Год тумана - Мишель Ричмонд

— Им нужно время. Они просто не знают, что еще можно сделать.

— Потом в дверь постучали. Сайлас Смит, в прошлом году я читал в их классе историю Америки. Умный парнишка, очень смирный. Сказал, что меня вызывают в кабинет директора. Я спросил, в чем дело, мальчишка сказал — не знает. И говорил таким извиняющимся тоном, что стало сразу понятно: это не к добру. Велев детям писать сочинение на свободную тему, я пошел к директору. Там сидела Джун Фонтейн.

— Кто?

— Джун Фонтейн. Наш новый школьный психолог. Хиппи. Настоящая шарлатанка. Ходит в длиннющей юбке, вся шея унизана бусами и побрякушками. Над дверью у нее висят колокольчики, на рабочем столе стоят хрустальные шары, а на полке, где должны находиться книги, — маленький алтарь Будды. Я знал, что меня ждут плохие новости, и не собирался слушать бред Джун Фонтейн. Оказалось, звонили из полиции и спрашивали меня, но эта хиппи взяла на себя смелость ответить на звонок. Подумала, будто мне лучше узнать об этом из ее уст. Словно имеет на это право.

О Господи! Узнать — о чем?!

— Полиция обнаружила тело маленькой девочки. Зовут на опознание.

— О нет!

Из-под манжеты рубашки Джейка выглядывают наручные часы. Секундная стрелка неумолимо движется. Время идет. Еще никогда секунды не казались мне столь долгими. Вспоминаю, как мы с Аннабель считали, играя в прятки: Миссисипи-раз, Миссисипи-два, Миссисипи-три…

— Джун предложила подвезти, но я поехал один. Наверное, надеялся, что, к тому времени как доберусь, морг уже закроется.

Джейк встает и меряет шагами комнату, туда-обратно, засунув руки в карманы. Хочу поскорее услышать самый конец рассказа. Хочу услышать, что это не Эмма.

— Медлил как только мог, но все-таки добрался вовремя. Разумеется, вовремя. И разумеется, морг был открыт. Я сидел в машине, на парковке, и собирался с силами зайти в это здание и взглянуть на труп девочки, которая, возможно, окажется Эммой. Но все-таки вошел. Отключился и вошел. А какой у меня был выбор? Снаружи морг — обыкновенное белое здание, довольно красивое, с клумбами и скамеечками возле входа, но изнутри походит на больницу. Все стерильно. И запах просто ужасный. Пахло нашатырным спиртом и человеческим телом — даже не столько телом, сколько чем-то еще — чем-то жутким. Только когда ехал домой, до меня дошло, что смерть действительно имеет свой запах.

Джейк продолжает ходить по комнате. На лице выступает пот.

— Какая жара, — говорит он. — Тебе не душно?

Не дожидаясь ответа, распахивает окно, высовывается и жадно вдыхает свежий воздух. В комнату врывается легкий аромат океана, смешанный с парами бензина. По улице медленно проезжает машина, на несколько мгновений озаряя Джейка лучами фар. Длинная тень ложится на кушетку, стену и ковер.

Болфаур смотрит на меня.

— Как, по-твоему, ведут себя люди, которые работают в морге?

— Прости?

— Наверное, ты думаешь, будто они относятся ко всему с пониманием… Думаешь, они входят в положение родственников? — Джейк издает жутковатый нервный смех. — Ничего подобного. Они просто делают свою работу. С тем же успехом белые халаты могли бы стоять за прилавком. Эта публика словно ни к чему не восприимчива.

Джейк подходит и снова садится.

— Я зашел в регистратуру и назвал свое имя. Девушка сказала: «Вы пришли на опознание?» Ну или нечто подобное. Вызвала мистера Брюэра. Через несколько секунд открылась большая белая дверь и в коридор вышел мужчина. Лет за пятьдесят, в белом халате. Он улыбнулся, пожал мне руку, представился Роджером и предложил следовать за ним. Роджер сказал, что работает здесь первую неделю, а потом заговорил о каком-то новом фильме, в котором героиня выходит замуж за владельца ночного клуба в Майами. Спросил, видел ли я этот фильм, и тут же начал извиняться. Дескать, всегда начинает болтать, когда волнуется. Впрочем, даже хорошо, что мне попался болтун, — тишины я бы не вынес. Роджер не произносил речей, как это обычно бывает в кино, не советовал крепиться, просто шел и говорил, а потом открыл дверь, и мы оказались в маленькой светлой комнате с тремя металлическими столами посредине. Столы были поцарапанные, но вычищенные до блеска, совсем как в школьной столовой. Просто три пустых стола. Я немного расслабился. Подумал, будто кто-то уже пришел и опознал тело. Какой-нибудь несчастный отец нашел здесь свою дочь и забрал труп, стол вымыли, и теперь убитый горем человек едет домой. Мне было очень его жаль, и все-таки я радовался, что это он, а не я. Уже было развернулся к двери, когда Роджер позвал: «Сюда» — и открыл холодильник. Огромный холодильник с железной дверью. Выдвинул одну из полок, и я даже не успел подумать, не успел прикрыть глаза, не успел ни о чем спросить. На полке лежало тело, изувеченная маленькая девочка. Ни простыни, ни одежды, только тело. Иссиня-белая кожа, маленькие ручки и ножки.

Джейк всхлипывает. Болфаур не плакса; с того дня как исчезла Эмма, он лишь пару раз не совладал со слезами, и то, что происходит сейчас, приводит меня в ужас.

— Я посмотрел на ее волосы. Сразу же посмотрел на волосы. Светлые волосы оказались у девочки.

Отлегло от сердца. Время снова начинает идти с обычной скоростью; Джейк сграбастывает в объятия и стискивает меня так крепко, что ребрам больно. Тоже плачу, от облегчения и одновременно от стыда. Понимаю, что он оказался вынужден пройти через все это из-за меня, причинившей ему столько боли и превратившей счастливую жизнь в кошмар.

Через несколько минут он успокаивается, выпрямляется, вытирает глаза и кладет руки на колени.

— Потом уже я посмотрел на лицо девчушки. Несчастная лежала с закрытыми глазами, в крошечных ушках проколы от сережек, все тело покрыто ссадинами. Примерно ровесница Эммы. На шее синяки, как будто ее задушили. Роджер, наверное, решил, что это Эмма, похлопал меня по спине и уставился в пол. Видимо, подыскивал слова. Узнав, что это не моя дочь, он немного расслабился.

Джейк кладет мне руку на плечо, притягивает к себе и целует. Это страстный, голодный поцелуй. В нем нет ни просьбы, ни сдержанности; он целует так, как будто собирается немедленно овладеть мной. Из потаенных глубин поднимается желание, которого я не испытывала уже давно и не хотела испытывать, потому что это казалось нечестным по отношению к Эмме. Джейк просовывает руку под блузку, и минуту спустя мы уже в спальне, обнаженные, нетерпеливые и неловкие, как подростки.

— Подожди, — откатываюсь в сторону.

— Зачем?

— Не торопись.

Лежим бок о бок и беседуем вполголоса, едва касаясь друг друга. Провожу пальцами по его телу, ощупываю маленький твердый бугорок на правом бедре, который так мне нравится. Джейк дотрагивается до широкого шрама чуть ниже моего пупка. Заработала его в десять лет, катаясь на роликах. Будто заново знакомимся друг с другом. И когда Джейк входит в меня, я вспоминаю наш первый вечер, в мотеле. За окном ревел океан, а подростки на пляже играли в футбол. Потом мы сидели на балконе в купальных халатах, пили минералку и строили планы. Наблюдая за подростками, с удовольствием думала о том, как Эмма будет играть со своими ровесниками, а мы — наблюдать за ней, но не слишком назойливо. Я поклялась, что у Эммы будет счастливое детство и счастливое отрочество. Вспомнила обо всех ошибках, которые совершили мои родители, воспитывая нас с Аннабель, и клятвенно пообещала ни в коем случае их не повторять. Легкий мяч перелетел через балконные перила; ясноглазая девочка в зеленом купальнике помахала нам рукой. «Класс!» — крикнула она, когда Джейк ловким броском вернул мяч.

В два часа ночи выпускаем друг друга из объятий и отодвигаемся на разные стороны кровати, как это всегда бывало. Болфаур тихонько похрапывает, а мне не спится — все думается о белокурой девочке в железном холодильнике, ждущей опознания. Представляю себе крошечные ушки и синяки на шее. Образ неизгладимо запечатлелся в моем сознании, и ужас не позволяет больше заснуть. В три часа встаю и иду в комнату Эммы. Дверь закрыта. Поворачиваю ручку. Пол неровный — дому уже семьдесят лет, и в результате стольких землетрясений «старичок» слегка накренился. Я много раз ощущала подземные толчки, когда весь дом скрипел и дрожал, но стоял непоколебимо. Дверь медленно открывается. Сажусь на постель Эммы. В комнате по-прежнему слегка пахнет Эммой пополам с запахом клея и обоев — сладковатый детский запах, что всегда врывался в дом, когда Эмма возвращалась с улицы.

Идет время. Поднимаю глаза и вижу на пороге Джейка. Со слезами на глазах он смотрит на меня.

Глава 39

Просыпаюсь в пять утра, варю кофе, а потом сижу на кухне и пытаюсь читать вчерашнюю газету. Слова и заголовки сливаются перед глазами и теряют смысл.

Сегодня семнадцатое ноября. День сто восемнадцатый.

Эмме исполнилось семь лет.

Звоню Джейку около полудня. Срабатывает автоответчик; та же самая запись, что была на нем до исчезновения Эммы. Через час звоню снова. Нет ответа. Тогда еду к нему домой и в уме прокручиваю предполагаемый диалог. Стараюсь продумать все заранее.