Голубое шампанское - Джон Варли

После щенков остались еще две собаки из предыдущего помета, которые теперь стали готовы для окончательной оценки. Чарли привела их, и они с Тик-Таком долго и упорно спорили о нюансах настолько тонких, что мало кто их вообще заметил бы. В конечном итоге они решили, что обе собаки будут стерилизованы.

Потом наступило время дневного кормления. Тут Чарли никогда не вводила дисциплину. Она позволяла собакам прыгать, лаять и покусывать друг друга – пока они не начинали слишком уж безобразничать. Она привела всю стаю в столовую (и по дороге за ней проследили три камеры), где уже были наготове лотки с сухим гранулированным кормом и мягкий соевый бургер для нее. Сегодня он был со вкусом курицы, ее любимый.

После полудня наступало время тренировок. Сверяясь с записями, которые Тик-Так выводил на экран, она выбирала одну из молодых собак и водила ее по тридцать минут на поводке по прогулочной палубе, отрабатывая команды «к ноге», «сидеть», «стоять», «лежать», «ко мне» в соответствии со степенью обучения и жесткими графиками, составленными Тик-Таком. Собак постарше она выводила на ринг группами, где они послушно садились в ряд одна за другой, подчиняясь ее командам.

В конце дня был ужин, который она ненавидела. Это была только человеческая еда.

– Ешь овощи, – говорил Тик-Так. – Тарелка должна быть чистой. В Новом Дрездене люди голодают.

Ужин обычно состоял из зеленого салата и мерзкой брокколи, свеклы и подобной дряни. Сегодня это оказался желтый кабачок, а его Чарли любила не больше, чем дырку в зубе. Она проглотила гамбургерную котлету, а потом ковыряла вилкой кабачок, пока не размазала его по тарелке в желтоватую массу, похожую на детские какашки. Половина ее оказалась на столе. В конечном итоге Тик-Так смилостивился и разрешил ей вернуться к обязанностям. Сегодня вечером это был уход за шерстью. Чарли тщательно вычесывала каждую собаку, пока шерсть не заблестела. Некоторые собаки уже улеглись спать, и пришлось их будить.

Наконец, зевая, она вернулась в свою комнату. К тому времени она уже хорошо нализалась. Успев к такому привыкнуть, Тик-Так отнесся к этому с пониманием и попытался вытянуть Чарли из, как ему показалось, черной меланхолии.

– Да все нормально! – огрызнулась она, наслушавшись увещеваний Тик-Тока и обливаясь слезами. В таком состоянии Чарли могла быть довольно отталкивающей.

Пошатываясь, она вышла на прогулочную палубу и побрела от стены до стены, но ни разу не упала. Ну и ладно, пускай даже уродина, но пить она умела. Ее уже давным-давно не тошнило от выпитого.

Лифт находился в бывшей коммерческой зоне. Пустые магазины пялились на Чарли, когда она нажала кнопку. Она сделала еще глоток, и дверь лифта открылась. Она вошла.

Этот момент она ненавидела. Лифт поднимался внутри спицы к ступице колеса. По мере подъема кабины Чарли становилась легче, и такая поездка проделывала забавные трюки с ее внутренним ухом. Она вцепилась в поручень и стояла, пока кабина, дернувшись, не остановилась.

Теперь все стало хорошо. Тут она была почти невесома. А невесомость – отличная штуковина, когда ты пьян. Не надо беспокоиться о силе тяжести, голова не кружится, а если и кружится, то это не имеет значения.

Здесь было единственное место колеса, куда собаки никогда не допускались. Они не могли привыкнуть к падению, сколько бы их здесь ни держали. Но Чарли была экспертом по падению. Когда ей становилось тоскливо, она поднималась сюда и прижималась лицом к огромному окну бального зала.

Люди для Чарли были лишь смутным воспоминанием. Мама не в счет. Хотя Чарли приходила к маме каждый день, она была не живее В. И. Ленина. Иногда Чарли до боли хотелось, чтобы ее обняли. Собаки были хорошие, теплые, они ее лизали, они ее любили… но обнять не могли.

Из ее глаз покатились слезы, а в бальном зале они были совершенно некстати, потому что тут слезинки могли стать огромными. Она вытерла их и выглянула в окно.

Луна опять становилась больше. И что бы это значило? Наверное, нужно будет спросить Тик-Така.

Она вернулась в японский сад. Собаки уже спали, сбившись в кучу. Чарли знала, что должна вернуть их в комнаты, но была слишком пьяна для этого. И Тик-Так здесь ничего не мог с этим поделать. Он ведь не мог ни видеть, ни слышать.

Она улеглась на землю, свернулась калачиком и заснула за несколько секунд.

Когда она начала храпеть, три или четыре собаки подошли и стали лизать ей рот, пока она не смолкла. Потом они свернулись рядышком. Вскоре к ним присоединились остальные, пока ее целиком не укутало одеяло из собак.

* * *

Когда на следующее утро Бах пришла в комнату мониторинга, там уже собралась кризисная группа. Похоже, ее отбирал капитан Хеффер, и людей оказалось настолько много, что не хватило места всех рассадить. Бах отвела их в комнату для совещаний в дальнем конце зала, где все расселись вокруг длинного стола. Каждое место было оснащено монитором компьютера, а на стене за спиной Хеффера, сидящего во главе стола, находился большой экран. Бах заняла место справа от него, а напротив нее сел заместитель начальника полиции Цейсс, человек с хорошей репутацией в департаменте. Из-за него Бах сильно нервничала. Хеффер, с другой стороны, вроде бы получал удовольствие от своей роли. Поскольку Цейсс, похоже, решил быть наблюдателем, Бах решила не высовываться и говорить, только если ее попросят.

Отметив, что все места заняты, а те, что, как она предположила, были помощниками, поставили стулья позади своих начальников, Бах задумалась: действительно ли для этого проекта требуется так много людей. Штейнер, сидящий справа от Бах, наклонился к ней и негромко произнес:

– Назови время.

– Что?

– Я сказал, назови время. Мы тут затеяли офисный тотализатор. Если ты точнее всех угадаешь время, когда будет нарушена секретность, то выиграешь сотню марок.

– Десять минут от настоящего момента уже называли?

Они смолкли, когда Хеффер встал и заговорил.

– Некоторые из вас работали над этой проблемой всю ночь. Других позвали, чтобы они дали свою экспертную оценку. Хочу поприветствовать заместителя начальника полиции Цейсса, представляющего мэра и начальника полиции. Шеф Цейсс, не хотели бы вы сказать несколько слов?

Цейсс лишь покачал головой, что, похоже, удивило Хеффера. Бах знала, что тот никогда не упустил бы такую возможность и, наверное, даже не мог сейчас понять, как кто-то может так поступить.

– Очень хорошо. Тогда мы можем начать с доктора Блюма.

Блюм оказался угрюмым невысоким мужчиной, щеголявшим очками в тонкой оправе