Гамбит невидимки / Abdication - Альфред Элтон Ван Вогт

— Ты, старый дуралей! — со злобой закричала она. — Значит, ты сидел все эти годы, пока я здесь ухаживала за тобой, и строил козни против меня. Это интрига, вот это что! Думаешь, что ты очень умный, да? Пользуешься своим даром?

Старик весь съежился, и это заставило женщину одуматься и сразу понять всю опасность такого внезапного взрыва эмоций после стольких лет взаимных вежливых улыбок и видимых дружеских отношений. Она услышала голос старика.

— Я не понимаю, миссис Кармоди. В чем дело?

— Ты сказал это?

Она уже не могла остановиться даже ради спасения собственной души.

— Что я сказал?

— О Филлис и молодом Казензе…

— А, о них…

Казалось, он уже забыл, что она стояла над ним с грозным видом. Его лицо осветилось кроткой улыбкой. Наконец он тихо сказал:

— Кажется, что их свадьба была только вчера. — Он снизу вверх посмотрел в мрачное, недружелюбное лицо женщины, все ещё стоящей над ним, и опять вжался в кресло.

— Что-нибудь не так? — спросил он неуверенно. — Что-нибудь случилось с Филлис и её мужем?

Только большим усилием воли женщине удалось взять себя в руки. Ее глаза буквально метали в него синие молнии.

— Я не хочу, чтобы вы говорили о них, понятно? Ни слова. Я не хочу слышать о них ни слова.

Старик поежился, его лицо озадаченно сморщилось, покрывшись сотнями новых морщин.

— Конечно, миссис Кармоди, как хотите, но ведь это моя родная правнучка…

Он умолк, а женщина набросилась на Перл.

— Если ты только скажешь Филлис хоть одно слово, я… Ты знаешь, что я тебе сделаю.

— Да, конечно, ма, — ответила Перл. — Я обещаю, ма.

Женщина отвернулась от нее, все ещё дрожа от гнева. Уже многие годы у неё был приготовлен план именно на такой вот случай, если Филлис вдруг захочет выйти замуж за кого-нибудь другого. Ее лицо скривилось от отвращения и страха, Когда он всплыл в её мозгу, поднявшись из его тайных темных закоулков, где она хранила его все это время.

Она продолжала убираться, но пальцы у неё дрожали. Один раз она увидела свое отражение в зеркале и в испуге отпрянула от него, ужаснувшись выражению своего перекошенного лица. Это заставило её прийти в себя. Но страх остался, тошнотворный страх после этого ужасного приступа. Сорокапятилетняя женщина, одна на всем белом свете, без средств к существованию, без источников заработка. Конечно, оставалось ещё пособие для неимущих. Но она не сможет получить его, пока у неё есть деньги. Будет ещё пенсия по старости, но только через двадцать пять лет. Она тяжело вздохнула. Фактически, все это совершенно бессмысленно и нереально. Остается только её ужасный план, а он требует активного участия Билла.

Она изучающе оглядела Билла, когда тот пришел с поля обедать. За последний год он стал каким-то тихим, и это приводило её в замешательство. Как будто в двадцать лет он вдруг повзрослел. Он выглядел уже настоящим мужчиной: крепкого телосложения, среднего роста, с грубым лицом, черты которого выдавали порочность натуры.

Это было как раз то, что нужно — эта порочность. Без сомнения, он унаследовал от неё честолюбие, не дававшее ей покоя. Ведь недаром его поймали на воровстве как раз перед тем, как они уехали из города, и отпустили, сделав предупреждение. Она не винила его за это. Она поняла, какую жгучую ненависть он должен был испытывать к этому миру, такому безжалостно жестокому по отношению к мальчикам, лишенным судьбой карманных денег.

Конечно, это все было уже позади. Вот уже два года, как он размеренно и спокойно тянул лямку вместе с наемными рабочими, выполняя свою долю работы. Тем не менее, этот его прежний опыт обязательно должен опять сказаться, и с его помощью он заполучит Филлис, завоюет её для их общего блага.

Исподтишка она наблюдала за тем, как он украдкой бросал на Филлис, сидевшую за толом напротив, долгие оценивающие взгляды. Вот уже больше года она замечала, что он смотрит так на Филлис. Кроме того, она ещё и спросила его об этом. Конечно, молодой человек двадцати лет будет бороться за девушку, которая ему нравится. И не остановится при этом ни перед чем. Единственная трудность заключается в том, как матери рассказать об этом её отвратительном плане сыну. Может быть… просто сказать ему?

После обеда, когда Филис и Перл мыли посуду, женщина неслышно поднялась за Биллом в его комнату. И это оказалось легче, чем она думала. Некоторое время он лежал, глядя в потолок с почти безмятежным выражением на своем грубом лице. Наконец сказал:

— Значит, идея заключается в том, что сегодня вечером ты поведешь Перл в кино в Кемпстер. Старик, конечно, будет спать как убитый. После того, как Филлис уйдет спать, я войду в её комнату… а потом ей придется выйти за меня замуж.

Это прозвучало так откровенно цинично, что женщина содрогнулась, как будто ей протянули зеркало и то, что в нем отразилось, было до крайности мерзким и отвратительным.

А спокойный голос продолжал:

— Если я сделаю это, мы сможем остаться на ферме, так?

Она кивнула, потому что не могла вымолвить ни слова. Потом, не в силах больше оставаться там ни минуты, она повернулась и вышла из комнаты.

Постепенно неприятное впечатление от этого разговора прошло. Было уже около трех часов дня, когда она вышла на веранду. старик увидел её из своего кресла и заговорил:

— Ужасная вещь, — сообщил он. Вашу сестру повесили. Мне рассказали об этом в гостинице. Повесили! Ужасно, ужасно. Вы правильно делали, что не поддерживали с ней отношений.

Он тут же, казалось, забыл о ней, и просто сидел, глядя в пространство.

Все выглядело таким нереальным, а через секунду уже просто фантастичным. Женщина с мрачным спокойствием рассматривала его лицо, на котором появилась тень легкой улыбки.

Значит, вот в чем заключается его план, хладнокровно рассуждала она. Зловредный старый негодяй вознамерился не допустить свадьбы Филлис и Билла. Следовательно, зная свою репутацию предсказателя, он очень умно сказал ей, что Филлис и Чарли Казенз… Вот в чем его цель. А теперь он пытается её запугать, чтобы она ничего не предпринимала против этого. Повесили, как же! Она изобразила на своем толстом, искаженном от душившей её ярости лице улыбку. Он конечно, хитер, но не настолько.

В кинотеатре её преследовало странное ощущение неумолкающих голосов и непрестанного мелькания огней. Слишком много бессмысленной болтовни и слишком много света. У неё заболели глаза, и когда они вышли в полумрак главной улицы Кемпстера, ей было приятно попасть в темноту. Кажется, она сказала:

— Давай зайдем и съедим бананового мороженного.

Может быть, она сама это предложила или согласилась на это, потому что уже через некоторое время они сидели за маленьким столиком, и во рту она чувствовала холод мороженного и банановый привкус. Но в её голове в разных вариациях крутилась только одна напряженная мысль: