосимова обычно придумывала сама. Получалось это у неё так хорошо, что вскоре тринадцатилетняя девочка начала делиться узорами с лучшими барскими белошвейками. Заметив это, отец начал понемногу учить Варю рисунку.

Как-то раз Трофим, торопясь закончить срочный заказ из города, поручил дочери дописать фон пейзажа и остался очень доволен её работой: поправлять за Варей было почти нечего. Вскоре Варя стала незаменимой помощницей Трофима в работе над заказами.

Волю Трофим Зосимов и его дочь получили три года назад – совершенно неожиданно для себя. Молодая супруга графа, Вера Николаевна (обращения «барыня» она почему-то не любила), однажды захотела взглянуть на работы деревенского художника и пришла от них в восхищение.

«Я добуду вам волю, Трофим Игнатьич», – твёрдо пообещала она. Зосимов искренне поблагодарил добрую барыню за заботу, но предупредил, что ничего путного из её хлопот не выйдет: «Барин наш не любит своих людей попусту на волю отпускать».

Однако судьба распорядилась иначе. Барин Станислав Георгиевич умер, а перед смертью распорядился отпустить на волю нескольких дворовых, особенно преданно служивших ему, – и Трофима с дочерью, за которых настойчиво просила его жена. Дворовые кучер, повар и престарелая нянька никакой воли знать не захотели и слёзно умоляли барина оставить их при доме: «Потому куда ж мы на старости лет от вашего семейства денемся?» Зосимов же принял вольную себе и дочери спокойно, поклонился барину, однако к ручке, к негодованию всей дворни, подходить не стал. Барину, впрочем, это было уже безразлично: той же ночью он скончался на руках молодой жены.

Все были уверены, что, получив волю, Трофим Зосимов уедет в город. Но он, к удивлению односельчан, остался на месте, всё так же продолжал работать на своей полоске земли, а зимой – трудиться над заказами из города. Несколько заказов дала ему барыня – и осталась очень довольна собственным портретом. Трофим изобразил её сидящей в кресле в чёрном траурном платье, с книгой в руках. После этого по её просьбе Зосимов ездил в Москву, писать каких-то барыниных знакомых, – и вернулся почти весёлый: насколько могло быть весёлым его всегда суровое, с горькими складками у рта лицо. За полученные в Москве деньги он откупил у барыни свою землю и сделался, по мысли односельчан, самым счастливым в мире человеком.

Многие спрашивали Трофима: зачем он не перебирается в город?

– Для Варвары там соблазну много, – следовал задумчивый ответ. – Город что вертеп да Содом с Гоморрой… Девице молодой там одни только блазни могут быть. Вот коли замуж её с божьей помощью выдам – тогда, может статься, землю да дом им с мужем оставлю, а там… – Тут Трофим задумывался и не очень последовательно заключал: – А там как Господь повелит.

Барыня Вера Николаевна тем временем приметила смышлёную и талантливую девочку. Однажды, лично зайдя к Зосимову, она спросила – не разрешит ли тот давать его дочери уроки географии, истории и словесности.

– Весьма буду вам благодарен, – немного подумав, с достоинством ответил Трофим. – Потому я её уже всему, что сам знал, выучил, а Варьке ещё хочется. В книгах вон не все места понимает, ревёт даже…

Варя накинулась на учёбу с жадностью. Трижды в неделю, надев своё лучшее холстинковое платье, она робко входила в барский дом с чёрного входа и заглядывала в барынин кабинет. Как ни была Вера занята обширным хозяйством имения, она находила время заниматься со способной девочкой и приходила в восторг от её успехов.

– Трофим Игнатьич, ваша Варя – это просто чудо какое-то! – говорила она Зосимову. – Память великолепная, всё схватывает на лету, во всё вникает… Скоро она закончит у меня курс наук, и ей смело можно будет сдавать экзамен на аттестат учительницы!

– И кто это крестьянское дитё до экзаменов допустит? – пожимал плечами Трофим. – Вы, Вера Николаевна, и сами знаете, что выше своего сословья не прыгнешь. Да и ни к чему это. Я всю жизнь в крепостных проходил и ни разу Бога роптаньем не прогневил. Потому знал – барская воля на всё, кроме головы моей, мыслей моих… Бывало, на полосе с сохой аль с бороной надсаживаешься, уж казалось бы, и вовсе невмочь… А как вспомнишь, что зима настанет, хлопоты, стало быть, все закончатся… И сяду я за холст и стану матушку попадью Прасковью писать али вот ребятишек… Али вид на церковь нашу с косогора-то, где колокольня так прямо в облака и пронзается! Сразу в душу покой всходит, и что угодно вынести можно. Гляжу, и Варвара такая ж становится. Даром, что многому учена, а носа не дерёт! Вон сколько у неё подружек на деревне! Чуть праздник аль вечер свободный – знай чирикают за плетнём, зовут её – в хоровод аль там в горелки… Она и бежит, и носится с ними, и смеётся… А потом позовёт одну иль двух подружек, упросит их с час спокойно на лавке высидеть – глядь, а уж набросок-то и есть! Подолгу девкам сидеть некогда, так Варвара после и по памяти закончит! И подпишет… «Трофим Зосимов». Так, значит, чтобы в лавке опосля этот портрет как мой купили.