Ада Даллас - Верт Уильямс

– Дорогая! – Она сделала шаг вперед к Аде. – Какой чудесный вечер! Мы получили такое наслаждение!

– Очень рада, – сдержанно отозвалась Ада, но щеки ее порозовели от удовольствия.

– Губернатор, ваша жена просто прелесть! Я заявляю, что первая леди не имеет права быть такой красивой. Нам всем завидно.

– Ну что вы, что вы! – возразил губернатор. – Благодарю вас, вы очень любезны.

Другие члены этого кружка, обменявшись улыбками, тоже стали расточать комплименты. Раскрасневшись от счастья, Ада пошла танцевать с Томми. Когда я танцевал с ней, она прошептала:

– Баронесса! Подумай, настоящая баронесса у меня в гостях!

После перерыва и дополнительных возлияний шампанского и ромового пунша, в котором рома было больше, чем нужно, разделявшая гостей пропасть стала исчезать: конгрессмен Будэн танцевал с миссис Смит, миссис Дороти Грант оживленно беседовала с Карло Чеджиано.

– Я всегда мечтала встретить настоящего гангстера, – услышал я ее слова через несколько минут.

Затем Томми заставили под оркестр спеть "Ты и я", гости бурно аплодировали и требовали повторения.

Томми заплатил музыкантам дополнительно, и они играли до трех. Гости расходились довольные. Они заверяли, что вечер прошел чудесно.

ТОММИ ДАЛЛАС

Наконец-то все кончилось. Я устал адски, но она сделала все, как ей хотелось. По крайней мере, мне так казалось. Непонятно было только, зачем Сильвестр собрал весь этот сброд. Некоторые из гостей мало чем отличались от гангстеров. И все же она была счастлива.

После бала, одетая в какой-то шелк цвета сливы, она уселась на краю кровати в том большом белом доме на Сент-Чарлз-авеню, который был ничуть не меньше моей официальной резиденции, и сказала:

– По-моему, вечер прошел превосходно.

– По-моему, тоже, малышка.

– Знаешь, мы одержали победу! – Голос ее звенел от удовольствия. – Теперь я буду принята в свете.

– Послушай, малышка, а разве до сих пор ты не была принята? Ведь ты жена губернатора?

– В Новом Орлеане это не имеет значения. Но теперь все в порядке.

На следующий день я вернулся в Батон-Руж. Мы решили, что я буду приезжать в Новый Орлеан на субботу и воскресенье. Ада была чертовски загружена: новые туалеты, четверо слуг, секретарь. Оставалось только надеяться, что Сильвестр по-прежнему будет щедрым.

Меня такое положение дел вполне устраивало. Пока она сидела в Новом Орлеане, ожидая, как развернутся события, я мог заняться блондинкой из департамента торговли и промышленности (с брюнеткой из общественных работ я давно расстался) и любой другой, что подвернется. Черт возьми, они должны быть только рады, что им представляется возможность оказать услугу самому губернатору.

Когда в субботу днем я появился в Новом Орлеане, Ада прочла мне список приемов из светского календаря "Таймс-Пикэн".

– Двенадцатого декабря коктейль у Стерлинга Смита. Мы должны к ним пойти. А потом рождественский бал у Блэр де Нэгри. Тоже пойдем.

Я еще никогда не видел ее такой довольной.

Но на следующей неделе лицо ее было хмурым и напряженным, и я почувствовал, что она вот-вот взорвется. Поэтому я не стал ее ни о чем расспрашивать и только к вечеру, не выдержав, сказал:

– Дорогуша, ты вроде чем-то взволнована?

– Ничем. – Голос у нее был ровным.

– Правда ничем?

– Да. – Это прозвучало как приказ, и я замолчал.

Попозже я опять спросил:

– Мы едем сегодня на коктейль? Ты вроде что-то говорила на прошлой неделе.

– Нет!

Ее голос был, как дым из вулкана, и я поспешил отпрянуть от края кратера. Но у меня вырвалось:

– Как же так?

Она рванулась ко мне, и на ее лице что-то сверкнуло, словно из дула винтовки. На секунду мне почудилось, что сейчас я паду, сраженный пулей.

– Потому что нас не пригласили. Мы не приглашены ни к де Нэгри на следующей неделе, ни к Льюинам, ни к фон Паулюсам на новогоднюю встречу, ни куда-либо еще.

Она бросилась к лестнице, спеша уйти, убежать, но снова обернулась.

– Небольшая поправка, – сказала она, и голос ее задрожал. – В сочельник мы приглашены к Будэнам, на рождество – в ресторан Карло Чеджиано, на Новый год – к Эрни Морису и в другие столь же блестящие места. Мы имеем такой успех, нашего общества так жаждут! – Она умолкла, чтобы перевести дыхание, и было видно, что она дрожит от злости. Казалось, будто она в непрестанном движении, а на самом деле она не сходила с места. – Жена губернатора! И они даже не приглашают меня на свои вонючие приемы!

– Ладно, детка, не расстраивайся. Плевать на них. Еще все изменится.

– Нет. – Буря вдруг прошла. Она вся съежилась и села. Ноги ее не держали. – Нет. Ничего не изменится. Все кончено. Они никогда не примут меня.

Я думал, что она расплачется. Но она не заплакала, а снова затряслась от ярости.

– Ладно! Пусть поступают по-своему. Но я им еще покажу. Я им покажу! – Ее голос вновь задрожал, но теперь уже не от обиды, а от ненависти. И вдруг она сказала почти ласково, и это еще больше напугало меня: – Они получат то, что заслужили. И очень скоро, надеюсь.

И, подняв голову, не спеша пошла вверх по лестнице.

У меня похолодели руки, меня стало знобить. Господи, думал я, господи!

События развивались быстро. В канун рождества Ада отказалась от особняка на Сент-Чарлз-авеню, хотя за него было заплачено за пять месяцев вперед. А еще через десять дней Сильвестр положил передо мной большой лист отличной белой бумаги и сказал:

– Подпиши.

– Где?

Он показал. Я услышал скрип моего пера и вспомнил историю, которую рассказывали про Аллена, губернатора во времена Хьюи. Однажды в окно влетел лист с дерева, и он его тоже подписал.

– А что это? – подписав, спросил я.

– Объявление о созыве чрезвычайной сессии законодательного собрания.

– Зачем?

– Чтобы добыть деньги.

Больше он ничего не сказал.

СТИВ ДЖЕКСОН

В Капитол-хаузе, где я поселился по прибытии на чрезвычайную сессию законодательного собрания, меня не покидало ощущение, что события частично повторяются. Нет, это был не перепев прошлого, просто оно напоминало о себе. В вестибюле я подошел к телефону возле бокового входа и начал набирать номер личного телефона Ады, но остановился на четвертой цифре и набрал официальный номер, указанный в справочнике. Я попросил дворецкого передать миссис Даллас, что она может найти меня в отеле, если у нее есть желание приступить к работе, о которой мы говорили. Таким образом, она была вольна поступать, как ей вздумается.

Она позвонила, и мы встретились поздно вечером. У нее был усталый, но довольный вид. Волосы ее висели прядями, однако на губах играла улыбка. Она тепло поздоровалась. В наших отношениях с тех пор, как она побывала в Новом Орлеане, ничего не изменилось.

– Жаль, что уже так поздно, – сказала она. – Мы с Сильвестром беседовали с... нашими мальчиками. – В ее голосе явно слышалась насмешка.

– Вот как? – Я заметил, что она не упомянула имени Томми Далласа.

– Сессия обещает быть очень интересной, – с вызовом сказала она.

– Отлично.

Она помедлила секунду, ожидая, наверное, что я спрошу, чем именно, и, когда я не спросил, добавила:

– Эту сессию можно будет назвать "ликвидацией долгов".

Она явно была довольна собой и, конечно, хотела объяснить почему, поэтому я спросил:

– Долгов штата?

– Нет, других.

И она объяснила...

Похоже было, что сессия действительно будет очень интересной. Члены собрания, съезжаясь в город, уже не употребляли слова "единодушие". И вся атмосфера весьма отличалась от той, что царила жарким летом. На смену ровному гулу удовлетворения пришло зловещее молчание, как перед грозой.

И гроза не заставила себя ждать. В первый же день Томми обратился к объединенному заседанию обеих палат с речью, в которой потребовал от них выполнения своих обязанностей, а именно: передать в казначейство штата определенную сумму денег для покрытия расходов, вызванных увеличением пособия по безработице и тратами на благоустройство. Он говорил быстро и рассудительно, музыкантов при нем не было, песен он не пел и, закончив, поспешно удалился с трибуны, словно рад был уйти.

На следующий день администрация представила на рассмотрение палаты четыре законопроекта.

Первый предусматривал восстановление налоговых сборов с частных больниц с числом коек более ста. Объяснялось, что это касается всего лишь трех больниц в штате, причем только одной – серьезно. Но никто не сказал, что ею является больница святой Анны в Новом Орлеане, главным врачом и владельцем которой состоит доктор Стерлинг Смит.

Второй законопроект в корне пересматривал инструкции по печатному делу в штате. Он положит конец существованию единого контракта на все виды типографских работ. Теперь на каждый из них будет заключаться отдельный договор. Это сэкономит штату более миллиона долларов в год, одновременно изымет ту же сумму у фирмы, которая располагала контрактом. Ее возглавлял Блэр де Нэгри.