Крепостной Пушкина 2 (СИ) - Берг Ираклий

— Браво! — хлопнул ладонью по дубовому столу император. Чернышёв был хорош в пылу спора, красив особенной мужской красотой уверенного в себе хищника, и государь залюбовался. Победно взглянув на Карла, он, однако, осёкся. Вид Нессельроде столь сильно контрастировал с Чернышёвым, что Николай ощутил холодок.

— Вам нехорошо, Карл Васильевич?

— Нет, Ваше величество, я в полном порядке и готов служить вам.

— Вы побледнели, граф. Зная вашу безупречность и храбрость, мне нечего предположить кроме дурного самочувствия. Быть может, вам стоит отложить дела и отдохнуть?

— Я полон сил, уверяю вас. Но исключительная любовь и почтительность, что я питаю к вашему величеству, вынуждают меня указать вам на заблуждение.

— Заблуждение? Поясните, граф.

— Вы сказали, что я безупречен и храбр.

— Так что же? Разве это не так?

— Это неправда, ваша величество.

— Как⁈ — если Николая и можно было изумить, то Нессельроде точно нашёл чем.

— Будь я безупречен, ваше величество, как ваш министр иностранных дел, то никогда бы не услышал тех слов, что прозвучали здесь. Не допустил бы ситуации при которой они возможны. И будь я храбр, то не испытал бы того страха, что охватил меня когда дошёл их смысл.

— Мне известна ваша позиция, — кивнул император, — но я никогда бы не осмелился заподозрить вас в большем чем разумное беспокойство.

— Думайте обо мне что вам угодно, ваше величество, но я действительно боюсь.

— Чего же, потрудитесь объясниться.

— Мне казалось, что где-то здесь у нас был французский посол, ваше величество.

— Он никуда не делся, что с того?

— И этот посол представитель правительства нами признанного, иначе как бы он был послом?

— Ах, вот вы о чем, граф. Вы, дипломаты, подчас продаёте избыточное значение бумагам. Они важны, не спорю, но ситуация иногда меняется. Иначе на земле не существовало бы войн.

— Вы желаете вдруг, внезапно, не имея доказательств (здесь Николай вздрогнул) враждебных действий, или не имея возможности их публикации (Николай побледнел) начать войну против могущественной державы на глазах всей Европы, и тешите себя уверенностью, что она не только не возмутится, но и поддержит вас в этом! Англия враг Франции? Допустим. Но и нам она не друг. Говоря прямо, у Англии нет ни врагов ни друзей, у Англии есть интересы. И странно думать, что подобная операция прямо перед их островом будет принята благосклонно. К тому же они терпеть не могут Священный Союз, и с удовольствием бы его отменили. А мы? Мы поможем им в этом? Пруссия — союзник, верно, но союзники не любят когда их даже не спрашивают. Австрия? Которая трясётся от одной мысли уступить нам влияние на Балканах и в Германии? Да мы и оглянуться не успеем, как получим новую войну не только с Францией, но и Турцией, при молчании немцев. Что же до Англии, то именно здесь и скрыты мои опасения, главный страх, если хотите. Англия обладает сильнейшим флотом и может создать проблем больше всякого. Что с того, что они много воевали с Францией?

— Быть может, нам стоит вспомнить, что Англия отчаянно сражалась за право торговли, в том числе с нами, ваше сиятельство? — вновь вступил в разговор Чернышёв. Он недоумевал как такой умный человек как Нессельроде не видит главного — желания императора, и глупо рискует своим положением.

— Вы дуете на воду, граф, — Николай успокоился и немного задумался, — по-моему граф Чернышёв описал весьма неплохую шахматную партию.

— В шахматах, ваше императорское величество, не бывает такого, чтобы фигуры меняли цвет. В политике это обычное дело.

— Довольно, господа. — Император поднялся и подошел к окну, показывая, что совещание окончено. — Решение принято. Следует думать о том как подготовить все в наилучшем виде. И здесь, Карл Васильевич, твоя задача в том и заключается, чтобы фигуры не меняли цвета.

Глава 15

Пушкин. 1 часть.

— Это была самая странная прогулка в моей жизни. Я сразу понял, что нахожусь в Москве. Златоглавая не раз приходит мне в сновидениях… Знаете, дорогой друг, любопытно, но когда я жил в ней, мне частенько снился Петербург. И редко когда сон бывал скучен. Особенно зимой. Кругом снег, стужа, скрип всего что только может скрипеть, людское кряхтение, а мне являлся Летний сад во всем буйстве мая. Помню как ходил вдоль Невы и вода в ней была тёплая, я знал это по мягкости ветра. По пробуждении корил себя за недогадливость, ведь так не бывает. А здесь мне часто снится древняя столица. Удивительно, не находите?

— Всяко бывает. Я ведь рассказывал как однажды мне приснилось что-то, чего уже и не помню, но только место было тем, где я отродясь не бывал. Где-то в Англии. Удивлялся сей странности. Впрочем, я редко вижу сновидения, Александр Сергеевич. Оно и к лучшему, было время — одолевали кошмары.

— Жаль, очень жаль. Сны дарят пищу воображению.

— Я военный, а не поэт, — добродушно произнёс Безобразов, — к чему мне воображение? Есть артикулы и приказы, мне довольно. Вот вам оно необходимо.

— Такого я не видел никогда, — возразил ему, — ведь прелесть снов порою в нереальности происходящих в них вещей, сейчас же меня это напугала.

— Вы пережили покушение, неудивительно.

Утверждение показалось забавным.

— Неудивительно что пережил, или неудивительны последствие в виде странного сна?

— И то и другое, Александр Сергеевич. Вы не узнали нападавших?

— Нет. Значит злодей был не один?

— Жаль, что не узнали. Двое их было. Не удалось задержать. Сбежали.

— Теперь и мне жаль. Признаюсь вам — любопытство моё растревожено.

— Меня огорчило, если не сказать большего, удивительная расторопность тамошних городовых и дворников. Черт знает что. В центре города, перед присутствием в котором… ну, вы знаете каком! Нападение с ножами на человека средь бела дня! После чего негодяи ещё и умудряются сбежать. Это не лезет ни в какие ворота.

— Смутное время, Пётр Романович.

— Вовсе нет. Смутным оно станет лишь только мы ему позволим. Пока это так…но какова наглость! Но отчего ей и не быть, если никто мышей не ловит? Комендантский час они ввели! На каждом углу солдатня глаза пучит, и что? И где они?

Поразмыслив, мысленно согласился с гусаром.

— Вы все-таки переоделись, Пётр Романович.

— Да вот как-то так, — заметно смутился бывший ротмистр, — всё из-за путешествий в Европу, будь она не ладна. Только нога болит, особенно в Англии. Не совершать же поручения в гусарском мундире. Я ведь на службе. Ну а по возвращении переоделся назад сразу же. Да только…

— Что с вами?

— Старею, видимо, Александр Сергеевич. Осмотрел себя в зеркало и не узнал былого молодца. Думал до смерти мундир носить, как все, но вдруг повеяло таким, знаете…ребячеством что ли. Разозлился, словами не передать. Зеркало побил. Опомнился, думаю — причём здесь зеркало? Баснописца нашего припомнил. Кривился, морщился, да и переоделся опять в вицмундир.

— Вам идёт, Пётр Романович. Впрочем, с вашей статью, вам бы любой мундир подошёл. Быть может, вернёте ещё себе прежний облик.

— Вы думаете?

— Я верю. Вас смутило несоответствие.

— Как так?

— Проще некуда. Несоответствие формы и содержания. Вы были гусаром, а это не просто одежда. Ваш дух, все ваше естество говорило вам и окружающим, что вы гусар. Сменив службу, то есть поступив на неё вновь, но на иную стезю, вы вдруг увидели, что вы не только гусар. Мундиры есть разные, но некоторые не терпят компромиссов. Вот вам и почудилось, что вы сейчас не только гусар, но кто-то ещё. Отсюда раздражение. А верю я в то, что все вернётся на круги своя. Морок покинет вас, как и нас всех, и вы с гордостью вернёте свой привычный мундир! — понимая, что встаю на очень тонкий лёд, я как мог тщательно выбирал слова. Безобразов задумался.

— Возможно, вы и правы.

— Как долго я пребывал вне сознания?

— Сутки почти.