Охота - Кирилл Цыбульский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Джек, – сказала Катрин и подалась вперед, приоткрыв вырез вечернего платья. – Я хочу знать о вас все. Расскажите о том, где вы учились, где росли, расскажите о вашем сыне, а главное о том, в чем же секрет вашего молока, и что, черт возьми, значит «взбитые сливки». Я жажду узнать все! Малейшую деталь. Пылинку в вашей истории.
Красные губы обводили каждый звук. Голос доносился из груди, из глубины той страсти, на которую Катрин готова была пойти, чтобы навсегда уехать отсюда, променять пустые поля с запахом навоза на выхлопные газы большого города и невероятные возможности. Если Катрин не выберется из этой дыры ближайшие годы, амбиции задушат ее и похоронят под авторской колонкой в жалкой газетенке.
– Предлагаю начать с вас, – сказал Джек.
Катрин закусила губу, показав всем своим видом, что ее сбили с толка, что она обличена, практически раздета. Такая нежная и беззащитная. Она сменила очки на контактные линзы, ничего не должно выдавать в ней провинциальную натуру. Красивая мордочка позволяла управлять мыслями своих жертв, бедных деревенщин, которым достаточно было короткой юбки и снятых трусиков, делающим из облегающего платья смертельное оружие. Обольстительная сыворотка правды.
Журналистка умела становиться тем червем, которому учили ее преподаватели, червем, способным просочиться в самую гниль. Однако что-то подсказывало Катрин, что этот фрукт окажется тверже, чем он казался в их первую встречу. Его будет не так-то просто раскусить.
– Красное или белое?
Девушка сделала задумчивый вид, проведя тонким пальчиком по подбородку. Она посмотрела на ворота сарая, за которым засыпало солнце, и сказала:
– Мне кажется, этому вечеру подходит красный цвет.
Джек улыбнулся и наполнил оба бокала. Он поднял напиток за ножку двумя пальцами, не ощутив тяжести нескольких лет выдержки домашнего вина.
– За наше знакомство, Катрин! Надеюсь, мы будем честны друг с другом.
– За нас!
Свиньи взвизгнули от незнакомого звука чокающихся бокалов. Катрин улыбнулась, отведя взгляд к забору, за которым виднелись розовые пяточки, пытающиеся разнюхать, что же происходит посреди сарая.
– Милые существа, не правда ли? – спросила журналистка. – Я всегда думала, что с животными могут работать только благородные люди, способные на сострадание и любовь.
– Надеюсь, я не развеял ваши мысли по этому поводу?
– Вы их лишь подтвердили.
Статья! Статья! Катрин, ты все делаешь правильно! Забудь про эту ужасную вонь, выворачивающую с каждым вдохом. Забудь, что считаешь этот скот не умнее надутого мяча. Все ради мечты. Пару страниц отличного материала и ты в «New York Times»!
Картин успокаивала себя как могла.
– Я разрешу вам погладить самого милого поросенка после нашего ужина, – сказал Джек. – Не могу отказать даме в таком удовольствии.
– Я польщена! Однако пока у нас есть время, я бы вернулась к вам. Скажите…
Джек принялся жевать стейк, с которого стекала кровь. Он слизывал ее, прежде чем надкусить сочное мясо, его огромные губы всасывали кубик красной говядины так, что Катрин казалось, стейк не придется жевать. От него оставались взъерошенные нити поперечно-полосатой мышечной ткани молодого быка, принесшего себя в жертву стейку мраморного наслаждения.
– Попробуйте мясо, Катрин. Оно восхитительно, – сказал хозяин сарая. – Я приготовил его для вас лично.
Катрин прикоснулась к мясу. Сегодня не время быть вегетарианкой.
– Да. Оно действительно очень вкусное.
Раздался оглушительный рык. Что это было? По водосточным трубам будто прокатился гусиный гогот, животные встрепенулись от страха.
Джек не удержался и рассмеялся. Его насмешили слова журналистки.
– Вы неплохо скрываете свои чувства, Катрин. Наверняка, без этого нечего делать в журналистике, верно?
– Да, вы правы, – ответила девушка. – Простите, но я стараюсь не есть мясо.
– Нет-нет. Это я должен извиниться. Первым делом стоило спросить: мясо или соя?
Катрин проглотила и это. Она показала фальшивую улыбку и вернула глаза в тарелку, пытаясь обойти жареный кусок живого существа. Придется запихивать в себя овощи и вино вместе с глупыми шутками весь этот длинный вечер.
Первый бокал Катрин опьянял не больше смердящего запаха, царившего в сарае. Звуки животных. Заточенные, бедные существа. Будь ее воля, Катрин бы распахнула загоны и выпустила всех на волю.
– …приходилось играть за школьную баскетбольную команду, – говорил Джек. – С моим ростом, сами понимаете, либо забрасывать мячи, либо ловить их.
Девушка потеряла нить разговора, ей было трудно дышать. Легкие, казалось, заполнились пометом и терпким запахом сухого вина. Катрин ненавидела сухое вино.
– Расскажите о вашем детстве, Джек. Где вы родились?
Мужчина остановил взгляд на Катрин.
– Я родился здесь.
– Надо же, так это фамильный дом?
Журналистка вгрызалась в эту историю изо всех сил. Она не могла ее упустить. Только не в этот раз.
– Вы меня не поняли, Катрин. Я родился здесь. Прямо на этом месте, где стоит наш стол. Тридцать четыре года назад, – сказал Джек и остановил сердце журналистки. – Моя мать была не совсем в себе. Беременность протекала непросто, и в какой-то момент моя мать отказалась от больницы. Можете себе представить?
Нет. О таком Катрин даже не думала. После этих слов рвота едва не заполнила рот, полив стейк мраморной говядины кашей из начавших перевариваться овощей, перемолотых зубами как блендером.
Катрин сделала над собой чудовищное усилие, чтобы проглотить распиравший горло ком рвоты. Она отпила вино и прогнала омерзительное чувство обратно в желудок.
– Она считала медицину исчадием ада, а людей в белых халатах бесами. Те полтора года, что она успела провести со мной прежде, чем выбросилась из окна спальни, мать не позволяла ко мне прикоснуться даже отцу. Тяжелая форма шизофрении развилась во время беременности. В какой-то степени я был в этом виноват. А еще возраст. Ее возраст. Пятьдесят один год. Шесть выкидышей, но она не переставала верить, что бог способен на чудо. И чудо свершилось, Катрин. Это я – чудо. Седьмой ребенок, единственный выживший. Моя мать заплатила высокую цену за то, чтобы бог услышал ее молитвы. Она не успела насладиться чудом, как дьявол забрал ее.
От слов Джека животные забились в углы. Мухи пролетали без звука. Все вокруг затаило дыхание. Это место будто помнило то, о чем говорил Джек. Кровь текла в венах дома Паркеров. Адская история. История, которая оттолкнет читателей. Кто станет покупать молоко «Parker’s», узнав о дьявольском детстве Джека? Только сумасшедший.
Грудная клетка Катрин сжалась от услышанного. Журналистка хотела проникнуть внутрь человека, которого называли не иначе, как ангелом, но не думала, что может увязнуть в глубоком болоте.
В сущности, Джек и был ангелом. Седьмым. Выжившим. Ангелом среди тьмы. Ангелом с дьявольским прошлым.
– Таких подробностей вы от меня ждали, Катрин?
Голос был резким, серьезным. Мужчина напротив разгонял те наивные чары, которыми жалкая журналистка пыталась добыть себе счастливый билет. Этот поезд был ей не по пути. Пора сходить на ближайшей же остановке, пока не поздно.
На несколько
