Голубое шампанское - Джон Варли

и дешевой волосяной накладкой на, скорее всего, совершенно лысой голове. Бах показалось странным, что медик носит столь неуклюжий протез, привлекая внимание к проблемам, избавиться от которых не сложнее, чем от заусенца. Она лениво вызвала на свой экран его профайл и с удивлением узнала, что это Нобелевский лауреат.

– Субъект женского пола, белой расы, почти наверняка родилась на Земле.

На стене за спиной Хеффера и на экране у Бах воспроизводились записи девочки и ее собак.

– У нее нет очевидных отклонений развития. На некоторых записях она обнажена и ясно, что она еще не достигла половой зрелости. Я оцениваю ее возраст от семи до десяти лет. В ее поведении есть небольшие противоречия. Движения экономные – кроме тех моментов, когда она играет. Различные зрительно-моторные задачи она решает со зрелостью, превосходящей ее очевидный возраст.

Доктор резко сел.

Это вывело Хеффера из равновесия.

– Э-э… все это прекрасно, доктор. Но, если вы помните, я лишь попросил назвать ее возраст и здорова ли она.

– На вид ей восемь лет. Я это сказал.

– Да, но…

– Чего вы от меня хотите? – внезапно разозлился Блюм и обвел гневным взглядом собравшихся экспертов. – С этой девочкой что-то очень не в порядке. Я сказал, что ей восемь лет. Прекрасно! Это видно любому дураку. Я сказал, что не наблюдаю видимых проблем со здоровьем. И для этого вам понадобился доктор? Приведите ее ко мне, дайте мне пару дней, и я выдам вам шесть томов сведений о ее здоровье. Но видеозаписи?..

Он смолк, и его молчание стало таким же красноречивым, как и его слова.

– Благодарю, доктор Блюм, – сказал Хеффер. – Как только…

– Но кое-что я вам скажу, – низким и опасным тоном заявил Блюм. – Какой позор, что ребенку позволено пить спиртное подобным образом. Последствия для ее жизни будут ужасными. Я видел крупных мужчин за тридцать и за сорок, которые не могли выпить и половину того, сколько, как я видел, она выпивает… за день! – Он пронзил Хеффера взглядом. – Я дал клятву сохранять тайну. Но хочу знать, кто несет за это ответственность.

Бах поняла, что он не знает, где находится девочка. И задумалась: сколько людей из присутствующих получили такую информацию и сколько работает только над своей частью проблемы?

– Это будет объяснено, – спокойно произнес Цейсс.

Блюм перевел взгляд с Цейсса на Хеффера, потом обратно и уселся – не успокоенный, но готовый ждать.

– Благодарю, доктор Блюм, – повторил Хеффер. – Далее мы выслушаем Людмилу Россникову, представляющую «Конгломерат GWA».

«Просто замечательно, – подумала Бах. – Он втянул в это GWA». Несомненно, он и у Россниковой взял клятву хранить секретность, но если он действительно надеется, что она не упомянет об этом своему начальству, то он еще тупее, чем Бах думала. Когда-то давно она однажды работала на этот конгломерат, и, хотя была всего лишь наемным работником, кое-что о них узнала. Своими корнями GWA далеко уходила в японскую промышленность двадцатого века. Когда человек приходит работать в GWA на руководящем уровне, то он устраивается там пожизненно. От него ожидают – и получают – лояльность, которую удобно сравнить с той, какую требует мафия. И это означает, что, рассказав Россниковой свой «секрет», Хеффер гарантировал, что три сотни руководящих сотрудников конгломерата узнают о нем через три минуты. Да, можно положиться на то, что секрет они сохранят, но только если это будет выгодно GWA.

– Компьютер на Танго Чарли – это спроектированная по заказу комплексная структура, – начала Россникова. – В те дни это была обычная практика в случае БиоЛогических компьютеров. Он имеет такое же обозначение, как и станция: БиоЛогик ТЧ-38. В свое время это была крупнейшая компьютерно-интегрированная система.

Во время катастрофы, когда стало ясно, что все закончилось неудачей, ТЧ-38 получил окончательные инструкции. Из-за наличия опасности он получил указание создать вокруг станции зону изоляции, описание которой вы найдете у себя на экранах под меткой «Запретная зона».

Россникова сделала паузу, пока многие из присутствующих вызывали эту информацию.

– Для создания этой зоны ТЧ-38 было передано управление определенным защитным вооружением. Оно включает десять беваваттных лазеров… и другое оружие, которое я не уполномочена назвать или описать и могу лишь сказать, что оно не менее внушительное, чем эти лазеры.

Хеффер забеспокоился и собрался что-то сказать, но Цейсс жестом остановил его. Каждый из них понимал, что лазеров достаточно самих по себе.

– Поэтому, хотя и возможно уничтожить станцию, – продолжила Россникова, – проникнуть на нее невозможно – если предположить, что кто-нибудь захочет хотя бы попытаться.

Бах подумала, что по разным выражениям на лицах сидящих за столом она может понять, кто из них знал всю историю, а кто лишь часть ее. Несколько людей из второй категории были готовы задать вопросы, но Хеффер их опередил.

– Как насчет отмены инструкций компьютеру? – спросил он. – Вы это пробовали?

– Было сделано много попыток за последние несколько лет, когда этот кризис стал приближаться. Мы не ожидали, что это сработает, и это не сработало. Танго Чарли отказывается принимать новые программы.

– Боже мой, – ахнул доктор Блюм. Бах увидела, как его румяное лицо побледнело. – Танго Чарли. Она на Танго Чарли.

– Совершенно верно, доктор, – подтвердил Хеффер. – И мы пытаемся придумать, как ее эвакуировать. Доктор Вильхельм?

Вильхельм оказалась пожилой женщиной крепкого сложения, как и большинство родившихся на Земле. Она встала и заглянула в листок с заметками, который держала.

– Информация под меткой «Нейротропный агент Х» имеется в ваших компьютерах, – пробормотала она и обвела взглядом собравшихся. – Но можете не утруждаться. Примерно настолько мы и продвинулись, назвав его. Я просуммирую все, что нам известно, но вам не нужно быть экспертом по этому вопросу: экспертов по «Нейро-Х» не существует.

Эпидемия началась девятого августа, в следующем месяце отметим тридцатилетний «юбилей». В первоначальном сообщении упоминались пять случаев заболевания и одна смерть. Симптомами были: прогрессирующий паралич, конвульсии, утрата двигательного контроля, нарушение чувствительности и онемение.

На станции Танго Чарли был немедленно объявлен карантин по стандартной процедуре. Туда была доставлена группа эпидемиологов из Атланты, затем другая из Нового Дрездена. Всем вылетевшим со станции кораблям было приказано вернуться, кроме одного, летящего к Марсу, и другого, уже вышедшего на парковочную орбиту вокруг Земли. Ему было запрещено совершать посадку.

Ко времени прибытия специалистов заболевших было уже более сотни, еще шестеро умерли. Позднее к симптомам добавились слепота и глухота. У разных людей болезнь прогрессировала с разной скоростью, но всегда протекала очень быстро. Среднее время выживания от момента проявления симптомов позднее было оценено в сорок восемь часов. Никто не прожил дольше четырех дней.

Обе медицинские