Скажи «Goodbye» - Мария Амор

Мурка была ошеломлена выпавшим ей поручением, но тут же с апломбом Карлсона стала уверять, что все вышеперечисленное будет ею выполнено с деликатностью дипломата и углубленностью историка. Дето житейское. Эта удача была весьма вовремя, потому что в последнее время все в ее жизни застопорилось. Деятельность корреспондента по вопросам алии и абсорбции, которая несколько лет назад представлялась самым интересным, важным и ответственным заданием на свете, превратилась в тоскливую рутину, как только выдохся Муркин энтузиазм новичка. Новое поручение представлялось возможностью проявить себя в более сложных и перспективных областях, нежели постоянная разборка между бывшими российскими гражданами и опекающими их израильскими инстанциями. Мысленно она уже воплотилась в Марту Гелхорн, в Ориану Фаллачи, а Азербайджан уже стал ее Испанией, Мексикой и Вьетнамом одновременно. К тому же представлялся исключительный шанс утереть нос родному братцу, пользовавшемуся в семье репутацией первооткрывателя и первопроходца, который, тем не менее, в столь экзотическом месте, как Баку, побывать не сподобился.

Волнение настолько распирало Муру, что едва ее кандидатура была утверждена, она позвонила Вадиму, несмотря на данное себе слово больше за ним не бегать. Вадим, как всегда, был рад ее услышать, и обрадовался ее удаче. Ни на секунду не огорчил его ее отъезд, не испугали опасности, угрожающие хрупкой израильтянке в мусульманском нестабильном регионе, не встревожил состав миссии, в которую, среди прочих, входил и очередной симпатичный генерал — бывший главный военный прокурор Израиля. Нет, как полагается хорошему близкому человеку, он просто и искренне обрадовался за нее. У Мурки почему-то сразу испортилось настроение.

Зато Сашка не обманула ее ожиданий — проявила нужную меру тревоги, восхищения и «хорошей зависти», хотя обе они совершенно точно знали, что саму Александру в Азербайджан не затащили бы и на аркане. Когда Мура отрапортовала о предстоящей почетной миссии матери, Анна тут же выразила твердую уверенность в Мурину способность использовать «наконец» этот шанс для долгожданного превращения в ведущего политобозревателя газеты. Столь неумеренный полет амбиций смутил даже будущую Ориану Фаллачи.

Максиму она сообщила о командировке как бы между делом, как о вещи тривиальной и само собой разумеющейся. И пункт назначения, и важность ее миссии, и попутчики, все явно произвело на него впечатление, и чувствовалось, что он тоже позавидовал, но не такой светлой завистью, как Сашка, что тоже было слегка приятно.

Больше ни с кем делиться не хотелось.

На самом деле подмывало сообщить и Сергею, но переписка их прекратилась. Это было еще одной неприятностью в жизни Мурки, которая точила грустью и сожалением. По возвращении в Америку он не дал о себе знать. Она написала ему простое дружеское необязательное послание, и не получила никакого ответа. Она написала повторно, на сей раз серьезно. Спросила, не обидела ли она его чем-нибудь, объяснила еще раз все свои веские доводы, из-за которых не решилась раскрутить с ним полноценный роман, и прибавила, что ей давным-давно не было так хорошо ни с кем, как с ним в те несколько дней, когда они вместе исследовали Иерусалим и его гастрономические достопримечательности. На это пришел краткий ответ, в котором Сергей писал, что, конечно, она его ни в чем разочаровать не могла, потому что он не имел права что-либо ожидать. Что это лишь его вина, что он, быть может подсознательно, ожидал от поездки, и от Муры слишком многого. Он признает ее право не рисковать собой и своими чувствами. И хорошо, что она оказалась столь благоразумной, потому что кто знает, что произошло бы в их жизни, потеряй оба они голову. Но ему будет легче, если они прекратят все контакты.

Когда Мура прочитала этот ответ, ее первой реакцией был просто шок: она была так же уверена в своей женской власти над этим мужчиной, как уверен хозяин в преданности собственного пса. Следующим чувством после изумления была горькая обида — она отнеслась к нему, как к близкому человеку, провела с ним (теперь это переименовалось в «убила на него») кучу времени, раздумывала, как наивная дурочка, над казуистическими дилеммами: должно ли что-то, что не на всегда, быть из-за этого хуже, а в результате ей сообщили, что в ней больше не нуждаются. Своей правотой Мура упивалась дня три, но даже потом, когда первый запал негодования прошел, она продолжала думать о нем неотступно. Особенно мучила фраза о праве на самосохранение, и неясный намек на упущенные варианты своих судеб. Все это было тщательно обсуждено с Александрой, которая, конечно, полностью поддержала Муркину правоту во всем, что касалось осторожности в отношениях с мужским полом. По ее твердому мнению мужчина всегда намеревался получить побольше и без обязательств, и дело женщины позаботиться о том, чтобы не остаться в дураках. Эту мудрость только поддерживал ее личный горький опыт сексуальной щедрости, так и не приведший Сашу в тихую гавань финансовой стабильности брака.

— Не обвивать же нам ногами каждого американского паломника! — в праведном возмущении перед грандиозностью задачи восклицала Александра.

Мурка кивала, пытаясь утешиться своей недоступностью. Но в глубине души она начала сомневаться в мудрости своей осторожной боязни отдать слишком много и чересчур поспешно. И дело даже не в сексе, речь шла о готовности на душевную щедрость, о готовности полюбить и действовать безоглядно. Мура видела, что Сергей в нее влюблен, но предпочла замариновать его в роли вечного воздыхателя и, по сути, оставила его чувство безответным. Частично это произошло и потому, что он сам возвел ее на столь высокий пьедестал, с которого неловко было слезать. Теперь ей ужасно захотелось забросить свое благоразумие, получить второй шанс, вернуть его себе, быть рядом с ним, видеть его улыбку, вдыхать запах его «Версачи», опираться на его крепкую руку, чувствовать рядом его широкие плечи… В общем, все то, чего хочется всем нормальным женщинам от любимого мужчины. Мура затосковала по Сергею. И хотя, как назло, Вадим именно теперь внезапно стал ей усиленно названивать, и какой-то кусочек глупой женской души еще отзывался на это долгожданное внимание, но у нее появился новый предмет для размышлений, и прежний любовник отодвинулся на периферию девичьих помыслов. За это время он уезжал пару раз в Европу, каждый раз на несколько дней, но Мура больше не рвалась ни провожать его, ни встречать, а он, как всегда, полностью смирялся с тем положением вещей, которое она создавала. А вот Сергей не смирился. Мурка тоже не любила покорно принимать чужие решения. Хоть она и дала себе слово больше не анализировать бесперспективные отношения с Вадимом, но не могла удержаться от сравнений. И ей невольно думалось, что, может быть, первоначальная притягательность Вадима в том и заключалась, что в их отношениях он был полностью покорен ее воле. В нем было заповедное место, там, где, наверное, хранилась его душа, и туда он Мурку не пускал ни под каким видом, но зато все остальное было в ее распоряжении. Он не делал никаких попыток получить от нее больше того, что она готова была ему дать, и она была уверена, что пока жизнь не унесет его от нее, как отлив медузу, самовольно он от нее не уйдет. Теперь она поняла, что его все устраивало, потому что ему было все равно. И, несмотря на ее стремление контролировать ситуацию, подобное положение вещей перестало ее устраивать. Они дошли до той точки, где он должен был сделать ради нее какое-то волевое усилие, и хотя Муре приятнее было бы думать, что он не был на это способен просто в силу своей инертной натуры, ядовитая житейская истина «He just not so much into you», не выходила из головы.

А Сергей оказался способен. Первый раз, когда прилетел в Израиль, а второй — когда обиделся на нее и послал ее к черту. Ей мучительно хотелось помириться с ним, но как вернуть человека, который находится на другой стороне земного шара, а главное — зачем, она не могла придумать. У нее не было варианта их дальнейших отношений. И она ему не писала, хотя адрес его не стерла.

На следующий день выяснилось, что помимо само собой разумеющихся редакторских ожиданий, согласно которым Мурка должна была совместить энциклопедическую дотошность и политический анализ Мида с красочностью «Нешионал Джеографик», у Арнона были для нее добавочные поручения. Израиль давно искал точки опоры и давления в этой богатой нефтью стране. Поиски рычагов шли во всех направлениях, особенно в испытанном со времен фараона стремлении находить доступ к уху властелина. Иногда это удавалось: в Туркменистане одним из самых влиятельных и приближенных к власти людей был израильтянин — промышленник и предприниматель Иосиф Мейман, Лев Леваев был из Узбекистана, но в Азербайджане подобный человек не находился.

Арнон объяснял Муре: