Русский Париж - Вадим Бурлак

— Пьяный — не мертвый: когда-нибудь, да проспится, — важно изрек он. — Пора, Павлуха, подниматься. Как говорят грамотеи, на жизни точку ставить рано, а запятую — в самый раз!

— Где я? — едва выговорил Поль.

— Кажись, еще в Париже. То ли в «Сиреневом приюте», то ли в «Золотой акации». Но во Франции — это точно! — Кузьмич задорно подмигнул: — Очумел я маленько от Парижа… А может, и он — от меня… Сегодня завершаю труды свои торговые, и завтра — в путь, на родимую сторонушку.

— Труды торговые?.. — изумился Поль. — Вы ж еще не приступали к ним…

— Шалишь, Павлуха… Бочонки с французской водкой, то бишь с коньяком по-вашему, уже готовы. А в них — «паттандр» упрятан. Каждая фарфоровая финтифлюшечка в тряпицу обернута, чтобы не гремела и не звенела, в пути не разбилась.

Изделия Севрской фарфоровой мануфактуры

Поль напряженно поморщился:

— Погодите, какой коньяк, какой фарфор?!

Кузьмич покачал головой и назидательно пояснил:

— Глубоко в хмель врезался, коль ничего не помнишь. Закупил я, значит, в городе Севре вазы, фигурки, сервизы всякие, по моделям самого месье Фальконе изготовленные.

— Так мы и в Севре побывали?.. — еще больше удивился Поль.

— Кто бывал, а кто и в облаках витал. Зачем пастушку голову отбил? — Кузьмич погрозил пальцем.

— К-какому пастушку?..

— Фарфоровому. Мне ведь за него пришлось платить… Ладно, не робей, ухарь беспутный! Приладят московские умельцы голову, и продам я порченного пастушка какой-нибудь слепенькой барыне.

Поль подпер щеку ладонью, уставился в одну точку и тихо заговорил:

— Наследник русского престола, принц Павел, получил недавно от нашего монарха в подарок великолепный туалетный набор из шестидесяти четырех предметов, изготовленный севрскими умельцами…

Кузьмич хитро подмигнул собеседнику:

— А мы про тот подарок наслышаны…

Поль вдруг встрепенулся:

— Господи, и когда же вы, месье Кузьмич, успели столько сделать? Мы ведь почти не расставались все эти жуткие дни и ночи… Но объясните, зачем прекрасный севрский фарфор прятать в бочки с коньяком?

— Так выгодней… Хоть на границе и располовинят мой коньяк всякие служивые охальники и бесчинщики, зато фарфор сохраню.

— А если и до него доберутся?

— И это не велика беда!

— Так в чем же выгода?

— А выгода — в слухе! — Кузьмич хитро сощурил глаза: — Ну, доберутся служивые до фарфора, ну, отнимут необъявленный товар, зато слух о том обойдет все города и веси.

— Ну и какая вам польза от этого?

— Вот голова непонятливая! — Кузьмич расхохотался, но все же снизошел до пояснения: — А дело в том, что у нас, в России, свои фарфоровые фабрики имеются. Первую открыл господин Дмитрий Виноградов еще при матушке-государыне Елизавете Петровне. И фарфор у нас, Павлуха, производится не хуже севрского.

— Так зачем же его завозить из-за границы?

— Затем, что нашенские модники слишком падкие на все французское. За сервиз, в отечестве изготовленный, больше рубля не дадут, а за такой же, но севрский, три с половиной, не моргнув, отдадут.

— Значит, вы будете свой фарфор выдавать за севрский!.. — сообразил Поль. — И покупатели, наслышанные об изъятии на границе французского товара, не заподозрят подвоха…

— Во, начал помаленьку соображать!.. — похвалил Кузьмич. — А клейма и всякие обозначения на товаре мы только так сварганим — хоть мейсенские, хоть фюрстенбергские, хоть севрские!

— Но это же преступление!.. — возмутился Поль.

— Какое там преступление! — небрежно махнул рукой Кузьмич. — Так… Озорство торговое… Рад бы не лукавить… Но, как говорят у нас, в Париже: «Je ne voudrais pas refuser, mais je ne peux pas…». Мне жаль, но не могу.

Поль открыл рот, но так и застыл.

Наконец, подавил изумление:

— Вы что в эти бурные дни и ночи еще и французский изучали?!..

Кузьмич беспечно махнул рукой:

— Какое там!.. Все само к языку пристало.

Пока бренчит серебро

Вновь открывшиеся способности русского купца так подействовали на Поля, что он больше не упоминал о противозаконных замыслах с севрским фарфором.

После хлопотного дня, выполнения различных формальностей, связанных с отъездом, Кузьмич приказал:

— А теперь — на Гревскую площадь!..

— Зачем? Что вы хотите увидеть? — Поль вздохнул.

Он надеялся, что этот русский уже ничем не удивит его.

— Каждый должен понаблюдать за казнями на Гревской площади, — ответил Кузьмич. — А для того, что неповадно забывать: перед судом Божьим, любой может быть наказан — земным.

Поль молча согласился, и они отправились на знаменитую Гревскую площадь. В этот день здесь никого не казнили.

— Может, оно и к лучшему, — в раздумье заметил Кузьмич. — Насмотришься на страдания — и любой путь не в радость. Вот только не пойму, Павлуха, почему на этой самой Гревской торгового человека не привечают? Дворянам здесь отрубают головы, простолюдинов вешают, ворожей и всяких еретиков сжигают. А про нашего брата ничего не говорится.

— Если бы наши власти узнали, что вы, месье Кузьмич, собираетесь надругаться над славой Франции — севрским фарфором, то — прямо на площади — сварили бы вас в кипятке, — успокоил Поль. — Так что и ваших коллег-негоциантов Гревская площадь не забывает.

Гревская площадь

Кузьмичу не понравилась мысль о возможном наказании. Несколько минут он хранил угрюмое молчание.

Но словоохотливый купец вскоре сообразил, что насчет казни кипятком помощник пошутил. К тому же не мог он долго терпеть тишину, не озвучивать свои мысли и желания:

— Айда, Павлуха, в заведения, где нас еще не видели. Пока в моей кисе бренчит серебро, вызывай мамзелей, комедиантов в личинах, с дудками, барабанами… И — зеркалов!.. Зеркалов побольше!.. Чтоб со всех сторон я на себя пялился. Как говорят нашенские старики, с разбитых зеркал отражение не исчезает, а бродит по свету. Вот уеду я, а по твоему Парижу останутся бродить сотни Кузьмичей — отражений из осколков…

— Не дай Бог… — пробормотал Поль. — Парижу достаточно знакомства и с одним Кузьмичом…

Коньяк под моченые яблоки

На следующее утро купец покинул французскую столицу. Его настроение соответствовало грустному событию. На выезде из города Кузьмич приказал остановить свой обоз.

Торжественно сошел он на землю, снял шапку и окинул взором панораму:

— Прости, Париж-батюшка!.. Малость набедокурил, напроказничал я, грешный, и оставил недобрую память…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});