Полутораглазый стрелец - Бенедикт Лифшиц

На шитый золотом мундир.

Когда же, ханжеских в награду песнопений,

У избирателей ты клянчишь бюллетени,

Мы говорим: «Постой, ты гордостью смущен!»

Кого влечет к себе публичная арена,

Тот должен изложить пред нами откровенно,

Что для свободы сделал он.

Но подвигам твоим подвесть мы можем сальдо:

Мы помним хорошо все гимны в честь Бональда,

Над реймским алтарем твой серафимский взлет,

Стихи, в которых ты, не без подобострастья,

Бурбонов изгнанных оплакивал несчастья

И к власти им сулил приход.

Но времена прошли возвышенных экстазов,

Сионских арф, псалмов, библейских пересказов:

Кого теперь пленить сумел бы пустозвон?

А впрочем, есть еще на свете Палестина:

Пожалуй, изберет в парламент Ламартина

Воспетый им Иерихон.

187. ШУАН

Он враг республики, сей ревностный католик:

В нем даже мысль о ней рождает приступ колик.

Его влечет к себе дней феодальных даль;

Он ждет, уйдя в нору, развязки авантюры,

Которую начнут Бурмоны да Лескюры,

Бернье, Стофле и Кадудаль.

Заочно осужден на днях судом присяжных,

От приговоров их уходит он бумажных

В Анжер иль Морбиган, в Шоле иль Бресюир;

К престолу Господа его глаза воздеты;

Кто богу молится и носит пистолеты,

Тот на земле уже не сир.

Невиннее его не сыщешь человека;

В нем непосредственность есть золотого века:

Он с четками в руках, в часы ночных забав,

Растливши девушку, шутя ее удавит;

На дыбе он хребты трехцветным мэрам правит,

Карая их за вольный нрав.

Он ночью, во главе отчаянной ватаги

Врываясь в погреба, презренной ищет влаги,

Всех вин кощунственных непримиримый враг.

Он твердо убежден, что доблесть лишь проявит,

Когда свое ружье на дилижанс направит

И кровью обагрит овраг.

194

Чтоб соблюсти отцов обычаи и веру,

Он прячется от всех, как дикий зверь в пещеру,

В глухое логово, и, между тем как там,

В родной часовенке, старинные напевы

Восходят в полумгле к подножью приснодевы,

Он зверем рыщет по горам.

В ночи республики ему как свет эдемский -

Не Карл Десятый ли и герцог Ангулемский

Да юной лилии благоуханный цвет?

На шее носит он, рисуясь нестерпимо,

Чеканную медаль - портрет Елиакима

С лицом уродливым, как бред.

Он, этот мученик, бродящий по дорогам,

Уже застраховал себя мартирологом

И к лику праведных окажется причтен;

Зловонней Иова и Лабра неопрятней,

Лесных разбойников немногим деликатней,

Он - роялист, как сам Мандрен.

О всемогущие правители народа,

Вам должен нравиться герой такого рода:

Заботьтесь же о нем по мере ваших сил.

Вот истинный француз, достойный подражанья:

Он в городах нигде не подымал восстанья

И лент трехцветных не носил.

ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ

188. АЛМАЗ СЕРДЦА

На сердце иль в столе запрятан

У каждого любви залог,

К груди не раз бывал прижат он

И в дни надежд и в дни тревог.

Один, мечте своей покорный,

Улыбкой ободрен живой,

Похитил дерзко локон черный,

Хранящий отсвет голубой.

Другой на белоснежной шее

Отрезал шелковую прядь,

Которой тоньше и нежнее

С кокона невозможно снять.

На дне шкатулки прячет третий

Перчатку с маленькой руки,

Тоскуя, что ему не встретить

Второй, чьи пальцы так тонки.

Вот этот - призрак счастья жалкий

Стремится воскресить в душе,

Вдыхая пармские фиалки,

Давно зашитые в саше.

А тот целует Сандрильоны

Миниатюрный башмачок,

Меж тем как в маске благовонной

Влюбленный ловит очерк щек.

Но у меня нет ни перчаток,

Ни туфельки, ни пряди нет:

Я на бумаге отпечаток

Слезы храню, волненья след.

Жемчужиною драгоценной

Из синих выскользнув очей,

Она растаяла мгновенно,

Упав в сосуд любви моей.

И эта капля чистой влаги,

Алмаз, каких не знал Офир,

Пятном расплывшись на бумаге,

Мне заслоняет целый мир,

Затем что, дар судьбы нежданный,

Из глаз, до той поры сухих,

Скатясь росой благоуханной,

Она отметила мой стих.

189. ЛОКОНЫ

Подчеркивая томность взгляда,

Где грусть и торжество слиты,

Два локона, как два снаряда,

Для ловли сердца носишь ты.

Закручен туго, каждый сросся

С щекой, но ты легко могла б

Приладить оба, как колеса,

К ореховой скорлупке Маб.

Иль это лука Купидона

Два золотые завитка

Слились в кольцо, прильнув влюбленно

К виску крылатого стрелка?

Но с миром чисел я в разладе:

Ведь сердце у меня одно.

Так чье же на соседней пряди

Повиснуть рядом с ним должно?

197

ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ

190. ЯГУАР

За дальней завесью уступов, в алой пене

Всю местность выкупав, отпламенел закат.

В пампасах сумрачных, где протянулись тени,

Проходит трепета вечернего разряд.

С болот, ощеренных высокою осокой,

С песков, из темных рощ, из щелей голых скал

Ползет, стремится вверх средь тишины глубокой

Глухими вздохами насыщенный хорал.

Над тинистой рекой воспрянув из туманов,

Холодная луна сквозь лиственный шатер

На спины черные всплывающих кайманов

Накладывает свой серебряный узор.

Одни из них давно преодолели дрему

И голода уже испытывают власть,

Другие, к берегу приблизившись крутому,

Как пни шершавые, лежат, раскрывши пасть.

Вот час, когда в ветвях, присев на задних лапах,

Прищуривая глаз и напрягая нюх,

Прекрасношерстый зверь подстерегает запах,

Живого существа чуть уловимый дух.

Для предстоящих битв он держит наготове

И зуб и коготь. Весь в стальной собравшись ком,

Он рвет, грызет кору и в предвкушеньи крови

Облизывается пунцовым языком.

Согнув спиралью хвост, он бешено им хлещет

Древесный ствол, затем, приняв дремотный вид,

Сникает головой на лапу и, в зловеще

Притворный сон уйдя, неявственно храпит.

Но, вдруг умолкнув и простершись бездыханней

Гранитной глыбы, ждет, укрытый меж ветвей:

Громадный бык идет неспешно по поляне,

Задрав рога и пар пуская из ноздрей.

Еще два-три шага, и, ужасом объятый,

Бык замирает. Льдом сковав ему бока

И плоть его сверля, горят во мгле агаты,

Два красным золотом налитые зрачка.

Шатаясь, издает он жалобные стоны,

Мычит, влагая в рев предсмертную тоску,

А ягуар, как лук сорвавшись распрямленный,

На шею прыгает дрожащему быку.

От страшного толчка чуть не до половины

Вонзает в землю бык огромные рога,

Но вскоре, яростный, в бескрайние равнины

Мчит на своей спине свирепого врага.

По топям, по пескам, по скалам и по дюнам,

Необоримых чащ пересекая тьму,

Стремглав проносятся, облиты светом лунным,

Бык с хищным всадником, прикованным к нему.

И, миг за мигом в даль все глубже отступая,

Отходит горизонт за новую черту,

И там, где ночь и смерть, еще идет глухая

Борьба кровавых тел, сращенных на лету.

ХОСЕ-МАРИЯ ДЕ ЭРЕДИА

191. ВИДЕНИЯ ЭМАЛИ

В приюте сумрачном, где ропщет атанор,

Беснуется в ночи огонь неугомонный,

И, попирая все природные законы,

Эмаль кладет на медь роскошный свой узор.

Из-под кистей моих встает, смущая взор,

Былых чудовищ сонм, искусством воскрешенный:

Кентавры, Пан и Сфинкс и детища Горгоны,

Пламекрылатые Пегас и Хризаор.

Ахиллову ли скорбь и смерть Пенфесилеи

Иль Эвридике вслед пришедшего Орфея

У врат Аидовых изображу сейчас?

Победу ли над псом Гераклову в Аверно,

Иль деву в трепете средь полумглы пещерной,

Где лалом светится Дракона страшный глаз?

200

ШАРЛЬ БОДЛЕР

192. СООТВЕТСТВИЯ

Природа - темный храм, где строй столпов живых

Роняет иногда невнятные реченья;

В ней лесом символов, исполненных значенья,

Мы бродим, на себе не видя взоров их.

Как дальних отгулов прерывистая хрия

Нам предстоит порой в единстве звуковом,

Так в соответствии находятся прямом

Все краски, голоса и запахи земные.

Меж ароматами есть свежие, как плоть

Младенца, нежные, как музыка гобоя,

Зеленые, как луг. Другие - расколоть

Хотят сознание, и, чувства беспокоя

Порочной роскошью и гордостью слепой,

Нас манят фимиам, и мускус, и бензой.

193. ИДЕАЛ

Нет, ни красотками с зализанных картинок -

Столетья пошлого разлитый всюду яд! -

Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок,

Ни ручкой с веером меня не соблазнят.

Пускай восторженно поет свои хлорозы,

Больничной красотой пленяясь, Гаварни -

Противны мне его чахоточные розы:

Мой красный идеал никак им не сродни!

Нет, сердцу моему, повисшему над бездной,

Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной,