Счастье рядом - Николай Вагнер

— Совсем немужское дело, показывай, где вода. Пришлось проводить ее в кухню, хотя Андрею очень не хотелось, чтобы любопытная Аля встретилась с Жизнёвой.

Все получилось против его желания: Аля как раз была на кухне и мыла посуду. Она бросила на Жизнёву короткий изучающий взгляд и сухо поздоровалась. Но уже в следующую минуту, заметив, как Татьяна Васильевна умело моет виноград и просто, приветливо говорит, Аля заулыбалась. В ее взгляде почувствовались уважение и теплота. Между ними сразу возник непринужденный разговор. Андрей стоял в дверях с полотенцем и внутренне сердился на Алю, которая, по его мнению, всегда встревала некстати и теперь даже мешала. Совсем не чувствовала этого Жизнёва. Она обливала виноградные гроздья кипяченой водой и клала их на тарелку, одновременно расспрашивая Алю о том, где она работает, что думает делать дальше, учится ли. Закончив мытье, она пригласила Алю на воскресный завтрак, который «давал сегодня князь Андрей».

Аля отказалась, сославшись на то, что у нее куплен билет в кино. Тогда Жизнёва настояла на том, чтобы она взяла самую крупную гроздь.

Внизу хлопнула входная дверь, в доме стало тихо.

— Вездесущая эта Аля, ей бы мальчишкой родиться, — сказал Андрей.

— Напротив, очень внимательная и, мне кажется, добрая девочка. Почему ты ее невзлюбил?

— Просто, она всегда некстати... а впрочем, наговариваю. Начнем?

— Подожди. Расскажи еще раз, как все это произошло. Неужели он хотел тебя уволить?

— Все было, но не стоит об этом сейчас...

— Нет, почему же, это очень серьезно. Я встретила Кедрину, и она рассказала мне о заявлении Розы Ивановны. Какие люди!.. Я уверена, если б ты не спорил с Буровым, то ничего бы подобного не случилось. Такие, как он, пойдут на любую подлость, лишь бы сохранить свое место.

— Мы еще поборемся! — с нарочитой веселостью сказал Андрей.

— С выговором это сложнее.

— Но его еще надо утвердить! Решение бюро не окончательно.

— Значит, будет собрание? — с тревогой спросила Жизнёва.

— Конечно! — с той же бодростью ответил Андрей и снова спросил: — Начнем?

— Нет, подожди. Как все нехорошо получается. Видно, уж такие мы с тобой неудачники.

Она помолчала, а потом сказала сухо и твердо:

— Лучше мне уехать! И как можно скорее. Нельзя, чтобы ты из-за меня переживал неприятности и, может быть, даже лишился работы.

— Только не трусость! — твердо возразил Андрей. — Работа найдется всегда.

— Смотря какая. Ты ведь не собираешься менять профессию. Если тебя прогонят здесь, вряд ли удастся поступить в другую редакцию. Поверь мне, что это так.

Таня умолкла. Андрей прошелся по комнате, налил бокалы и сказал: «Массандра». Он выпил сразу, Татьяна Васильевна — маленькими глотками, смакуя и посматривая на фотографию, стоявшую на столе.

— Наверное, сестра?

— Нет, друг юности суровой.

— Милая, только не нравятся глаза. Правда, фотография всегда искажает... Но за что же мы пьем? Выпьем за твою удачу!

— За нашу.

— Угу.

Он снова налил вино, и на этот раз Татьяна Васильевна выпила сразу до конца.

— Хорошо? — спросил он.

Она кивнула.

— А ты еще вздумала уезжать. Отвечай, будешь говорить об отъезде?

— Не буду, — рассмеялась Татьяна Васильевна и, оглянувшись вокруг, сказала:

— У тебя хорошо! Как будто ничего нет, а уютно. Ты живешь, как студент на мансарде. На мансарде пьем «Массандру». Еле выговорила, а сколько тренировалась на поговорках! Хорошее вино. У нас с тобой всегда будет хорошее вино. У нас с тобой... Эх, почему так устроена жизнь?.. Наверное, человек никогда не будет волен в своих поступках. Каждый его шаг зависит от других. Стоит только чуть иначе ступить, как, словно по цепной реакции, это «чуть» разойдется во все стороны, и многие пойдут не так, и многим будет плохо. А ведь правильно идти тоже неправильно, я имею в виду правильно в кавычках.

— Ты говоришь о понятных вещах, — согласился Андрей. Вино не приносило ему бодрости. Волнения последних дней отложились грузом усталости. Хотелось сбросить эту тяжесть, забыть обо всем. Сегодня был счастливый день: он видел только ее и думал только о ней. Все остальное осталось за дверями этой комнаты и этого дома.

Она была здесь, совсем рядом. Сияющая, радостная. Нет, чтобы там ни было, какими бы выговорами ему ни грозили, он никогда не откажется от возможности видеть ее вот так близко, как теперь.

— Танюша, — тихо позвал Андрей. — Хорошо, что ты здесь...

— Да, — сказала она.

— Хорошо быть с тобой...

— Да, — кивнула Таня.

Ее взгляд лучился добрым светом, признательностью и нежностью. Вот он уже рядом с ней, слышит гулкие удары ее сердца, вдыхает запах ее волос, целует их, потом закрытые глаза, губы.

Таня делает усилие, которое трудно ей сделать теперь — выпрямляется, встает, крепко сжимает руки Андрея и, на миг прикоснувшись к его губам, шепчет внушительно и успокаивающе:

— Не надо, Андрей... Не надо. Нам ведь очень хорошо и так. — Она говорит это, будто совсем спокойная. — Садись вот сюда. Ведь мы еще не завтракали. Понапрасну пропадут твои старания. — И уже, отпустив его руки, обходит вокруг стола, одергивая красную кофточку, легкими прикосновениями пальцев поправляя локоны у висков, зачем-то передвигает тарелки, стаканы.

— Наш семейный завтрак, — говорит она вздрагивающими в улыбке губами.

— Наш семейный... — повторяет Андрей и вдруг зло говорит: — А они торопятся втоптать в грязь...

— Но откуда им знать, насколько грешны мы?

Андрей все так же зло улыбнулся:

— Уж лучше бы были грешны.

Она тоже улыбнулась. Отпив глоток вина и ставя бокал на стол, она зажмурила глаза и, не открывая их, сказала:

— Это не главное.

— А для них главное.

— Тем хуже для них.

— И для нас.

— У нас все впереди.

Андрей встал, подошел к окну. Поверх крыш соседних домов легла малиновая полоска догоравшего дня.

— Не сердись, — услышал он около самого уха. Таня обхватила его руками и прижалась щекой к его затылку. — Ты ведь знаешь, как я отношусь к тебе. Иначе я бы не решилась остаться. Ехала бы теперь в поезде. Но всему свой черед. Пусть они думают, как хотят.

— А я и не собираюсь скрывать. О нашем решении скажу напрямик.

— На собрании?.. Не захотят и не поймут.

— Ты усложняешь. Ведь люди же они...

— Ну хорошо. Не будем о них.

Она взяла гроздь винограда и, приподняв ее, поманила Андрея.

— Садись сюда, — показала она на диван.

Освобождая место, Таня сбросила туфли и подобрала под себя ноги.

Андрей вытянулся во всю длину, запрокинул голову на валик и закрыл глаза. Холодная капля винограда коснулась его губ. Он потянулся к ней и, обхватив голову Тани, прильнул к ее губам. Сладкая горечь растеклась во рту. Гроздь выскользнула из Таниной руки, круглые зеленые ягоды раскатились по полу...

...— Мне пора, — прошептала Таня. Андрей не ответил, только покачал головой. Она долго смотрела на его сомкнутые черные ресницы и, стараясь не разбудить его, тихо вышла из комнаты.

...Проснулся Андрей в сумерках от непонятного грохота на кухне. Он включил свет и удивленным взглядом обвел комнату. Стол был убран, тарелки с закусками стояли на окне, прикрытые листами чистой бумаги. На стуле, рядом с пепельницей лежала записка: «Я ушла. Не хотелось тебя будить. Прощай! Крепко целую! Таня.»

Он старался припомнить все, что произошло несколько часов назад, но память плотно заштриховала последние минуты встречи.

Прочтя еще раз записку, он остановился на слове «прощай». Почему — прощай? И тут вспомнилась фраза, произнесенная Татьяной Васильевной твердо и решительно: «Лучше мне уехать». Его охватило чувство растерянности, которое быстро переросло в тревогу. Он подошел к телефону, набрал номер и услышал спокойный голос: «Как поспал? Мне жаль было тебя будить. Когда увидимся? Сразу, как только ты пожелаешь...»

И вновь к нему вернулись уверенность и покой. Он пошел на кухню и не узнал эту всегда чистую, содержавшуюся в образцовом порядке комнату. Посудный шкафчик был повернут тыльной неокрашенной стороной, стиральная машина стояла посередине пола, в водопроводной раковине высилась гора кастрюль. Одну из них до блеска начищала Аля.

— Ты чего это устроила переполох?

Аля вздрогнула и повернула к Андрею порозовевшее лицо со сбившейся на лоб косынкой.

— Надо предупреждать! — сердито сказала она. — Так можно умереть от испуга.

— Неужели я такой страшный?

— Не страшный, но откуда я знала, что вы дома.

— Ты лучше посмотри на себя, татарчонок чумазый. Или ты начала губы красить?

Аля посмотрела в зеркало, которое наподобие иконы висело в углу кухни, и звонко рассмеялась.

— Это Нэдэ.

— Что?

— Паста, которая отмывает все, даже жир в холодной воде.