Сармат. Кофе на крови - Александр Звягинцев

Десятка три всадников на взмыленных конях, с трудом преодолев распаханный неровными прерывистыми бороздами ледник, останавливаются перед седловиной перевала, заваленной многометровой стеной снега, льда и камней.

— Абдулло, кони здесь не пройдут! — говорит бородатый наездник в грязной растрепавшейся чалме, обращаясь к толстому седоку на пританцовывающем темно-гнедом ахалтекинце. Он показывает камчой на завал. — Гяуры взрывами завалили перевал и, я так думаю, поставили наверху мины.

— Ну, и чего уставился на этот перевал, как баран? — орет Абдулло. — Расчищай, взрывай — я не собираюсь терять миллион долларов из-за твоей глупости, Гафур!

— Почему из-за моей глупости?! — вскидывается бородатый.

— А кто мне говорил, что проверил все ущелье Шайтана, разве не ты, старый вонючий козел? — шипит сквозь гнилые зубы Абдулло и наотмашь сечет Гафура камчой по лицу.

— Оставь Гафура в покое, Абдулло!.. Даже если к концу дня расчистим проход, то все равно не догоним их! — говорит по-русски рябой всадник. Хотя на голове его чалма и одет он в халат, все равно ясно, что человек этот не местный и скорее всего славянин. — За перевалом ледник... Говорил тебе, что лошадей подковать надо!..

— Абдулло! — восклицает сошедший с коня молодой нукер. — Смотри! — Он показывает на следы двух пар солдатских башмаков, четко читаемых на белом снегу низинки. — Двое их тут прошли, наиб...

— Двое... — растерянно тянет Абдулло и вопросительно смотрит на русского. — А остальные куда делись? Что скажешь, Леха?

— Я что, ясновидящий тебе?! — огрызается тот. — Может, вон под той лавиной прилегли поспать навечно! — кивает он на снежные завалы под склоном. — А может, эти двое, что здесь потоптались, навроде куропатки, фуфло толкают...

— Какой еще куропатки?.. — не поняв, переспрашивает Абдулло.

— Той, которая динамит! Она сама под руку лезет и тут же косяка в сторону дает... — размахивая руками, отвечает рябой.

— Абдулло тебя не понимает, Рябой...

— От птенцов она так хищников уводит, тварь. Чего здесь понимать?! И спецназовские волчары, когда надо, мастера на такие хохмы... Да что я леплю — ты ж, говорят, сам в ментовской шкуре кантовался, а, Абдулло?..

— А ты где кантовался, Рябой? — обнажает в ухмылке гнилые зубы Абдулло.

— Я-то?.. Будто не знаешь?.. Леха Рябой твою наркоту через Пяндж на своем горбу целую пятилетку таскал, чтобы, так сказать, разлагать молодых строителей коммунизма, — ухмыляется в рыжую бороду тот. — Житуха, Абдулло, была во-о, как при коммунизме!.. Таджички и узбечки сами штаны спускали за грамм марафета, не говоря уже о Наташках, — те, сучки, под Леху Рябого ложились штабелями...

— А потом в чимкентской зоне Леха Рябой сам штаны спускал перед любым коблом за полграмма гашиша! — зло обрывает его Абдулло.

— А тебе-то что? — бормочет Рябой. — Я теперь правоверный — и что, плохо служу тебе?..

— Харашо служишь, Леха, душой и телам! — ухмыляется Абдулло и показывает на завал: — Давай лезь туда, паршивый русский ишак, ищи мины!

— Спецназовские волкодавы тебя вокруг пальца, как баклана, обвели, Абдулло! — побледнев, орет тот. — Не поволокут они через памирские ледники такой дорогой груз... В ущелье их, сук, искать надо! Далеко они уйти не могли!..

— Ну, смотри. Рябой! Если ты врешь, Абдулло твою глупую ишачью башку резать будет, уши и нос резать будет! — шипит Абдулло и гонит ахалтекинца назад, в сторону ущелья.

Быстрый и коварный борей гонит снежную порошу. Он воет и плачет, как раненый дикий зверь, и обдает леденящим холодом идущих, высекая из их глаз тут же замерзающие на щеках слезы. Крошится под ногами снежный наст, качается слева, клонясь к вершинам, закатное солнце, отбрасывая от всего длинные, контрастные тени. Идти невыносимо трудно — Савелов и Шальнов еле переставляют ноги, задыхаясь в разреженном до предела воздухе.

Шальнов идет чуть впереди. Бредущий позади него Савелов оскальзывается и падает на ледяную проплешину.

— Дышать нечем! — хрипит он склонившемуся над ним Шальнову. — Все отдал бы за глоток воздуха!..

— Чего ты хочешь! К четырем тысячам над уровнем моря подбираемся, — выдавливает тот потрескавшимися губами и смотрит сквозь обмороженные, распухшие пальцы на уходящее за вершину закатное солнце. — Отдышись и выходи в эфир, капитан, пора! Ори открытым текстом все, что думаешь о советской власти!

— Однажды старого чукчу спросили, что он думает об этой самой советской власти, — находит силы улыбнуться Савелов.

— И что?

— Баба она хорошая, говорит чукча, но живет, однако, очень долго! — зло хрипит Савелов и подносит к губам микрофон радиопередатчика. — Всем погранзаставами Памира... Всем погранзаставам Памира! — глубоко вдохнув, произносит он. — Я капитан Савелов... Я капитан Савелов... Всем, кто слышит меня: немедленно сообщите в центр... Нахожусь на сопредельной стороне в квадрате одиннадцать — четыре, два... Имею ценный заморский груз... Обеспечьте эвакуацию... Обеспечьте эвакуацию... "Повторяю... Всем, кто слышит меня...

Несется хриплый голос Савелова над сверкающими контрастными гранями, заснеженными пиками хребтов, над бликующими под алым закатным небом ледниками, над затянутыми сизой дымкой глубокими ущельями, отвесными стенами скал и моренными осыпями, над извилистой лентой пограничной реки Пяндж...

До разморенного вечерней духотой молоденького сержанта — радиста Хорогского погранотряда — не сразу доходит смысл того, что он только что услышал в наушниках. С трудом раскрыв слипающиеся глаза, он включает громкую связь.

— Я капитан Савелов. Нахожусь на сопредельной стороне в квадрате одиннадцать — четыре, два... Всем, кто слышит меня: имею ценный заморский груз... Немедленно сообщите в центр... Сообщите в центр... — бьется в радиорубке, заглушаемый ветром памирских ледников, хриплый, срывающийся голос Савелова. — Обеспечьте эвакуацию!.. Обеспечьте эвакуацию!..

Записав услышанное, сержант опрометью выскакивает из радиорубки.

Загорелый полковник растерянно вертит в руках бумажный листок. Он беспомощно смотрит на такого же загорелого, мускулистого и подтянутого подполковника.

— Всю душу в клочья изорвал мне этот капитан Савелов, через каждый час в эфир выходит — вертушку требует и про ценный заморский груз толкует...

Подполковник раздвигает шторы, скрывающие карту участка советской границы с сопредельной стороной, и огорченно произносит:

— На вертушке мимо!.. Лопастям не за что ухватиться — высота четыре тысячи... А что Москва, товарищ полковник?..

— Москва! — вытирая пот, вздыхает тот. — Сначала: знать ничего не знаем, а через час, видно, кипеш на Лубянке, переполох... Звонят: спецгруппу к вам завтра высылаем, обеспечьте прием, найдите проводника в тот долбаный квадрат... Видать, и впрямь ценный груз у капитана Савелова.

— Странно! — тянет подполковник. — Уж очень во всю ивановскую кричит: я тут, на леднике, и груз при мне... У меня лично такое впечатление, что он «духов» на себя отвлекает... Здесь, мол, заморский груз, здесь, все ко мне!..

— Хрен его поймешь!.. — разводит руками полковник. — Не подсадная ли утка?.. Пошлем вертушку, а там ее «душки» цап-царап!..

— Не похоже! — качает головой подполковник. — А на Лубянке, говоришь, кипеш?..

— Еще какой! Давненько ничего подобного не было!

— Тут такое дело получается, Сергеевич! — после паузы произносит подполковник. — Пока московская спецгруппа прилетит и в тот квадрат доберется, в кочерыжку превратится наш капитан. Там, на леднике, сейчас градусов сорок-пятьдесят... Стало быть, их кипеш выйдет по нулям...

— Ты к чему это клонишь, разведка? — хмурится полковник. — Не могу я разрешить тебе идти на тот ледник... Ограниченный контингент, воюем там и всякое такое — оно нас не касается. Для нас, погранцов, сопредельное государство есть сопредельное, и шастать туда-сюда через его границу нам не положено.

— А если, так сказать, в порядке шефской помощи, а, Сергеевич?.. Сам говоришь: кипеш у них там...

— Запретили они нам, Сизов, встревать в их дела! — почти стонет Сергеевич. — Замполит, хорек вонючий, тут же командующему настучит, и полковника Захарчука под зад коленом из войск, а ему до пенсии каких-то семь месяцев!..

— Значит, так! — решительно перебивает его подполковник. — Я с семью-восемью парнями — старослужащими из разведбата — без твоего разрешения через час гружусь в вертушку и лечу как можно дальше в ту сторону... Хорошо, если бы нас выбросили вот здесь, у подножия ледника, — показывает он точку на карте. — А дальше уж мы как-нибудь сами — пехом... К завтрашнему полудню, думаю, если «духи» не помешают, пожмем мужественную руку капитана Савелова. А ты уж за нами вертушку пришли, куда и когда попросим. Лады, Сергеевич?

— Куда же на ночь глядя-то! — стонет Сергеевич. — И в охотку тебе?!