Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов

Он открыл глаза и уставился в потолок;

— Не отвернулся он — отрекся… Как раньше… В смысле как потом, в тридцатые, будет… Они тогда кто из страха, кто из идеи клеймили и родителей, и жен, и мужей, и детей… Из страха за собственную жизнь! Или идти на плаху, или плюнуть на иконы! А он меня даже не предал — продал! — Ермаков с трудом сглотнул ком, подкативший к горлу. — Может, это и к лучшему? А так бы родная кровь держала бы меня как самый мощный из якорей, не пускала бы душу на свободу! Ладно… Бог ему судья…

Разговоры на улице отвлекли его от горестных раздумий:

— И вновь продолжается бой, Костя! Мы еще повоюем, мы им всем еще покажем кузькину мать! Не будет ни тридцатых, ни сороковых, вообще никаких годов не будет! Всех к чертям: и Колчака, и белых, и красных! Я должен одним ударом разрубить этот проклятый гордиев узел… — он сел на топчане, начал застегивать бекешу. — С Колчаком-то я, конечно же, погорячился! Он нужен сейчас как символ! Нужно собрать в один кулак разрозненные армии: и Семенова, и Каппеля, и Колчака. Нужно связать веточки в метлу, которой мы вместе выметем всю погань! Я уже знаю, что нужно сделать, чтобы встряхнуть это тухлое болото… Я уже занес руку для удара, назад пути нет… Я не допущу того, что случилось в реальной истории! Не будет ни Советской России, ни Советского Союза! Ничего! Не будет Второй мировой войны с десятками миллионов погибших! Ничего этого не будет! Я клянусь!

Клятва перед самим собой обожгла душу, прогнала остатки сна, и Константин вскочил с топчана. Брезент с закутка сняли, было темновато.

Ермаков долго думать не стал, нахлобучил папаху, надел теплые перчатки, толчком открыл тяжелую броневую дверь (скрепленные болтами полдюжины железных листов легко могли выдержать попадание снаряда — вот только на высокий и длинный борт приходилось всего полтора квадратных метра надежной защиты) и спрыгнул на снег.

Темнота отступала, отдавая права предрассветным сумеркам. Знакомое местечко, только более обжитое и оживленное, чем будет спустя три четверти века.

Он увидел с полдюжины блестящих путевых лент, на них пару эшелонов из замызганных теплушек, пассажирских вагонов, углярок и платформ, одноэтажное вокзальное здание, различные строения и жилые дома — нормальная железнодорожная станция, пусть и маленькая, с той же Слюдянкой не сравнить.

Чуть в стороне вытянулись составы его дивизиона, а впереди, как командир на лихом коне, стоял «Беспощадный», но почему-то с одним только кормовым броневагоном. Паровозы дымили рядышком с огромной кучей угля, высыпанной возле длинного кирпичного здания. Несмотря на ранние часы, станция жила полнокровной жизнью, а это не могло не радовать Ермакова.

«Плохо, что наш бронепоезд остановился у самой станции», — чтобы разглядеть поближе всю местную портовую инфраструктуру, Константину пришлось пойти далеко назад, метров на шестьсот. Для него главным здесь был порт, а отнюдь не железнодорожная станция. И вскоре морские сооружения открылись ему во всей красе.

Порт впечатлял — длинная дамба, маяк, какие-то портовые сооружения. Но Костино внимание привлекла закопченная гигантская туша какого-то парохода с четырьмя трубами, лежащего на боку неподалеку от берега. И только сейчас Ермаков сообразил, что видит перед собой ледокол «Байкал», сгоревший год назад при обстреле. Его, как он слышал в штабном вагоне краем уха, на буксире перевела с того берега «Ангара».

«Ангару» же Костя узнал сразу, ибо был на ней раза два, когда ее пришвартовали к пристани у микрорайона «Солнечный» в качестве памятника. Строгий двухтрубный силуэт был хорошо различим в сумерках, на нем горели несколько светильников, которые маленькими маячками притягивали глаза. Стоял ледокол в «вилке» двух расходящихся друг от друга молов, к которым шли железнодорожные пути от станции.

То была знаменитая ледовая переправа от этого порта до станций Мысовая и Танхой на той стороне моря. Именно моря, назвать Байкал озером у многих язык не поворачивался.

Пока не построили Кругобайкальскую железную дорогу с десятками туннелей, именно эти два ледокола, изготовленные в Англии и собранные в Лиственничном (где построили стапеля и плавучий док), обеспечивали 10 месяцев в году железнодорожные перевозки. «Байкал» за один раз принимал целый эшелон — паровоз и 25 вагонов, а «Ангара» перевозила три сотни пассажиров и мелкие грузы.

И сейчас оставшийся один ледокол «Ангара» жил рядом с дорогой, не мешая ей. Да оно и понятно — пока поезд дойдет от порта до Мысовой вокруг Байкала, с бункеровкой паровоза углем и водой через каждую сотню верст (а там полтысячи с лишком километров), то ледокол три перехода совершит туда и обратно в 70 верст, да еще с погрузкой и разгрузкой…

Символичным было и то, что ледоколы стояли почти рядом — живой и мертвый. Костя передернул плечами — не только люди жутко умирают, но и корабли.

Рассветало, и Костя увидел рядом с «Ангарой», на чистой полосе темной воды, чуть запорошенной легким туманом, еще три корабля, вернее, два кораблика и небольшой катер с трубой, пришвартованные по обе стороны длинных молов. Именно кораблики — сравнивать с «Ангарой» их было бессмысленно, как крыловскую Моську со слоном.

Но на них вовсю кипела жизнь — горели светильники и электрические фонари, доносился лязг металла, будто что-то ломали кувалдой, один раз до Константина донеслись обрывки замысловатой флотской ругани. Еще бы, без перченой матерщины на русском флоте никак не может обойтись ни одна более-менее осмысленная деятельность матросов.

Ермаков минут пять любовался подготовкой кораблей, мог бы и дольше, но от мола быстрым шагом к нему отправился морской офицер, судя по черной шинели.

— Здравия желаю, господин ротмистр, — старший лейтенант Тирбах полностью соблюдал субординацию, хотя и равен Ермаков ему по чину, но приказом атамана Семенова назначен начальствовать здесь.

— И вам того желаю, Петр Игнатьевич, — офицеры дружно стянули перчатки и обменялись рукопожатием.

— Константин Иванович, приглашаю вас на ледокол. Доложу по порядку там, — Тирбах смущенно развел руками по сторонам и пояснил: — У нас тепло на корабле.

По заметенным снегом шпалам они прошли по молу и по металлическим сходням. Ермаков про себя считал, что на корабль ведут сходни, а лестницы внутри вроде трапами называются. Поднялись на борт. Прошли вдоль ряда замерзших иллюминаторов надстройки, и Тирбах живо дернул в сторону какой-то рычаг на двери. Далее прошли по короткому коридору и спустились по трапу ниже.

Миновав еще один маленький коридорчик, Ермаков открыл нормальную дверь и вошел в теплый салон. Именно салон — слева и справа по бортам иллюминаторы, довольно большое помещение, освещенное тусклым электрическим светом. Именно электричеством — за эти дни Константин полностью отвык от него.

— Кучеряво живете, моряки. Завидую, — Ермаков снял папаху и перчатки, а казачью бекешу расстегнул. Хоть и тепло внутри, но не настолько, чтоб раздеваться. Осмотрелся — неплохо устроились водоплавающие. Два дивана, кресла, зеркало, какие-то шкафчики, пара столов. Точно салон. — Тьфу ты, так вы тут печкой отапливаетесь, — Ермаков углядел справа обычную буржуйку, в чреве которой мелькали красные сполохи, а труба была выведена в иллюминатор.

— Уголь бережем, один котел под парами держим и динамо гоняем. Когда ход дадим, намного теплее будет, Константин Иванович, — в салон вошел Тирбах, услышав последнюю тираду ротмистра.

— Ясно, — только и смог ответить Ермаков и присел на диван. Рядом на столике была пепельница с окурками и коробок спичек. А потому ротмистр достал папиросы и закурил, предложив лейтенанту сделать то же самое. Тот, не чинясь, взял папиросу и задымил.

— Вижу, с табаком у вас худо. Скажу интенданту. Он вас на довольствие поставит, в том числе на табачное и денежное. Команда-то большая? И кто здесь капитан?

— Команда гражданская, речного флота, из сорока пяти человек. Капитан тоже речник, на ледоколе ходит долго, его фамилия Базилевский. Сейчас спит в каюте.

— Ага, — Константин не сдержал восклицания, — а из военных кто на борту? Орудия еще не устанавливали?

— Комендант штабс-капитан Годлиевский Кирилл Федосеевич, с ним 14 солдат. Пушки Кане начнем устанавливать завтра, на баке и юте. Еще ближе к юту два орудия в полтора дюйма побортно. Сегодня крепления под Кане подведем и железными листами борта погребов укрепим да рубку.

— Монитор получится? — полюбопытствовал Ермаков.

— Борта с дюймовой стали, пуля и осколки не пробьют даже в упор. Если щиты к орудиям приспособить да экипаж до полного штата в 80 человек довести, то нормальная канонерка получится — по 4 пушки и пулемета, вот только водоизмещение изрядное — три с половиной тысячи тонн.

— Так в чем же дело? Какая помощь нужна? Нужно готовить корабли к походу на Иркутск Одна ваша «Ангара» может своей артиллерией половину Глазково стереть вместе с мятежниками…