На краю империи: Камчатский излом - Сергей Щепетов

– Может, не надо на судно, ваше благородие? Помилосердствуйте, а?

– Это приказ! – твердо сказал капитан. – Обсуждение или осуждение приказа на флоте есть серьезное нарушение дисциплины!

– Виноват…, – понурился служилый.

– Мой совет тебе, казак Митрий: никогда не спорь с командиром. Тогда твоя спина не отведает кошек.

– Буду стараться, ваше благородие…

– Старайся. Что еще ты скажешь о наших делах?

– Дык, ваше благородие… – замялся Митька, пытаясь собрать в кучку разбежавшиеся мысли. – Коли от судьбы не уйти… В опчем, мнится мне, что для острастки управителей наших издали б вы приказ. Мол, не могите с камчадалов сверх ясаку и аманацкого корму ничо брать!

– Это зачем?

– Тута, видится мне, две пользы. По первости вы, как в столицу вернетесь, государыне нашей доложите, что, мол, за ее ясак и людишек иноземных радели. Другая ж польза… Ить управители да сборщики наши один хрен лишку брать будут. А потому пред вами завсегда с виной станут. А с виноватыми… кхе-кхе… договориться легче – сами, небось, разумеете.

– Да, разумею, – кивнул Беринг. – Пожалуй, такой приказ будет полезен… Надо обдумать…

Митька предвидел такую реакцию начальника и заранее подготовился:

– Я вот тут, ваше благородие, накарябал по неразумению своему. Может, не побрезгаете глянуть? Авось что сгодится!

Капитан посмотрел на своего нового денщика с изумлением, но слегка помятый лист бумаги принял и стал читать.

– Хорошо сказано: «бездельная корысть»! – улыбнулся Беринг. – Пожалуй, мне нравится твой стиль. Ступай, пока.

Как это ни смешно, но приказ странного содержания действительно был издан. Причем буквально накануне отплытия. Он гласил:

«…Сего 728 году марта в разных числех Уки реки, также и по реке Камчатке лутчие иноземцы доносили мне словесно чрез толмачей, а многие и сами российским языком об своих обидах доносили, что сверх ясаку и аманатского корму збирают с них сладкую траву, ягоды и сарану, отчего им немалая тягость, и терпят голод. Также, когда збирают ясак зборщики, то для своей бездельной корысти берут от них сильно кухлянки, сети и баты, отчего чинитца немало недобор в ясашной зборной казне. Ныне подтверждаю сие письменно, чтоб отнюдь комиссаром и управителем для своей бездельной корысти сами, также и позволения служилым людем не давали, таких зборов збирать с иноземцев и обид им никаких не чинить…»

Глава 4

ГОД 1728, ЛЕТО

Пока Митька с Берингом решали коммерческие вопросы, в Ушках закончили наружную обшивку бота. Девятого июня недостроенный корабль спустили на воду. Он получил название «Святой апостол Гавриил». По этому случаю строители получили два с половиной ведра «вина». В трюм загрузили такелаж, паруса, якоря, пушки и прочие грузы, хранившиеся на месте стройки. Воды в реке было много, и судно благополучно сплавили мимо Нижнекамчатска почти до самого моря. Достраивать его отправилась вся, за малым исключением, команда строителей. До конца июня мастеровые под командованием Козлова умудрились настлать палубу, сделать каюты, поставить мачту и начать оснастку судна. Пока они этим занимались, из Нижнекамчатска на устье перевозили грузы, которые предполагалось взять в плавание. Их сначала приходилось складировать на низком болотистом берегу, продуваемом всеми ветрами, но, как только была закончена палуба, начали перевозить на борт и грузить в трюм.

Ответственным за перемещение грузов капитан назначил все того же Чирикова. Митьке почти все время приходилось быть при нем – лейтенант усиленно тренировал его в писании «на слух», причем в самых разнообразных условиях – на ветру, под дождем, в темноте, стоя, сидя и лежа. Кроме того, Чириков несколько дней подряд выспрашивал у служилого всякие неожиданные подробности, вроде того, сколько сушеной рыбы нужно человеку в день или в месяц, чтобы «сыту быть», и сколько надо, чтобы «голодом не помереть». Еще он очень заинтересовался новым для приезжих продуктом – сушеной икрой. По слухам, и малого количества этого «корма» человеку надолго хватает, чтобы сохранить силы. Кроме того, офицера интересовало, при каких условиях здесь у людей появляется цинга и как местные жители от нее лечатся. Митька не сразу понял, зачем все это нужно, потом выяснил: Алексей Ильич уже составил список «служителей», которых следует взять в плавание, и теперь сочиняет реестр продуктов, чтобы их всем хватило на год «без голоду».

Однажды утром Чириков облачился в форму, надел парик, шляпу и отправился к капитану. Вернулся он довольно быстро, был расстроен и зол. Что-либо рассказывать отказался, а велел Митьке сразу писать в дневник под диктовку: «…июля месяца 728 году представил е. б. господину капитану Берингу реляцию о том, сколько надлежит взять на море провианту и служителей. Сию реляцию капитан принять не благоволил, а токмо выслушал словесно и объявил намерение свое о взятии провианта держать совет со всеми, с кем надлежит…»

– А с кем надлежт-то? – поинтересовался Митька.

– По морскому уставу, со старшими офицерами, – ответил Чириков.

– Эт кто ж такие будут, ваш-бродь?

– Я да Шпанберг!

– Тогда не разумею…

– Я тоже, – признался лейтенант. – Только получается, что напрасно мы старались.

– Ежели только это напрасно, – криво усмехнулся Митька, – то невелика беда.

– Боюсь, так и есть, – вздохнул Чириков. – Не идут у меня из мыслей твои рассказы про людей за рекой Анадыром.

– То не мои рассказы, я ж не бывал там, – поправил его Митька. – Да и нет за Анадыром людей, иноземцы одне обитают – чукчи, коряки и прочие.

– Вот и думаю я, что непременно надо взять с собой толмачей, чтоб с теми народами говорить умели. И сетей взять, и невод – я и сам заметил, что, когда люди свежую рыбу едят, цинги у них не бывает.

– Это вы верно удумали, ваше благородие, – одобрил Митька. – Только уж писать попусту не трудитесь.

– Да, пожалуй… Но в дневнике отметить надо все подробно.

– Все пропишу! – с готовностью заверил Митька. – Только сказать извольте.

Через несколько дней действительно состоялся офицерский совет. Правда, по словам Чирикова, решались там в основном вопросы, непосредственно к плаванию не относящиеся: кого из работников и служивых отпустить, а кого оставить на Камчатке, и если отпустить, то какое довольствие и в каком количестве выдать на дорогу. Под конец – без записи, полуофициально – был утвержден состав команды, а комплектование и погрузка продуктов были поручены лейтенанту Чирикову.

– Ну вот, – сказал Митька, – за что боролись, ваше благородие, на то и напоролись. Ну, хоть не зря списку писали.

– А, – махнул рукой офицер, – невелика радость. Беда куда больше: места на корабле совсем мало – у нас же одна палуба. Однако ж велено взять, кроме прочих, пять плотников, барабанщика, девять солдат и шестеро слуг офицерских! Говорю, куда столько?! А мне в ответ: коли народу много, давай толмачей оставим и слугу своего можешь не брать. Восемь матросов на такие паруса – уму непостижимо!

– А солдат-то зачем в пустые края везти?

– Господа командиры опасаются, как бы в новых землях от немирных народов ущерба судну не причинилось.

– Ну-ну, – понимающе усмехнулся служилый. – Почто ж на такие земли с воды вылазить? Может, вы боем брать кого собрались? Вон, пушек-то на корабле сколько! Такую тяжесть в такую даль тащили!

– Митрий, не задавай глупых вопросов, – поморщился лейтенант. – Я бы, может, и ответил тебе, да негоже офицеру начальство хаять перед нижними чинами.

– Я ж не вашего полку нижний чин, – заметил Митька. – До дел ваших мой интерес малый.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить, Иванов Димитрий. Когда военное судно в походе, по уставу положено писать в судовой журнал все события, все наблюдения и условия, как корабль идет. Нам же указано не за вахту писать, а за каждый час.

– Прощения просим, это скока?

– Ах да, ты не знаешь, что такое час… Ты ж был на борту? Видел в рубке бутылочки такие – с песком?

– Кажись, видал… – кивнул Митька.

– Склянки называются. Как в малой склянке два раза весь песок вниз пересыплется, так час прошел. А в большой – четыре. Сутки – шесть больших склянок или сорок восемь малых, только сутки на судне с полудня считаются, а не полуночи.

– А почто ж вам на море в песочек играться? – удивился служилый.

– Это не игра, это определение времени! – пояснил офицер. – Если в определенное время суток замерить прибором высоту солнца над горизонтом, то можно вычислить, как далеко корабль продвинулся к северу или к югу.

– Во премудрость какая! – восхитился казак. – А это… Ну, ежели в бок плыть – к закату или встречь солнца?

– Положение по долготе определяется, исходя из скорости судна и времени в пути.

– Дал же вам Бог такую ученость! – с демонстративной завистью констатировал Митька.

– Может, и ты навигации скоро обучишься, – улыбнулся Чириков. – По моей просьбе Беринг приказал взять тебя в плавание.