Что делать, если ребенок сводит вас с ума - Эда Ле Шан

все. Джонни вполне мог плакать громче минуту или две, но если я продолжала поддерживать его право выражать свои страдания, то рано или поздно он садился ко мне на колени и успокаивался. Потом он глубоко вздыхал и некоторое время сосал свой палец; потом что-то другое привлекало его внимание, и он слезал с моих колен и убегал к ребятам. Спустя некоторое время воспитательницы начинали понимать, что переживания, в которых мы отдаем себе отчет, проходят быстрее и лучше, чем те, существование которых мы отрицаем.

Мы должны вести себя подобным образом и тогда, когда ребенок сам причиняет себе боль. Сюзи сильно разбила себе коленку, и пришлось очищать ее от крови и песка. Она громко рыдала, а одна из воспитательниц в это время говорила: «Подумай о том, как ты, должно быть, ударила этот гадкий старый камень», а другая успокаивала: «Пустяки, не стоит плакать, пойдем, возьмем аптечку». В этот момент они обе в отчаянии посмотрели на меня, зная, что я собираюсь усугубить драму. Я старалась никогда не разочаровывать их и, снова вклиниваясь, говорила: «У Сюзи вполне серьезная причина для слез: ей больно и очень страшно, когда идет кровь». И Сюзи, разумеется, смотрела на меня как на ненормальную и рыдала громче, чем прежде. Я сильно подозреваю, что, по крайней мере, двое взрослых в комнате мечтали в этот момент, чтобы я упала замертво!

К тому времени, когда у нас появлялась возможность встретиться вместе на семинаре, между мною и теми воспитательницами, которые вынуждены были терпеть мое вмешательство, устанавливалась вежливая дистанция, и мне приходилось начинать с того, что я говорила: «Вы страшно злитесь на меня, так что давайте поговорим о том, кто прав, а кто нет в этом случае». Вначале они удивлялись, затем, видя, что я не расстраиваюсь, они рассказывали мне, что они чувствовали. Чего ради я решила подливать масла в огонь? Не гуманнее было бы отвлечь ребенка и успокоить его? Не вкладывала ли я ему в голову чувства, о существовании которых сам он и не подозревал? По мере того как мы проговаривали всю ситуацию, обычно становилось понятно, что воспитательницы на самом деле не жалеют, что я сконцентрировала весь их гнев на себе. Честный разговор обо всем разряжал атмосферу и давал нам возможность лучше понимать и принимать друг друга. Во время одной такой дискуссии одна из воспитательниц наконец сказала: «Мне кажется, я поняла. Переживания не проходят просто оттого, что вы пытаетесь отрицать их. Если есть чувство, вы должны так или иначе дать ему проявиться, потому что тогда, когда оно пройдет, оно действительно пройдет безвозвратно». Дело именно в этом. Чувства не уходят просто потому, что вы стараетесь отрицать их, они сохраняются намного дольше, чем если бы вы отдавали себе в них отчет, дали бы им свободно выразиться и с ними было бы покончено.

Наибольшее проявление любви, которую взрослые могут выразить ребенку, несмотря на временные неудобства и страдания, – дать ему возможность пережить свои чувства как можно более полно. Такой подход помогает облегчить несчастье и не усугубляет его.

Это правильная мысль не только потому, что, позволяя нашим чувствам проявляться, мы углубляем наше самоощущение и даем выход положительным эмоциям, кроме того, осознание страдания утешает ребенка. В перспективе оно позволяет ему использовать свои внутренние ресурсы, чтобы встретить беду во всеоружии. Мы говорим: «Теперь не бойся. Для плача причин нет: доктор вовсе не собирается сделать тебе больно», – и ребенок рыдает полчаса. Если же мы говорим: «Я знаю, тебе страшно, может быть, тебе стоит немножко поплакать, но потом все быстро кончится», – в результате все обходится двухминутным всхлипом. Эта разница объясняется не стоицизмом, а тем, что, как только чувство понимается и принимается взрослым, ребенок ощущает, что оно не так его гнетет. Он может сконцентрировать больше своей энергии на том, чтобы справиться с ним.

Совершенно естественно грустить, когда кто-то, кто тебе дорог, собирается на время уехать; естественно и разумно испугаться, когда ты ушибся; если ты не хочешь, чтобы твоя мать оставляла тебя в незнакомом новом месте, это говорит о чувствительности и о любви. Что детям нужно от нас – это чтобы мы позволяли и даже поощряли их, когда они переживают свои чувства, осознают и принимают иx, понимают, что чувства могут меняться. Абсолютно верно, что во многих случаях вы можете отвлечь внимание ребенка, можете утешить его, но чего вы достигли в подобном случае? Я думаю, что все, чего вы смогли добиться, это облегчить в подобной ситуации жизнь взрослым. Хорошим примером, подтверждающим эту мысль, служит мать, которая не может выносить, как ее ребенок плачет, когда она оставляет его с няней, поэтому она уходит из дома, когда он засыпает после обеда. Этим она не только мешает проделать ребенку нормальную и необходимую «работу» расставания, но вполне может потерять его доверие.

В последнее время психологи и психиатры, работая со взрослыми, обнаружили, что напряжение, иррациональные страхи, необъяснимые медициной боли часто подсказывают, что некоторым людям следует хорошенько выплакаться. Когда мы были детьми, большинство из нас учили «не плакать по пустякам». В этом одна из причин, почему мы так легко перенимаем этот образец в отношениях с нашими детьми. Но когда нам это говорили, на самом деле все было совсем не так; нам было о чем плакать и необходимо было это делать, невыплаканные слезы продолжают мучить нас и сейчас, когда мы стали взрослыми.

Один мой друг рассказал мне о профессиональном семинаре психологов и психиатров, на котором это было показано очень драматично. Согласно одной из распространенных теорий, у нас, как у детей, когда они собираются заплакать, подбородок начинает дрожать, но когда взрослый заверяет нас, что плакать не о чем, мы бессознательно управляем нашими эмоциями, стискивая зубы и сохраняя лицо неподвижным. На этом семинаре присутствовал блестящий и преуспевающий психоаналитик, человек сдержанный, владеющий собой, несколько холодный в отношениях с коллегами. Психолог, который обсуждал то, как напряжение от невыраженных эмоций влияет на наше тело, попросил выйти добровольцев, и психоаналитик, который считал всю эту затею несколько глупой, согласился. Сеанс начался с тщательно разработанного массажа мышц во многих частях тела. Через 25 минут у доктора начал непроизвольно подергиваться подбородок, и он начал плакать. Наблюдатель, который рассказывал мне про это, сказал: «И вот две печальные слезы прокатились по лицу Джона, и он стал похож на четырехлетнего мальчика, и все выглядело, как будто у него разрывалось сердце. Впервые я понял, что имеется в виду, когда говорят о неудовлетворенных детских потребностях, от которых мы пытаемся